Карабарчик. Детство Викеши. Две повести - Глебов Николай Александрович - Страница 34

— Нажимай на вёсла! — крикнул Чагандай, и лодка на полкорпуса повисла над страшной воронкой. Слышалось прерывистое дыхание лодочника и Темира, которые изо всех сил налегали на вёсла. Лодка не двигалась, но это была уже победа. Её не тянуло вниз. Ещё несколько взмахов весла, и, точно оторвавшись от чьих-то цепких рук, тянувших её в пучину, лодка вышла на более спокойную гладь реки.

Пловцы вздохнули с облегчением. Порог был позади.

— Где Мойнок? — спохватился Кирик.

Собаки в лодке не было. Все стали вглядываться в сторону порога, На середине реки из воды торчали острые уши u мордочка.

— Мойнок!

Охотник налёг на несло и, как только голова собаки оказалась возле борта, схватил лайку и втащил в лодку. Вид Мойнока был жалок. Мокрый, с опущенным хвостом, он дрожал от холода и, отфыркиваясь от попавшей в нос воды, виновато вилял хвостом.

«Извините, пожалуйста, немножко сплоховал и вылетел из лодки», — казалось, говорили его добрые глаза. Приласкав собаку, охотник подтащил её ближе к корме. Через полчаса лодку причалили в одном из многочисленных «рукавов» Катыни и вышли на берег. Был жаркий июльский полдень. Расположившись в тени деревьев, усталые Темир и Чагандай отдыхали. Ребята ушли в лес за хворостом.

— Я думал, как трахнет лодку о камень, и тогда всем нам конец, — признался Янька.

— Я тоже перетрусил, — сказал Кирик.

— А всё-таки страшно было плыть! — продолжал Янька. — Я только не хотел сознаться в этом Темиру. Ещё подумают, что мы трусы.

— Трусы! У любого поджилки затрясутся, не только у нас, — успокоил своего друга Кирик. — После чая сходим на Манжерокское озеро, где растёт чилим? Помнишь, нам рассказывал о нём Павел Иванович? — спросил он Яньку. — Мне хочется посмотреть его.

Отдохнув, все четверо направились к высокогорному Манжерокскому озеру, где рос водяной орех. Дорога от берега Катуни шла бором. Привыкшие к лиственнице и кедру, ребята с любопытством рассматривали стройные сосны, и Янька даже попробовал на зуб вкус хвои.

— Иголки у неё колючие, не то что у лиственницы, — сплюнул он с гримасой.

— А сосны похожи на кедрач. Только у них шишек нет, — заметил Кирик.

— Как нет шишек, смотри, сколько под ногами валяется, — Янька пнул старую шишку. — Только они без орехов!

— Я об этом и говорю! Да вот и озеро! — Кирик показал на редкий березняк, за которым виднелась спокойная гладь воды. — А где же чилим? — спросил он подходивших к берегу Темира и Чагандая.

— Сейчас будем искать, — раздеваясь, ответил охотник. Ребята сняли с себя рубашки и вошли в воду. Кирик вскрикнул от боли:

— Накололся о что-то!

— А ну-ка, пошарь рукой по дну, — посоветовал Чагандай.

Кирик опустил руку в мягкий ил и вытащил небольшой тёмно-бурый орех, покрытый прозрачной чешуёй с четырьмя роговыми наростами, о которые Кирик и наколол ногу.

— Нашёл рогульку? — спросил лодочник. — Их в этом озере много. Ищите хорошенько. Это и есть чилим — водяной орех.

Набрав водяных орехов, снова поплыли по Катуни и часа через два были в большом селе Майме-Чергачак. Простившись с Чагандаем, пешком направились в Ойрот-Туру. Увидев ребят и Темира, Печёрский обрадовался.

— Как живёшь, Темир?

— Хорошо. Избу поставил, в артель охотников вошёл.

— Значит, теперь хозяином Алтая стал?

— Да, спасибо советской власти, — глаза Темира потеплели. — Теперь с нуждой покончено. — Яжная с Зотниковым прогнали, новую жизнь строим.

— Так, так… — Печёрский открыл калитку и провёл гостей в дом.

— Значит, большие перемены произошли на старых стойбищах?

— И-и, не узнать, — махнул рукой Темир, — Школы строим, красные юрты, фельдшер есть, магазин — всё строим, — ответил радостно охотник.

— Как, ребята, проводите каникулы?

— Мы помогали Темиру ловить Чугунного. Бандит утёк в Прителецкую тайгу.

— Поймаем, не уйдёт, — уверенно произнёс Печёрский. — А теперь садитесь за стол, — видя, что хозяйка вошла в комнату с кипевшим самоваром, пригласил он гостей.

После чая Янька и Кирик отправились навестить учителя. Нашли они его в огороде, занятого окучкой картофеля. Отложив тяпку, учитель приветливо поздоровался с ребятами и уселся с ними на брёвна, лежавшие возле изгороди.

— Что так скоро в город? По школе соскучились?

— Нет, здесь мы только проездом в Прителецкую тайгу.

— Это хорошо. Там вы увидите много интересного. В Черненой тайге есть травы высотой до трёх метров. Проезжали Манжерок?

— Да, мы ходили на озеро за водяным орехом.

— Папоротники в бору видели? Заметили, как они растут? Советую посмотреть.

Много рассказал ребятам о растениях Черневой тайги старый учитель. Так и хотелось поехать туда поскорее, посмотреть ясно-голубые цветы жимолости, большие соцветия борца, седые, свисающие с деревьев лишайники, мягкий полусумрак леса и огромные травы, среди которых с трудом пробирается всадник. Настоящие джунгли. Янька поднялся с бревна и, взяв тяпку, сказал:

— Мы с Кириком поможем вам окучить картошку, можно? Кирик, бери вторую тяпку, — скомандовал он другу.

Павел Иванович улыбнулся:

— Ну что ж, хорошо, что вы решили помочь мне!

«Славные ребята, — подумал он про Кирика и Яньку. — Работу любят и отдохнуть умеют».

Через полчаса с окучкой картофеля было покончено. Кирик вытер вспотевший лоб и поставил тяпку на место.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил учитель и поспешно вошёл в дом. Вернулся он, держа в руках компас.

— Дарю вам компас. Обращаться с ним вы умеете. Может быть, пригодится в тайге. А в школу не опаздывайте.

Вторые сутки двигаются по Черневой тайге трое всадников. Вторые сутки усталые кони шаг за шагом пробивают грудью высокую стену трав, определяя чутьём старые тропы. Пахнет сыростью и тем особенным запахом отмирающей растительности, которая, разлагаясь в тепле и влаге, даёт обильную пищу новым травам. Раздвигая высокие медвежьи пучки и дудник, голубые кисти цветов жимолости, срывая пионы, Кирик и Янька с интересом рассматривают высокую траву ложбины реки Тулой. Путь всадников лежал к далёкой Чуйке. Над потными лошадьми кружатся оводы, комарьё и мошкара. Солнечные лучи с трудом пробиваются через густые заросли чернолесья, и от этого оно кажется сумрачным, загадочным, храпящим какую-то тайну. Седым мохом заросли пни, старые полусгнившие коряги, и длинные гирлянды серых лишайников, спускаясь с деревьев, как бы переносят человека в сказочный мир. Кажется, вот-вот загогочет в лесной трущобе леший, свистнет соловей-разбойник и промелькнёт среди деревьев на сером волке Иван-царевич.

Неповторима, чудесна в своих летних красках Прителецкая тайга.

За несколько дней до появления всадников в верховьях Тулоя здесь прошли двое пешеходов. Путь их был также на Чуйку. Один из них, сутулый и кряжистый, лет пятидесяти, широкий в плечах, весь обросший волосами, с чёрной цыганской бородой, шёл, слегка раскачиваясь на своих крепких ногах, обутых в добротные яловые сапоги. Тот, что шёл сзади, был тонконогий, с продолговатым лицом, с косо поставленными глазами. Шел он вихлястой походкой, отбрасывая рыжий чуб, свисавший на лоб. Это были Чугунный и Стёпка. Неуверенный в гибели Темира в пещере, бандит, захватив с собой молодого Зотникова, торопился на старый шурф, где ждал его каракорумец Карманко.

— Скоро, Степан, Чуйка, от неё повернём вправо и через болото, где висит череп, выйдем на шурф, — не поворачивая головы, произнёс Чугунный. Поглядывая на известные ему приметы, уверенно шагал он по тайге.

— Отдохнуть бы, дядя Иван, — несмело стал просить Стёпка.

— Успеем, надо торопиться, а то как бы по пятам не нагрянул Темир. Похоже, не сдох он тогда в пещере, собака выручила. Жаль, что ружья с собой тогда не было. Но ничего, — успокаивал себя Чугунный, — попадётся и в тайге на мушку. — Иван похлопал по висевшему сбоку на ремне винчестеру. — Вот намоем золотишка побольше, да и подадимся в Приморье. Там, в Уссурийской тайге, спиртоносом я был. Дело доходное. Придёшь, бывало, к ороченам, и чего только надо — на спирт всё бери. Кабаржиную струю, меха, одним словом, что душа твоя желает. Жисть, Степан, была, да влип в одном мокром деле, пришлось бежать с Приморья на Алтай. А тут на твоего отца наткнулся. Вот был орёл, ему убить человека, что плюнуть, не то что ты!