Тающий человек - Каннинг Виктор - Страница 5

— И он был чертовски прав. Сколько рыбы было упущено из-за неумело завязанных узлов. Возьмите удилище Кермода.

Удилище лежало рядом со мной. Это было произведение “Харди”. Тиш ловил на большую лососевую мушку в сопровождении двух более мелких.

Я спросил:

— И что у вас здесь есть?

О'Дауда, уже приступивший к ловле, ответил:

— Радужная и пеструшка. И несколько гиллару. Знаете эту рыбу?

— Нет.

— Ирландская. Водится в озерах Мелвин и Эрне. Но она плохо берет.

Я отпустил лесу, сделал пару пробных забросов, чтобы почувствовать снасть — она была замечательной — и затем сделал заброс метров на двадцать. Неплохо, учитывая, что я год не брал снасть в руки. Я знал, что О'Дауда наблюдает за мной. Я понял, что О'Дауда был человеком, который наблюдал за всем и вся его окружавшими.

Тиш пустил лодку по ветру, и мы стали облавливать озеро на мокрую мушку. Через какое-то время я увидел быстрый бурунчик рядом с опустившимися на воду мушками и почувствовал резкую поклевку. Я подсек, леса натянулась и кончик удилища согнулся. Минут пять я вываживал рыбу, и затем она показалась, утомленная и поблескивающая плавниками, и Тиш подсачил ее. Это была радужная форель, взявшаяся на одну из мелких мушек. Прекрасный экземпляр, где-то около килограмма, подумал я. Я отцепил крючок и оглушил рыбу о борт лодки. Она лежала на дощатом настиле и ее пунцовая боковая линия ярко переливалась на солнце, но вскоре смерть взяла свое и она стала блекнуть. Я посмотрел на границу соснового леса. Мой несостоявшийся убийца мог запросто вернуться.

— Неплохо, — сказал О'Дауда. — Вам могут приготовить ее на ужин. Мой шеф-повар великолепно запекает рыбу с пармезанским сыром, имеющим потрясающий аромат. Но он ничуть не забивает аромат рыбы. Просто приятно подчеркивает его. Вы успели рассмотреть человека, который стрелял в вас?

— Нет, не успел. Прежде чем я смог приблизиться к нему на достаточное расстояние, он уже отъехал. Однако я подумал, что он может вернуться.

— Он не вернется.

— Рад это слышать.

— В любом случае он охотился не за вами. Ему был нужен я. Просто ошибся целью. Был плохо проинструктирован.

Мы были уже почти у самого берега, поросшего деревьями. О'Дауда сделал аккуратный заброс и мушки опустились на воду рядом с группой береговых лилий. Через мгновение он уже вываживал подсеченную рыбу и, наконец, в подсачке у Тиша заворочалась большая форель-пеструшка. Наблюдая за О'Даудой, я думал, насколько плохо должен быть проинструктирован человек, чтобы перепутать меня с ним. Если я возьму эту работу, размышлял я, то будет приплюсована существенная сумма за риск.

Мы проловили еще час. О'Дауда вытащил три пеструшки. Я поймал одну пеструшку, а затем зацепил что-то, что в итоге сломало мое удилище и ушло.

— Должно быть, крупная была, — сказал я.

— Вы немного поторопились, — заметил Кермод.

— Недостаток практики, — сказал О'Дауда. Затем он повернул голову в мою сторону и пристально посмотрел на меня. — Легко вытащить мелкую рыбу. А большую рыбу... ну, здесь элемент времени изменяется не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Для большой рыбы требуется время и терпение. Вот почему я — миллионер. — Он засмеялся. Это был звук водяного потока, быстро заполняющего подземный тоннель. Мне не понравился этот звук и у меня возникло сильное ощущение, что и он сам мне не нравится.

О'Дауда посмотрел на свои часы и кивнул Кермоду. Тот нагнулся к корзине, вытащил переносной переговорник и произнес в него:

— Машину мистера О'Дауды. Через пять минут.

Он убрал переговорник на прежнее место, и мы погребли к пирсу.

О'Дауда заметил, что я смотрю на корзину, и сказал:

— Время и терпение, мистер Карвер. И постоянный контакт с внешним миром. Жизнь полна неожиданностей и непредвиденных обстоятельств.

Я не ответил. Я был, в принципе, согласен с данной философией. Но чтобы позволить себе исповедовать ее, нужно быть миллионером.

Когда мы подошли к круглой площадке у дамбы, там нас уже поджидал большой темно-синий многоместный фургон “Форд Зефир”. За рулем сидел маленький опрятный человек лет сорока. У него были небольшие топорщащиеся усы, крупные зубы и жесткие агатовые глаза, которые он увлажнял, постоянно моргая. Нас не представили друг другу, но из разговора я понял, что его зовут Денфорд и что он — секретарь О'Дауды.

По дороге к особняку произошел лишь один небольшой разговор между О'Даудой и Денфордом.

— Я хочу получить исчерпывающую информацию относительно того, как этот парень попал вовнутрь, Денфорд, — сказал О'Дауда.

— Это общественная верховая тропа, сэр. — Его голос, даже в разговоре с О'Даудой, был отрывистым и резким, как и со мной по телефону. — У нас нет законных прав, чтобы закрыть ее.

— Тогда найдите какой-нибудь другой способ.

И точка. Миллионерово решение. Нет законных прав — найдите какой-нибудь другой способ.

Особняк был большим квадратным каменным строением. По небольшому створчатому проходу мы попали во внутренний двор, вымощенный крупной брусчаткой, через который проходила узкая, слегка приподнятая дорожка. На ее балюстраде через каждые несколько метров стояли классические обнаженные скульптуры, главным образом, женские, с невыразительными лицами и большими бедрами. За входными дверями из красного дерева, которые, как я узнал позже, были укреплены стальными вставками, находился вестибюль. О'Дауда и я вошли в лифт, поднялись на два этажа и оказались в длинной картинной галерее. Нас ожидал слуга, и О'Дауда дал ему указание проводить меня в отведенную мне комнату. Он кивнул мне и пошел в направлении, противоположном тому, в котором двинулся слуга. Я последовал за слугой, осторожно ступая по идеально отполированному полу, чтобы не поскользнуться.

— Ужин, — уходя, сообщил мне слуга, — будет через час.

— Лучше оставьте мне карту данного места, иначе я заблужусь.

— В этом нет необходимости, сэр. — Он ушел.

У меня была спальня и ванная. Из окна спальни был виден парк. За окном находился небольшой балкон, но для шезлонга места было достаточно. Стоя на балконе, я узнал, что все остальные комнаты в этом крыле имеют такие же балконы.

На убранной кровати были разложены мои брайтонские пижама и халат. На невысоком трюмо лежали сигареты и на серебряном подносе стояли стакан, графин с водой, содовая, лед и четыре бутылки. Ковер издавал легкие свистящие звуки при каждом моем шаге. На стенах висели две акварели, на которых были изображены рыбные угодья, и каждый предмет имел на себе хорошо ухоженный налет времени. Ванная была наполнена сверканием хрома и мрамора, а туалетный бачок издавал при спуске воды тихий вздох. Банное полотенце было таким большим, что управиться с ним, требовался второй человек. Я закончил осмотр всей этой роскоши и вернулся к серебряному подносу, чтобы налить себе виски с содовой. Под бутылкой содовой лежал маленький клочок картона, на котором чернилами было написано следующее послание:

“Я хочу прийти и поговорить с вами сегодня поздно вечером: поэтому не кричите, когда я зайду.

Джулия”.

Я сделал глоток и посмотрел на окутываемый сумерками парк. У Тиша Кермода был полевой бинокль. Он вполне мог видеть человека, выбегавшего из леса. Бинокль был очень не плохим и они могли видеть ровно столько же, сколько и я. И, судя по адресованному Денфорду вопросу О'Дауды, о происшествии было сообщено в дом по радиосвязи. Если эти две пули предназначались О'Дауде, то он проявил завидное спокойствие по отношению к происшедшему. Если же они предназначались мне, то он проявил завидную бесцеремонность по отношению к гостю. Но так как он был миллионер, подумал я, он уже давно перестал по-человечески нормально реагировать на ненормальные события. Но эта мысль не добавила мне радости. И какого черта нужно Джулии?

Я допил виски с содовой, и снял с находившегося у кровати телефона трубку. Это был внутренний телефон и откуда-то, возможно, из какого-нибудь подвального помещения, женский голос спросил меня, чем мне можно помочь. Я назвал телефон Миггза. Девушка сказала, что перезвонит мне, и я направился за второй порцией виски.