Тающий человек - Каннинг Виктор - Страница 32

— О своем отце расскажешь как-нибудь в другой раз. Повернись.

Он повернулся, озаряя меня пиквикской улыбкой.

— Подними свитер, но так, чтобы я видел твои руки.

Он поднял свитер. Под свитером была шерстяная футболка и кожаный ремень на брюках.

— Но в любом случае, я против вас ничего не имею.

Я кивком разрешил ему опустить свитер и сказал:

— Теперь сядь по-турецки на пол, руки за голову. Утомительное положение, но если ты будешь говорить быстро, тебе не придется долго в нем находиться. — Я хорошо помнил о полированном поле гостиной и скользящих креслах.

Он сел на пол, а я отошел метра на три и присел на край стола, положив по-прежнему нацеленное на него ружье на бедро. И как раз в этот момент пудель зашелся в лае. Они хорошо чувствуют момент, когда реальная опасность уже миновала.

Держа руки за головой, Тони сказал:

— Это собака.

— Пусть тебя это не обманывает. Он только хочет создать такое впечатление. А теперь рассказывай все, что произошло после того, как вы сняли кассу и смылись на “Мерседесе”. Мне не нужно красочных описаний личных ощущений и ненужных подробностей. Только голые факты. Я хочу знать, что стало с машиной и Отто. Лично он меня не волнует. Мой интерес — машина. Но было бы приятно услышать, что он мертв. И не беспокойся, что я сообщу что-нибудь полиции. Я занимаюсь частным расследованием и мне нужна только машина.

— Здорово! Вы классно провели меня. Это письмо от Макса, так сказать. — Он вытаращил глаза в своей привычной комической манере. — Да, вы — хитрец. — Его лицо сделалось серьезным. — Но вы знаете, своим письмом вы очень расстроили Мими. У меня было с ней несколько неприятных часов, потому что я не хотел делать этого. Но она сказала, что если мы хотим настоящего счастья и светлого будущего, то ничего не остается, как приехать сюда и убрать Макса. Мне пришлось сдаться.

— Зачем так нервничать по поводу Макса? Ты ведь уже решил проблему с Отто. А теперь давай, начинай рассказывать.

— Но я ничего не сделал Отто. Он сам себе все устроил. — Он начал смеяться. — Да, он сам себе все устроил. Никогда в жизни я так не смеялся. Это было действительно очень забавно. И, даже заметьте, очень удобно. Он видел, что мы любим друг друга и готовы отдать ему все, что ему причиталось. Он и сам хотел выйти из игры, главным образом из-за ребенка. Но даже в этом случае он представлял опасность. Но мы были готовы к этому. Вот что такое настоящая любовь. Два сердца, бьющихся в унисон. Мой старик всегда был циником в этом плане. И вы, наверное, думали, что и я такой же, да? Но знаете, я — преданный человек. Одна единственная женщина — все, что мне нужно.

— Поздравляю. А теперь рассказывай.

— Конечно, конечно. — Он засмеялся и на его глаза навернулись слезы, которые, без сомнения, были настоящими. Мне уже не терпелось услышать причину его смеха. Ничто так не раздражает, как смех, в причину которого тебя не посвящают. Сидя, как Будда, с руками за головой, он посмотрел на меня и затряс своей большой головой в очередном приступе веселья. — Знаете, он был пьян. Не в стельку, конечно, но... очень-очень сильно пьян. Поэтому-то все и случилось. После нашего совместного дела он всегда был таким — возбужденным, с крыльями за спиной. Знаете, просто парил в воздухе. У каждого своя реакция. Я, например, почти не изменился. Только изжога появилась, и все. Я сказал твердо:

— Если ты сейчас не перейдешь к делу, я...

— Хорошо. Все. Просто хотел ввести вас в курс дела. Да, Отто был сильно пьян. Поэтому мне никогда не нравилось, что он сидит за рулем, но он всегда водил машину сам. Тем не менее, мы уехали на машине. Мы собирались проехать на ней только километров десять. Иначе это было бы опасно. В горах нас ждала другая машина, готовая идти в разнос, и под откос. В разнос и под откос! — Он снова засмеялся и на этот раз его смех был похож на рев медведя, пытающегося выбраться из клетки. Я приказал себе сохранять спокойствие. Рассказывать он мог только в такой манере и тут я ничего не мог поделать. Если бы это даже была его исповедь перед казнью, то он бы точно так же перемежал ее взрывами смеха, пока бы у священника не появилось желание отказаться от последнего отпущения грехов и побыстрее отправить его на виселицу.

Он посмотрел на меня со слезами на глазах и сказал:

— Это была самая забавная штука, которую вы когда-либо видели.

— Не самая, потому что я ее не видел. Но давай, рассказывай скорее, чтобы и я мог посмеяться.

— Ну... в горах было это местечко. По грязной, паршивой дороге через лес к озеру. Мы оставили вторую машину там. Всю дорогу туда Отто щебетал как птичка. Он был просто ненормальным. Знаете, я думаю, что когда он брал кассу, он получал какое-то сексуальное удовлетворение от этого дела. Я говорил об этом с Мими...

— Ближе к делу.

На мгновение на его лице появилась досада и обида, словно его, толстого жизнерадостного мальчишку, несправедливо отругали.

— Ну... там была вторая машина и мы перегрузили все в нее, а затем Отто отогнал “Мерседес” почти к самому краю берега озера. До края оставалось метров восемь. Берег шел под уклон, а затем обрывался вниз метра на три. Там редко кто бывает. Только рыбаки, да и то очень немногие. Красивое место. Очень хорошее, чтобы провести денек-другой. — Он закачался от внезапного приступа смеха. — И просто замечательно, чтобы провести остаток дней своих.

Если он сейчас начнет рассказывать мне, подумал я, какого размера там водится форель, то я врежу ему по башке прикладом.

Он прочитал мой взгляд и несколько успокоился.

— Ну, все, что нужно было сделать, — снять машину с ручника и придать ей небольшое ускорение. Все это и сделал Отто. Он открыл дверь, дотянулся до ручника, отключил его и “Мерседес” покатился. Боже, я не видел ничего более смешного. Машина покатилась к краю, прежде чем он успел подготовиться к этому. Дверь закрылась, слегка прижав его, и, пытаясь выбраться, он зацепился за что-то курткой или чем-то еще и его потащило вместе с машиной — он был наполовину внутри, наполовину снаружи. Поверьте мне, я пытался спасти его. Это получилось чисто инстинктивно. Видишь человека в беде и бросаешься на помощь, но было уже поздно. Пьяная скотина совсем потеряла голову, визжала и дрыгала ногами. Я думаю, он пытался поставить машину снова на ручник. Прежде чем я смог что-нибудь сделать, машина и он свалился в озеро, подняв столб брызг. — Он посмотрел на меня и сокрушенно покачал головой, но его полное лицо сияло, а за стеклами очков блестели счастливые слезы.

— А что делал ты? — Я встал.

— Стоял и читал молитву за упокой всех, кого поглотила морская пучина. Я ничего не мог сделать. Я не умею плавать. А глубина там — около шести метров. К тому же, я знал, что Отто неплохо плавает, поэтому я ждал, что он выберется на поверхность. Но ему это не удалось. Я прождал пятнадцать минут, но все было кончено... а вы бы что сделали? И что бы в данных обстоятельствах сделал любой другой? Он свалился с моих плеч и это означало конец всем неприятностям Мими — он действительно не любил ребенка, вы знаете — и все деньги доставались мне. Я сел во вторую машину и поехал к Мими.

— Умирая от смеха всю дорогу.

Он ухмыльнулся.

— Ну, я раз-другой посмеялся. Только не говорите мне, что вас это расстроило. Вы сказали, что надеетесь, что он мертв.

— Честно, я в восторге. Просто я достаточно старомоден, чтобы проявлять его таким образом, как делаешь это ты.

Не спуская с него глаз, я подошел к столу и взял карандаш и листок бумаги.

Тони был умным парнем.

— Вы хотите, чтобы я начертил карту?

Я бросил карандаш и бумагу к его ногам.

— Да. И поаккуратней. Если что-нибудь окажется не так, то я доберусь, умирая от смеха, до ближайшей телефонной будки и позвоню своему другу в Интерпол. Сделаешь все, как надо, и можешь отваливать отсюда, а я забуду, что когда-либо встречался с тобой. Ты удивишься, как это все будет просто.

— Можете положиться на меня. Кроме того, мне теперь нужно думать о Мими и ребенке.