Тающий человек - Каннинг Виктор - Страница 13

— Доброе утро, мистер Карвер. Как пирог?

— Замечательный, — пробормотал я, протирая глаза.

— Вам обязательно нужна женщина, — сказала она, — которая бы заботилась о вас. Нет, конечно, вы прекрасно готовите, но сама готовка, время, которое вы на нее тратите. А затем такие вещи, как стирка. Не нужно будет думать обо всем этом. Или вы собираетесь оставаться холостяком всю жизнь?

— Хватит, — сказал я. — Мне нужно два слегка поджаренных яйца и бекон с корочкой.

— Десять минут. А на ужин я приготовлю отличный бифштекс и пирог с почками.

Я вылез из постели.

— Не трудитесь. Вечером я буду во Франции есть гольца шевалье, доставленного к столу прямо из озера. Вы знаете, что такое голец?

— Ну, если это не рыба, тогда не знаю. Но как бы то ни было, это, возможно, объясняет присутствие человека на той стороне улицы. Когда в семь утра Мелд выходил из дома, он был уже там. Значит, Франция? У вас замечательная жизнь, мистер Карвер, но вам явно нужно разделить ее с хорошей женщиной.

Я натянул халат и прошел в гостиную.

Из кухни миссис Мелд сказала:

— Он — в “Мини”, стоящем у почтового ящика.

Из окна мне мало что удалось увидеть, лишь габариты его тела и пару коричневых рук на баранке. Габариты были явно великоваты для моего друга Джимбо. Но я не сомневался, что они действуют заодно. Пока Джимбо Алакве вел переговоры о новой сумме для меня, они держали меня в поле зрения.

В половине десятого я выбросил свой чемодан из окна ванной. Внизу, во внутреннем садике, миссис Мелд поймала его и я двинулся следом, перелез через окно в ее кухню, остановился на мгновение, чтобы полюбоваться новой посудомоечной машиной — она, наконец, уговорила Мелда купить ее — затем прошел по дому и вышел через боковую дверь на соседнюю улицу. Я много раз пользовался этим маршрутом, так много, что я уже, вероятно, приобрел полное право использовать его в качестве основного.

На такси я доехал до Миггза и попросил его послать какого-нибудь паренька в мою контору за авиабилетами и паспортом. Если они наблюдали за квартирой, то они вполне могли наблюдать к за конторой. Я позвонил Уилкинз, объяснил ей все, что происходит, и затем попросил ее послать кого-нибудь проверить Сомерсет Хаус и как можно больше узнать об Атена Холдингз, Лимитид. Уилкинз была в более хорошем настроении и заставила меня перечислить все, что я взял в дорогу, чтобы убедиться, что я ничего не забыл.

— Вы не берете оружие? — спросила она.

— Нет, — сказал я, — я не беру оружие. А что? Думаешь, мне следует взять пистолет?

— Нет, не думаю. Вы — такой стрелок, что он вам вряд ли поможет.

Да, может быть, она была права. Но иногда мысль о том, что он у тебя под рукой, действует успокаивающе.

Затем я позвонил Гаффи и рассказал ему о мистере Джимбо Алакве, эсквайре. Я подумал, что в данный момент искренность и открытость может быть полезна.

— Если тебе станет известно что-нибудь, что может мне пригодиться, о нем или его хозяевах, я буду очень признателен. Дай знать Уилкинз.

Он сказал, что подумает.

В два часа дня я был в Женеве и меня поджидал красный “Мерседес 250SL”. Что значит работать на миллионера и иметь право пользоваться его именем и счетами!

На крыльях фантазии я красной молнией полетел на юг. У меня были рыболовные и охотничьи угодья, городские и загородные дома, а также зарезервированные гостиничные люксы, где меня нельзя беспокоить после восьми вечера. У меня была яхта и несколько машин, из которых эта была моей любимой. Я ехал по хорошо знакомой мне дороге на Аннеси и Эй-ле-Бейн и мечтал. Мои руки по-миллионерски твердо сжимали большой руль, снабженный мягкими предохранительными прокладками, и — благодаря прекрасному поворотному механизму и независимой подвеске, машина держалась на дороге словно быстроходная пиявка, плавно замедляя ход, когда я нажатием педали приводил в действие систему дисковых тормозов с автоблокировкой. Мне был хорошо знаком весь автомобильный жаргон. Я целый год торговал машинами, прежде чем занялся собственным делом — стал решать проблемы других людей, чтобы в итоге получать массу своих.

За Эй-ле-Бейн, у конца озера, я свернул с автострады и стал подниматься на запасной берег. Отель “Омбремон” располагался на склоне холма и смотрел через озеро на Эй-ле-Бейн. У меня был просторный светлый номер с окнами, выходящими на озеро, и когда я по телефону заказал виски и минералку “Перрье”, все было доставлено мне в пять минут, что было близко к рекорду. Что касается рекордов, то день у меня выдался очень удачным. В следующие два часа я выяснил кое-что о Зелии и это кое-что убедило меня, что она утратила память не более чем я — хотя в прошлом у меня была масса вещей, которые я бы хотел забыть. Но все не так просто. С тобой что-то случается, ты сам совершаешь что-то, и все это навсегда записывается в твоей памяти.

Перед самым ужином я спустился в службу размещения и обменял у дежурившей там девушки дорожный чек на наличные. Наличные мне были не нужны, так как я получил их еще в Женеве, но это был способ завязать разговор и дать ей несколько минут полюбоваться моей любезной и обаятельной натурой, прежде чем я перейду к маленьким хитростям и окольным расспросам, что являлось частью моей второй натуры.

Девушке было двадцать с небольшим. У нее была маленькая родинка у правого утла рта, темные умные глаза, в которых время от времени вспыхивали веселые огоньки, и у нее было время, так как все вечерние приезжие уже расселились. Ее английский был на голову выше моего французского. Я сделал ей пару комплиментов по этому поводу и спросил, где она его изучала. Конечно, это сработало. Это всегда срабатывает. Ничто так не нравится людям, как признание их отличного владения иностранным языком. Вскоре мы подошли к тому моменту, когда она спросила, нахожусь ли я во Франции на отдыхе или по делу. Я сказал, что по делу, что я — личный секретарь некоего мистера Кэвана О'Дауды. Мне не пришлось объяснять, кто это. Она знала. Если работаешь в гостиничном деле, то, вероятно, знаешь всех миллионеров, к тому же французы питают то природное уважение к деньгам, которые делают имена мировых миллионеров такими знакомыми им, как имена футболистов — по-иному ориентированным англосаксам.

Медленно укладывая франки в свой бумажник, я конфиденциально сообщил ей, что выясняю некоторые моменты, связанные с его падчерицей мадмуазель Зелией Юнге-Браун, которая в настоящий момент страдает потерей памяти, и эта потеря случилась с ней сразу же, как только она покинула этот отель несколько недель назад. На мгновение ее темные глаза сделались печальными от мысли, что с дочерью миллионера случилась такая беда — каждая строчка в памяти на вес золота. Какое несчастье потерять даже одно воспоминание!

Я согласился и спросил, не могу ли я взглянуть на счет Зелии. Я не думал, что это даст мне какое-либо конкретное подтверждение теории, которую я, зная человеческую натуру, упорно вынашивал, — что Зелия не поехала отсюда прямо в Канны. Но проверка не повредит. Девушка извлекла из папки копию счета. Счет был для номера 15, и Зелия заплатила за номер и завтрак. Обеда не было. Она вполне могла пообедать где-нибудь в другом месте. Я уже собирался вернуть счет, когда обратил внимание, что в нем отсутствует один пункт, который должен был быть там.

— Когда мадмуазель Зелия находилась здесь, она звонила своему отцу в Лондон, где-то в районе десяти часов вечера. Платы за разговор здесь нет.

Девушка согласилась, что ее нет.

Я спросил:

— Вы ведете учет телефонных разговоров?

— Из номеров, когда это должно войти в счет, да.

— Вы можете проверить международные разговоры за тот вечер? Из всех номеров?

— Мне придется проверить копии счетов всех, кто проживал здесь в тот вечер. — В ее глазах уже не было печали, только здравый смысл. Миллионер беспокоится о своей дочери и, конечно, все будут рады помочь, это будет означать дополнительную работу.

Я сказал:

— Если это займет ваше время, то, безусловно, мосье О'Дауда захочет, чтобы я отблагодарил вас. — Я вытащил из бумажника стофранковую купюру и протянул ей.