Семейная тайна - Каннинг Виктор - Страница 55

Грандисон кивнул.

— Ну-ну. Все мечтают о том же, только каждый вкладывает свой смысл. Большинство дальше мечты не идет. Так. У вас есть десять секунд.

Шубридж отпустил руку жены, обнял ее за плечи и прикоснулся щекой к ее щеке. Друг на друга они не глядели. Шубридж перевел глаза с Грандисона на Буша и опять взглянул на Грандисона.

— Не тяните, — произнес он и еще теснее прижал к себе жену.

Грандисон кивнул и вскинул правую руку. Они с Бушем выстрелили одновременно. Стрелять вторично не пришлось. Буш шагнул к кровати и кое-как прикрыл обоих одеялом.

— Я разберусь тут наверху, а вы ступайте в кухню, — распорядился Грандисон.

Буш оставил Грандисона в спальне и спустился вниз. В кухне он отыскал электрический тостер и включил его в сеть. Потом взял со стола воскресную газету и положил на тостер. Когда она начала темнеть и съеживаться, он чиркнул спичкой и бросил ее сверху на газету. Вспыхнул огонь. Он сунул в пламя еще одну газету и поднес ее к кухонной занавеске над раковиной. Огонь вначале робко лизнул край ткани, а потом, осмелев, охватил занавеску и пополз по ней вверх. Буш отступил назад. Возле раковины стоял деревянный поднос для завтрака с низким плетеным бортиком. Буш придвинул его к костру из горящей бумаги, и тонкая сухая соломка мгновенно занялась. Он работал быстро, уверенно, мысленно выстраивая канву для сообщения о воскресной трагедии: растяпа-муж готовил завтрак, оставил рядом с включенным тостером газету, а сам поднялся наверх к жене что-то спросить; дверь в кухню он не прикрыл, сквозняком подуло на газетные страницы, одна из них попала на тостер…

Пятясь, он вышел из кухни. Через незакрытую дверь в коридор стал медленно выползать дым. Изнутри, сквозь дымовую завесу, доносился треск горящего дерева и уханье — огонь набирал силу.

Буш стоял в другом конце холла и смотрел, как длинные языки пламени, добравшись до порога кухни, принялись лизать дверной косяк; извиваясь, они взбирались все выше, пока не перекинулись на потолок — и разлились по нему сплошным волнообразным потоком.

Вниз по лестнице спустился Грандисон. Наверху, над лестничной площадкой взвилась и заметалась струйка дыма, похожая на пляшущее привидение.

Вдвоем они некоторое время стояли спиной к выходу — смотрели и слушали, как яростно бушует пламя. Когда оставаться в доме стало небезопасно, они вышли и плотно закрыли за собой дверь.

— Тут у него где-то собака и еще эти птицы, — сказал Буш.

— Оставьте все как есть, — сказал Грандисон. — Так будет правдоподобнее.

Он влез в машину, Буш уселся за руль, и они тронулись в обратный путь. Итак, задача выполнена. Тела будут неопознаваемы. На официальные вопросы, если таковые возникнут, будут даны официальные ответы…, все как положено.

Свернув на боковое шоссе, они остановились и посмотрели назад. Дом, скрытый высокими вязами, был отсюда уже не виден. Над деревьями повисло едва заметное облачко дыма. Они знали: теперь внутри полыхает гигантская топка — в доме властвует всепожирающий огонь.

До поворота на узкую проселочную дорогу мисс Рейнберд добралась к часу дня. Въезд преграждал запрещающий знак, а у обочины стояла полицейская машина. Две пожарные машины работали возле дома, но из-за каких-то неполадок с подачей воды они мало что могли сделать. Над вязами лениво поднимался густой черный столб дыма.

Патрульный полицейский разговаривал с ней вежливо. Он объяснил, в чем дело, и сказал, что дальше ехать нельзя. Мисс Рейнберд, с трудом подавив волнение — она была сильно потрясена случившимся, — как бы со стороны услышала собственный голос:

— Меня вы обязаны пропустить. Эдвард Шубридж — мой племянник.

Полицейский заколебался.

— Минуточку, мэм, я спрошу у главного. Он вернулся к своей машине и стал докладывать по рации. Через несколько минут мисс Рейнберд подъезжала к дому. Она уже окончательно взяла себя в руки. К Эдварду Шубриджу и его жене она не испытывала особой жалости. Но зато ей было совершенно ясно, что она должна предпринять — хотя бы во имя Гарриет.

Глава 12

Вот уже три года мисс Рейнберд была так счастлива, как никогда прежде. После ужасной гибели Шубриджей она без колебаний определила, в чем отныне состоит ее долг, и взяла Мартина Шубриджа в свой дом, официально признав его. Ведь он был ее внучатый племянник, единственный продолжатель мужской линии рода Рейнбердов.

Поначалу он немного робел и дичился, и временами с ним бывало нелегко найти общий язык. Но постепенно она сумела завоевать его доверие, да и сама до такой степени к нему привязалась, что скоро уже души не чаяла в нем. И, к ее величайшей радости, он мало-помалу начал оттаивать, откликаться на ее любовь, и между ними установились ровные, прекрасные отношения, которые на закате жизни согревали ее и давали ощущения счастья. Она уже и думать забыла, что взяла его к себе исключительно из чувства долга. Он стал неотъемлемой частью ее жизни, забота о его будущем стала ее главной заботой. Общение с ним, его присутствие подарило ей то, чего ей всю жизнь не хватало, и к чему она — может быть, неосознанно — стремилась. Она признавала, что у него есть свои недостатки — а у какого мальчика их нет? (Впрочем, он уже не мальчик, а вполне сложившийся восемнадцатилетний молодой человек.) Но и с этим она была готова смириться. Ей пришлось рассчитать одну-двух горничных, поскольку они, по ее твердому убеждению, несли главную ответственность: сами сбивали его с пути истинного. Ну, да не беда, это только естественно, когда молодой человек интересуется женщинами. В округе он пользовался большой популярностью, от приглашений к соседям не было отбоя. В один прекрасный день — она молила Бога, чтоб он позволил ей дожить до этого — он полюбит девушку из хорошей семьи и введет ее в Рид-Корт как свою жену. И если Господь продлит ей годы, то она, быть может, успеет увидеть и его детей. В конце концов, ей нет еще восьмидесяти, и на здоровье она пока не жалуется. Правда, бывают периоды, когда она плохо спит: ее тревожат какие-то тяжелые сны, которые ускользают из памяти, стоит только открыть глаза. И еще мигрень — временами просто спасенья нет.

Она стояла у окна спальни и смотрела в сад. Был роскошный июньский вечер — длинные тени деревьев на траве, хлопанье крыльев над прудом, золотистый ковер цветов калужницы на дальнем лугу. Красота вечера словно вторила чувству безмятежного счастья, которое тихо разливалось в ее душе. Она протянула руку к графинчику с хересом и налила себе очередную порцию. Теперь у нее в спальне всегда стоял графинчик — при бессоннице рюмка-другая обычно помогали ей забыться. А сейчас ей хотелось выпить просто потому, что у нее было превосходное настроение. Вообще с этим, конечно, надо бы поаккуратнее. К счастью, Мартин интереса к спиртному не проявлял, но дурной пример Шолто всегда подспудно присутствовал в ее сознании. За себя она не опасалась: четыре-пять рюмочек никак на ней не сказывались. Со стороны незаметно. В ее возрасте иногда полезно чем-то себя подбодрить.

Она увидела, как из-за деревьев на том берегу пруда показался Мартин. Солнце золотило его светлые волосы. На согнутой руке он нес одну из своих ловчих птиц, следом бежала собака. Она улыбнулась. Ловчие птицы, охота, рыбалка…, он до самозабвения любил все эти сельские забавы. Она позволила ему переоборудовать одну конюшню под птичник. Если бы она в свое время вышла замуж, она была бы счастлива иметь такого сына. Он обогнул пруд и скрылся под кронами деревьев в саду.

Мисс Рейнберд отошла от окна. Семь часов — значит, сейчас он поднимется к себе переодеться к ужину. Она допила вино и вдруг, ни с того ни с сего, решила и сама надеть другое платье. Между делом она пропустила еще рюмочку, мурлыча себе под нос какой-то мотивчик и предвкушая, как они вдвоем с Мартином сядут за стол, и он будет ей рассказывать, что он сегодня делал и где был. Скоро им предстоит серьезный разговор относительно его будущего. Ему уже восемнадцать — несколько месяцев назад они отпраздновали его совершеннолетие. Она устроила в его честь целый прием: торжественный обед, танцы. Вечер удался на славу, а когда гости разъехались, она объявила ему, что изменила свое завещание в его пользу. В один прекрасный день Рид-Корт и все ее состояние перейдут к нему. Он, как и следовало ожидать, был ошеломлен и искренне ее благодарил.