Семейная тайна - Каннинг Виктор - Страница 30

— Две жирные точки, — сердито уточнил он. — Потому что, во-первых, мы зашли в тупик. Муж этой Энгерс, его закадычный друг — и тот начисто потерял его из виду. И во-вторых, я сыт по горло. Нет, честно, больше не могу, радость моя. Я служил тебе верой и правдой, терпеливо сносил все лишения, едва не впал в смертный грех — господи, посмотрела бы ты на эту мегеру! И теперь прошу об одном: подпиши этот несчастный чек и дай его мне. Сотни невозделанных участков давно меня заждались.

— Джордж, но ведь это далеко не все. К Шубриджу наверняка есть еще какие-то пути. Ты только доказал, что путь через Эргенсов закрыт.

— Тогда спроси своего эфирного Генри, что…

— Джордж!

— Прости. Но я, правда, больше не могу. Дай ты мне этот чек, пошли в кровать и забудем об этом.

— То есть как — «забудем»? Лично я даже не подумаю, да и глупо было бы, особенно теперь, когда все так хорошо пошло. Мисс Рейнберд вот-вот созреет. Просто удовольствие с ней работать. — О чеке на пятьдесят фунтов Бланш решила промолчать. — И Генри обещал посодействовать: у нас с ним сейчас наладилось такое прекрасное общение, какого еще не бывало.

— Послушай, детка, мне-то ты не вкручивай. Я к тебе хорошо отношусь. Даже, можно сказать, привязан, если уж по-честному. И я согласен, есть в тебе что-то такое, чего я объяснить не могу. Но ведь по большому счету — давай смотреть правде в глаза — это же вымогательство. Культурное, деликатное — божьи одуванчики довольны и счастливы — но все равно вымогательство. И я помогал тебе, сколько мог. А теперь мне самому нужна помощь — ровно пять сотен. «Солнечные сады Ламли». Я хочу начать делать что-то нужное не для себя одного, но и для других. Послушай, если уж тебе так приспичило, договоримся так: ты даешь мне эти пять сотен, а я тебе обещаю найти другого помощника, опытного частного сыщика, который не болтает лишнего и доведет это дело До конца. Тебе сейчас нужен профессионал.

— Джордж, я же объясняла, что это для меня неприемлемо. На твоих профессионалов совсем нельзя положиться. Не успеешь оглянуться, как тебя начнут шантажировать или пугать полицией. Разумеется в том, что мы делаем, ничего противозаконного нет. Но всегда найдутся люди, которые что хочешь вывернут наизнанку! А как насчет фотографий? неужели в целом альбоме ничего не нашлось?

Джордж вздохнул.

— Я же тебе говорил — обычный семейный архив. Групповые школьные фотографии, пляжные снимки. Шубридж с Энгерсом в разных видах на яхте, за городом, около машины с кружкой пива. И вообще больше всего там мисс Энгерс — очень даже ничего, когда была помоложе. Нет, Бланш, это пустой номер. Извини, конечно, но если тебе еще что-то нужно, обращайся к своим…, к высшим сферам, что ли.

— Там сейчас возникли кое-какие осложнения. Не могу вдаваться в подробности, но придется немного подождать. Кроме того, я знаю, чего от меня ждет Генри: если я делаю все, что могу, то и он делает все, что может.

— Ты хочешь сказать — если я делаю все, что могу.

— Будет тебе, милый, разве мы с тобой не одно целое? У нас с тобой редкое взаимопонимание.

— Да? Тогда пошли в кровать — укрепим взаимопонимание, и к черту Эдварда Шубриджа!

Никогда нельзя сказать вперед, подумал Джордж, как Бланш воспримет соленую шутку. Иной раз посмеется и даже добавит кое-что похлеще. А то вдруг разобидится, надуется, будто ее ужас как оскорбили. Сейчас она снисходительно улыбнулась и, откинувшись в кресле, стала задумчиво перебирать жемчуг на шее. Секунду помолчав, она сказала:

— Ты иногда говоришь такие непристойности, Джордж! Но я не сержусь, потому что твоя истинная суть — добродетель. И сегодня доброе начало в тебе особенно активно. Твоя аура передается мне волнами — я вижу эти мощные, пульсирующие волны всех цветов радуги!

Джордж хмыкнул. Ай да Бланш! Выходит, он как фейерверк — искрится и сверкает. Ох, неспроста это. Не иначе она что-то затеяла.

— Не темни, Бланш, говори, как есть.

— У меня к тебе деловое предложение. Не надо пока выходить из игры. Погоди дня два-три, а за это время подумай хорошенько, обмозгуй все как следует — может, удастся за что-нибудь зацепиться. Что угодно, лишь бы сдвинуться с мертвой точки. С твоей головой — ну неужели ты ничего не придумаешь?

— Придумаешь, не придумаешь — не желаю больше этим заниматься!

— Даже за семьсот пятьдесят фунтов? Считай, что они у тебя в кармане, если ты хоть чуть-чуть продвинешь наши поиски. И это не все. Если ты разыщешь Эдварда Шубриджа, живого или мертвого, получишь тысячу. С такими деньгами можешь спокойно пускаться в свои садово-огородные авантюры.

— Никакие это не авантюры. А интересно, Бланш, с каких пор ты так разбрасываешься тысячами?

— С тех пор, как Генри оповестил меня о храме Астродель и я познакомилась с мисс Рейнберд. Наше дело — найти Шубриджа, а уж она не поскупится. И неважно, верит она в меня или не очень: она у нас на крючке.

— Ладно, с ней ясно. Давай обо мне. Еще три-четыре дня я тебе дарю. Но после этого, даже если ничего откопать не удастся, готовь чек — семьсот пятьдесят плюс накладные расходы.

— Ты все получишь сполна, Джордж, я обещаю. А теперь, может быть, мы посвятим несколько минут тихой молитве и попросим Всевышнего — ради мисс Рейнберд — указать нам путь к Эдварду Шубриджу. Помолиться никогда не мешает.

Джордж встал.

— Молись на здоровье. А я, пожалуй, выпью чего-нибудь на сон грядущий да выведу собаку прогуляться.

Проходя мимо Бланш, он подмигнул ей и, сунув руку за вырез ее платья, игриво стиснул ей грудь. В чем-то она, конечно, мошенница, но зато в остальном никакого обмана: женщина что надо — добротная, честная, щедрая. Если вокруг храма Астродель потребуется разбить сад, он не прочь сам подрядиться садовником. Не забыть обговорить это на досуге — когда-нибудь, не сейчас.

Портативная пишущая машинка, на которой печатал Эдвард Шубридж, была совсем крохотная, очень дешевая, почти как игрушечная. И совершенно новая — он купил ее в канцелярском магазине в Бристоле всего четыре дня назад. В машинку был заправлен листок белой бумаги, вырванный из блокнота для записей; блокнот был куплен в Лондоне четыре месяца назад. Машинку и блокнот он покупал в перчатках и печатал тоже в перчатках. Ни до машинки, ни до бумаги голыми руками он не дотронулся. Отпечатав оба письма, он вынесет из дома машинку, уже без ленты, и поедет на запад, в Девоншир; там он сбросит ее с моста в канал Тонтон — Эксетер, глубиной восемь футов, и она уйдет навеки в мягкое илистое дно. Блокнот и ленту для машинки он перед уходом сожжет. Он любил все предусмотреть заранее. Так можно было выиграть время и, если бы вдруг понадобилось, внести в планы необходимые изменения. До сих пор ничего менять ему не приходилось. Но он не был настолько самонадеян, чтобы полагать, будто подобная необходимость не возникнет и впредь. Первое письмо было уже отпечатано и предназначалось Грандисону. По содержанию оно практически не отличалось от предыдущих писем, отосланных после похищения Пейкфилда и Арчера. Второе письмо, еще не законченное, должно было быть доставлено раньше первого — как только состоится следующее похищение.

Он печатал, сидя за столиком у себя в подвале, в аппаратной. В нескольких футах от него верхом на небольшом нашесте сидел его любимый сокол — самка балобана — голова в клобучке, на ногах пятидюймовые опутеночки, бубенчик. Шубридж на минуту оторвался от машинки — взглянуть на птицу — и ему вспомнился один эпизод, случившийся, когда рядом в подвальном помещении по соседству сидел Пейкфилд. Тогда ремешки у соколихи на ногах были длиннее, и на нее иногда находила охота бить крылом. В тот день он как раз включил только — только микрофон, чтобы передать своему пленнику очередное распоряжение, и тут птица ни с того ни с сего подпрыгнула на несколько дюймов вверх, с шумом захлопав крыльями; бубенчик звонко затренькал. Она сразу плюхнулась обратно, но неудачно — промахнулась и, растопырив ноги, зацепилась ремешками за нашест. Конечно, он сразу же вырубил микрофон. Но с тех пор — никаких птиц во время передачи! Он не случайно вспомнил об этом именно сейчас — в подвале ожидался новый постоялец. Кстати, в кармане Арчера, перед тем как его освободили, обнаружилось маленькое перышко. Когда играешь по-крупному, исход дела часто зависит от подобных мелочей. А если бы птица в тот момент еще и подала голос, тогда в распоряжении обоих заложников оказался бы определенный набор сведений: перышко, характерный крик, звяканье бубенчика — для опытного орнитолога вполне достаточно.