Семейная тайна - Каннинг Виктор - Страница 22

Медленно, с трудом мадам Бланш произнесла:

— Это ты, Генри?

— Да, это я, Бланш, — произнес откуда-то изнутри мадам Бланш уже знакомый мужской голос.

— Боже мой, Генри! Не часто приходится видеть у тебя на лице такую лучезарную улыбку. Ты обычно такой сдержанный.

— Я улыбаюсь, — отвечал Генри, — потому что меня переполняет радость. Разве ты не чувствуешь, как она разливается вокруг? Она исходит через тебя от твоей подруги мисс Рейнберд. На душе и в мыслях у нее мир и покой, она выбрала путь, по которому идти. Скажи ей, что мы все очень рады за нее.

— Вы слышите, мисс Рейнберд? — спросила мадам Бланш.

— Да, слышу, — отвечала мисс Рейнберд, которая вовсе не была уверена, хочет ли она, чтобы ее называли подругой мадам Бланш.

К ее удивлению, мадам Бланш сказала:

— Генри, не надо называть мисс Рейнберд моей подругой. Я всего лишь ее посредник. Дружба требует полного доверия с обеих сторон.

Генри добродушно хмыкнул:

— Отсюда, Бланш, все эти ваши социальные различия кажутся нам такими смешными. Но вы будете друзьями.

— Может быть, Генри. Но сейчас надо думать о другом. Почему тебя вдруг стало так плохо видно, Генри? Ты стоишь в полумраке.

— Потому, что Слово всемогущее, Бланш. Чтобы оно наполнилось смыслом, свет не нужен.

— Ты хочешь сказать, они не появятся?

— Нет, не появятся, Бланш. На этот раз — нет. Истинная мера любви мисс Рейнберд к ним — в ее поступках. Ее деяния будут мерилом ее искренности. Она получит помощь, если потребуется, но внезапного чуда не произойдет. Настоящие чудеса творит только вера и выстраданное стремление выполнить волю наших близких.

Мадам Бланш засмеялась:

— Ты выражаешься слишком туманно, Генри. Ты хочешь сказать, что они сами ничего не знают наверняка, но сообщат мисс Рейнберд то, что им известно, и то, что выяснят в будущем?

— Ты права, Бланш. Видишь ли, — в его голосе появилась особая серьезность, — оба они еще не достигли Высшей Просветленности. Поэтому им пока не все открыто. Но пусть мисс Рейнберд не огорчается. Если она придет к ним, они ей помогут.

— Генри, — сказала мадам Бланш укоризненно. — Перестань говорить загадками. Как она может к ним придти?

— На место их успокоения, Бланш. Поблизости она найдет имя ребенка, хотя ребенок жив. Весной она приносила туда желтые нарциссы, а летом — белоснежные розы. Пустите детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царство Небесное. Спроси ее, знает ли она, о чем я говорю.

Несмотря на то, что в комнате было тепло, мисс Рейнберд почувствовала, как по ее телу пробежал озноб.

— Вы понимаете, о чем речь, мисс Рейнберд? — спросила мадам Бланш.

У мисс Рейнберд внезапно пересохло в горле.

— Да-да, — произнесла она, — насчет цветов — да. Но этот ребенок умер. С тех пор прошло уже…

— Один умирает, другой живет, — сказал Генри твердо. — Тело погибает, но имя живет. Ты видишь этого человека, Бланш?

— Ничего не вижу. Генри, — отвечала Бланш с неожиданным раздражением.

— Смотри внимательнее.

Мадам Бланш сжала виски, и мисс Рейнберд увидела, как подрагивают ее пальцы.

— Да, я вижу, Генри — не то вскрикнула, не то всхлипнула мадам Бланш.

— Что ты видишь?

— Какого-то человека, но очень неотчетливо, Генри. Он то приближается, то удаляется, и что-то виднеется рядом с ним. Ага, вот теперь лучше видно, — она улыбнулась. — Это легковой автомобиль, Генри. Похоже, немного старомодный.

— Говори не об автомобиле, а об этом человеке.

— Он в военной форме, Генри. Темного оттенка…, шоколадного. И в гетрах. Ах, он очень элегантный. Ему чуть больше тридцати. А машина белая…

— Спроси мисс Рейнберд, блондин он или брюнет. Он без фуражки. Ты же видишь. Спроси.

Неуверенно, как вспоминают давно забытое, мисс Рейнберд сказала:

— Если это тот о ком я думаю, то волосы у него должны быть темные.

Мадам Бланш воскликнула с оттенком страдания в голосе:

— Что случилось, Генри? Изображение пропало, и сам ты куда-то исчезаешь. Генри… Генри! Почти шепотом Генри ответил:

— Как грозовая туча заслоняет солнце, не давая ему светить на поля и цветы, так и гнев в человеческом сердце изгоняет любовь и понимание… Любовь, а не гнев освещает дорогу к настоящему пониманию…

Его голос, постепенно слабея, затих.

Мисс Рейнберд сознавала, что ей сделали выговор, она считала его несправедливым, и в ней вновь заговорил характер. Высшая Просветленность, как же! Да если это не выдумка, неудивительно, что Гарриет — и особенно Шолто — до сих пор не достигли ее. И попробуй не разозлись при мысли обо всей этой чепухе с ребенком Шубриджей. Да, она действительно иногда клала цветы на могилу младенца. Но здесь некому было это делать, кроме нее. Она делала это в порыве сентиментальности, когда прибирала могилы Шолто и Гарриет. Чушь, вздор какой-то. Эта мадам Бланш, возлежащая в кресле с закрытыми глазами и симулирующая изнеможение, — всего-навсего шарлатанка. Такое нельзя дольше терпеть. Просто оскорбительно! Эта женщина откуда-то получает информацию и ловко ею пользуется. Гарриет умерла. Все, что когда-то с ней случилось, умерло вместе с ней, и ничего тут не поделаешь.

И в этот момент мисс Рейнберд явственно услышала голос Гарриет:

— Типпи, дорогая…, ты так меня огорчаешь… — Но слова эти слетели с губ мадам Бланш. — Мне больно за тебя, Типпи, милая… Больно за тебя.

Мисс Рейнберд была потрясена, ее словно громом поразило. Она не отрываясь смотрела на мадам Бланш, на ее большое, вульгарно привлекательное лицо. Это был голос Гарриет. О Боже… Неужели это слуховые галлюцинации? Типпи… Так звала ее Гарриет. Откуда могла знать об лом мадам Бланш?

Бланш медленно открыла глаза, выпрямилась в кресле и, облегченно вздохнув, улыбнулась мисс Рейнберд.

— Фу! Ну и задал мне Генри работку! Я совсем без сил. И она посмотрела на графинчик с хересом. Мисс Рейнберд, не обращая внимания на этот намек, спросила:

— Вы все помните?

— 1а, на этот раз все.

— Вы помните то, что было в самом конце?

— Совершенно отчетливо. Генри опять ударился в лирику: «Любовь, а не гнев освещают дорогу к настоящему пониманию…» Но он прав, мисс Рейнберд. Я думаю, вы иногда невольно снова впадаете в скептицизм. Естественная человеческая слабость. И душам ваших близких трудно примириться с этим.

Мисс Рейнберд промолчала. Она встала и налила себе и гостье по рюмочке хереса. Нет, все-таки непонятно, как относиться к этой женщине. Как вообще ко всему этому относиться?

Джордж и Бланш пили темное пиво на кухне у нее дома в Солсбери. Миссис Тайлер ушла спать. Альберт дремал в машине Джорджа, стоящей возле дома. Бланш не пускала пса в дом. Ни в своей земной, ни в своей эфирной жизни собак она не терпела. Время было позднее. Порывы ветра то и дело сотрясали кухонное окно. На столе перед Джорджем лежала большая записная книжка в красной обложке. Он купил ее на другой день после первой поездки к миссис Грэдидж, чтобы записывать все, что касается дела мисс Рейнберд. Хотя память у него была хорошая, он давно заметил, что если сразу после беседы не сделаешь записи, то обязательно что-нибудь да забудешь. А для Бланш была важна любая мелочь.

Заглядывая в книжку, он рассказывал Бланш то, что ему удалось узнать в Чилболтоне и совсем недавно — в Уэстоне-сьюпер-Мэр.

Рональд Шубридж был шофером в Рид-Корте у Шолто. Он был больше, чем просто шофер. Когда нужно было составить хозяину компанию для выпивки, Шубридж нередко оказывал ему эту услугу. Оказывал он ему и другие услуги, особенно если Шолто, затеявшему очередную любовную интрижку, требовалась машина для поездки природу. Шубридж был не из местных, он приехал из Лондона. Его наперсником в Чилболтоне стал Грэдидж, сопровождавший Шолто на охоте и рыбалке. За два месяца (Миссис Грэдидж сообщила Джорджу день и час) до рождения ребенка Гарриет, у миссис Шубрилж умер шестимесячный сын Эдвард. За неделю до рождения ребенка Гарриет Рональд Шубридж взял у Шолто расчет Он поведал своему приятелю Грэдиджу, что получил небольшое наследство и собирается открыть свое дело — собственный гараж. Где, он не сказал Однако через гол — из тщеславия, как предполагал Джордж, — написал Грэдиджу из Уэстон-сьюпер-Мэр, что гараж он открыл, дела у него идут хорошо и что его жена опять родила. Последнее известие удивило Грэдиджа, так как Марта Шубридж в свое время говорила миссис Грэдидж, что после родов у нее были осложнения и врач сказал, что вряд ли она сможет в дальнейшем иметь детей.