Семейная тайна - Каннинг Виктор - Страница 16

— Теперь, черт возьми, все пойдет по другому. Альберт приподнял седые брови и вильнул хвостом. В то время как Джордж завтракал и строил планы новой жизни, Рейнберд тоже завтракала — совсем без аппетита, она чувствовала себя разбитой после беспокойной ночи. Гарриет снова приходила к ней во сне и была очень настойчива. Странно — иногда она являлась такой, какой была в молодости, иногда старой. И этим приводила Рейнберд в замешательство. Но чего она хочет было совершенно ясно. «Найди моего мальчика. Найди его и возьми к себе. Он Рейнберд!»

Когда она произнесла «Он Рейнберд!», ее голос звучал, как потустороннее эхо.

Мисс Рейнберд провела ужасную ночь — Гарриет завывала словно плохая актриса в плохой мелодраме. Найти ее мальчика, как же! Взять его в Рит-Корт, чтобы после ее, мисс Рейнберд, смерти все досталось ему… Если бы даже она разыскала его, неизвестно еще, что бы это оказался за тип. Взять его в дом означало бы обнародовать всю эту историю, опозориться на весь Чилболтон, на всю округу. Конечно, она не настолько глупа, чтобы не понимать: кое-кто в городке мог знать о случившемся. Какая же дура была Гарриет! Не потому, что влюбилась — если это была любовь, а не просто физическое влечение, — а потому, что вела себя, как безмозглая деревенская девчонка. Свидания в рыбачьей хижине! И как она допустила…, ну, то есть любой полупорядочный мужчина принял бы меры предосторожности. И что за сын может быть у такого человека? Не трудно себе представить! Ну хорошо. Предположим она его разыщет — совсем не обязательно, чтобы он об этом знал. Можно тайком взглянуть на него, и если он совсем никуда не годится, спокойно о нем забыть. Можно анонимно сделать ему какой-нибудь подарок, чем-то помочь — лишь бы Гарриет успокоилась.

Мисс Рейнберд слегка вздрогнула, поймав себя на том, что думает о Гарриет, как о живой, и воспринимает ее как некую силу, которую надо умиротворять. Все это было очень странно, очень.

Она закурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, налила себе еще кофе и предалась мыслям о своем одиночестве. На всем белом свете у нее нет ни единого близкого человека. Знакомые — да. Глупые женщины вроде Иды Куксон, и здравомыслящие мужчины, такие, как ее врач, биржевой агент и поверенный. Но ни единого друга. Некому раскрыть душу. Мисс Рейнберд долго размышляла о своей жизни, о себе и наконец приняла решение.

Она позвонила, и когда вошел дворецкий, сказала:

— Сайтон, через полчаса мне нужна машина. Я еду в Солсбери.

Буш завтракал у себя дома: стакан натурального виноградного сока, кукурузные хлопья с молоком без сахара, а после яблоко, которое он не доел, потому что оно оказалось безвкусным, как вата. Настроение было паршивое, и наедине с самим собой Буш дал волю раздражению. Он не спеша взял со стола оставшуюся половинку яблока и швырнул ее через всю кухню, яблоко ударилось о дверцу холодильника и разлетелось на мелкие куски.

Это не принесло Бушу облегчения. Воспоминание о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде по-прежнему причиняло боль. Они вдоволь поиздевались над ним — заместитель комиссара столичной полиции, два его помощника и еще несколько крупных полицейских чинов. Как же, ведь перед ними был человек Грандисона — многомудрый Буш из ублюдочного ведомства, негласно стоящего над полицией, — который просил их, как сладчайшим голосом пропел кто-то, «установить, из какой подушки в южной Англии вылетело перо, которого нет!» Были шуточки и похлеще, и более справедливые. Впервые за время работы у Грандисона Буш попал в такое дурацкое положение. Все они прекрасно понимали, каково ему терпеть все это, и наслаждались его унижением, вымещая на нем всю свою ненависть к ведомству Грандисона. Когда Буш сказал, что хотя следствие в значительной степени ведется на ощупь, ввиду чрезвычайной серьезности дела всякие попытки умыть руки должны быть исключены, какой-то остряк осведомился: «А какой водой? Жесткой или мягкой?»

При воспоминании об этом Буша передернуло от возмущения. Конечно, они выполнят все, что от них требуется. Это их долг. Но они втайне уверены, что ничего не выйдет. И безумно рады. Он неплохо развлек их, скрасил им серый мартовский день.

Буш прошел в комнату и сел за письменный стол. Недовольство собой корчилось в нем как змея, пытающаяся сбросить кожу. Он написал письмо жене — холодное и сухое, сообщая ей, что не намерен давать ей основания для развода и тем более затевать бракоразводный процесс на основании доказательств ее неверности. Если она не собирается возвращаться, размышлял Буш, пусть сидит и ждет пять лет, чтобы получить развод и снова выйти замуж. Или вымаливает у него согласия на развод. Пусть уходит, но не скованный узами брака, ее дружок, возможно, скоро остынет, и тогда пусть поживет одна, пока не найдет замену.

Буш дописал письмо, запечатал в конверт и сидел неподвижно, глядя на него. Где-то Коммерсант готовится к третьему удару — хладнокровно, расчетливо, с уверенностью в успехе. А он, Буш, пребывает в полной растерянности. Сегодня утром к его приходу в офис должны поступить сведения из гольф-клубов, которые необходимо проанализировать. Только вряд ли от них будет много пользы.

Прежде чем ехать в Солсбери, мисс Рейнберд позвонила Бланш, чтобы узнать не занята ли она. Бланш жила в северо-западной части города в тихом богатом квартале, расположенном на холме. Из окон второго этажа открывался вид на спортивные площадки и далее — на утопающее в зелени городище Олд-Сарум и долину реки Эйвон. Слева виднелся тонкий шпиль знаменитого собора, возвышающийся над крышами Солсбери. По ночам на верхушке шпиля зажигался красный огонь для безопасности пролетающих самолетов.

Мисс Рейнберд сидела в гостиной. Входя сюда, она ожидала, что обстановка комнаты, подобно одежде Бланш, будет выдержана в ярких тонах. Сейчас, в одиннадцать утра, Бланш была в длинном пурпурном халате с низким треугольным вырезом. Талию перехватывал красный шелковый шарф. Жемчужное ожерелье на этот раз плотно обвивало шею, а рыжие волосы были распущены по плечам, что делало Бланш похожей на молоденькую девушку (роскошные волосы, подумала мисс Рейнберд, ухоженные и тщательно расчесанные). Гостиная была обставлена со вкусом и выдержана в спокойных тонах. На стене висели две хорошие акварели с видами старого Солсбери.

Бланш сидела, слушая, что говорит мисс Рейнберд. Старушку как подменили, но Бланш это нисколько не удивило. Она не раз наблюдала подобные перемены в клиентках. Мисс Рейнберд с полной откровенностью пересказала ей свои сны про Гарриет, а затем перешла к любовной истории сестры и к роли, которую сыграл в этом Шолто. Бланш было очень жаль бедняжку Гарриет, хотя она уже и умерла. Нетрудно было представить, как все это произошло. Столько лет просидеть взаперти и вдруг вырваться на волю, влюбиться в молодого офицера. Шолто просто негодяй.

Мисс Рейнберд сказала:

— Я понимаю, что эти сны вызваны угрызениями совести. Сыну Гарриет — если он жив — теперь должно быть за тридцать. Он тоже Рейнберд. И мой ближайший родственник. Все, чем владею, должно перейти к нему. Откровенно говоря, мадам Бланш, мысль об этом меня пугала. Не из-за наследства, но разыскать его и ввести в дом значило бы предать огласке историю падения Гарриет.

Бланш понимающе кивнула.

— Вам не хотелось менять привычный порядок жизни. Это естественно. Но теперь из-за угрызений совести вы на это решились?

— Да, именно так. Вот почему я и приехала.

— Вы хорошо все обдумали? Может быть, вам не нужна моя помощь, а надо просто нанять для поисков частного детектива?

— Я думала об этом, но по некоторым причинам это невозможно. Как бы ни был он осторожен, ему пришлось бы наводить кое-какие справки. В том числе — у соседей. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто никто из них ни о чем не догадался в свое время. Ведь не обязательно знать наверняка. Люди просто сопоставляют факты и делают выводы. Мне было бы неприятно, если бы мои знакомые и соседи узнали о моих поисках. Но даже если бы я преодолела себя, есть еще более серьезное препятствие. Когда Шолто умер, я просмотрела все его бумаги в надежде найти сведения о том, как он обеспечил ребенка.