Семейная тайна - Каннинг Виктор - Страница 1

Виктор Каннинг

Семейная тайна

Глава 1

На столе в центре вестибюля стояла широкая низкая ваза с голубыми и розовыми гиацинтами — упругими, чопорными, словно искусственными цветами. Рядом с вазой лежал замшевый мешочек, лупа и ювелирные весы. Вот сейчас, подумал Буш, кто-то войдет из мрака холодной мартовской ночи и проверит содержимое мешочка. Человек этот, кто бы он ни был, приедет на машине.

Было два часа ночи. Дорогу, ведущую к зданию офицерской столовой Учебного центра ВВС заливал мертвенный свет прожекторов. В сотне ярдов отсюда на футбольном поле стоял наготове вертолет со снятой рацией. Пилот в кабине, наверное, дышал на озябшие руки; он получил инструкцию неукоснительно следовать полученному предписанию: малейшее отклонение, малейшая игра в геройство — и он потеряет работу.

Буш, обойдя стол, остановился у камина и закурил. Над камином висела фотография королевы. Перед камином стоял большой экран, затянутый зеленой декоративной тканью. В его нижнем углу Буш заметил след от небрежно брошенного окурка. Буш привык подмечать любые мелочи и хранить их в памяти — на всякий случай. Он был полным мужчиной, лет сорока, с редеющими темными волосами, карими глазами и румяным лицом, не поддающимся загару. Выражение этого лица — обычно мягкое и приветливое — отнюдь не отражало истинный нрав Буша. Он умел расположить к себе, когда хотел. Но это был только один из его приемов. Он мог стать человеком любого склада в зависимости от полученных инструкций.

Буш рассматривал вазу с гиацинтами. В прошлый раз в этой вазе стояли выращенные в горшке рыжие хризантемы. Нижние листья одной из них были усеяны тлей. В ту ночь из тьмы появилась женщина в плаще, лицо ее до самых глаз скрывал шелковый шарф. Буш предчувствовал, что теперь придет мужчина. Как и в первый раз, операция проходила под кодовым названием «Коммерсант», и в прессе писали о «Коммерсанте-похитителе». Мысль о шумихе, умышленно спровоцированной Коммерсантом, раздражала Буша. Первое похищение сошло преступникам с рук, женщина скрылась. Но даже если бы ее взяли, нарушив условия и пренебрегая угрозой преступников, от нее вряд ли удалось бы много узнать. На этот раз должен был придти мужчина — из самолюбия, чувства мужского достоинства или из стремления насладиться торжеством своего замысла.

Грандисон стоял в противоположном конце вестибюля у двери. Он рассматривал висящий на стене план территории Учебного Центра. Буш знал, что каждая деталь плана прочно отпечатывается в памяти шефа. Грандисон повернулся и отошел от стены.

У него была внешность пирата — не хватало только деревянной ноги и черной повязки на глазу. Вместо повязки он носил монокль на красном шелковом шнурке, прикрепленном к лацкану твидового пиджака. При всей массивности его фигуры двигался он легко. У него были черные волосы и черная борода, время и суровые испытания оставили на его лице морщины и шрамы — следы пятидесятилетней бурной, трудной и яркой жизни. Сейчас он был в хорошем настроении. А при необходимости мог нагнать страху и на членов Тайного совета. Он умел добиваться поддержки от нужных людей и дважды в месяц обедал с каждым премьер-министром, при котором ему довелось служить.

— История повторяется, — сказал Буш. Грандисон кивнул:

— Ничего не попишешь. Все в мире повторяется. Повторение — это жизнь. Вы, конечно, догадываетесь, что теперь явится мужчина?

— Догадываюсь.

— А какая ставка будет в третий раз?

— В третий?

Грандисон сдвинул брови, монокль упал ему на грудь.

— Вам следовало об этом подумать, Буш. — Он кивнул на замшевый мешочек. — Первые два похищения — только подготовка. «Коммерсант» каждый раз посылает письмо в газету — ему нужно как можно больше шума. А зачем? Чтобы дважды получить по горсти алмазов? Стоимостью двадцать тысяч фунтов? Слишком скромно. В эти игры на такие деньги не играют. Вы, конечно, уже поняли, что будет третье похищение?

— Откровенно говоря, нет.

Никто из подчиненных никогда не называл Грандисона «сэр». Он не любил чинопочитания.

— Плохо, черт возьми, что не поняли, — произнес он добродушно. — Завтра же пораскиньте умом и постройте мне логическую цепочку дальнейших событий. — Он усмехнулся и вставил в глаз монокль. — А если результат меня не устроит, сошлю вас на соляные копи. Хотите подскажу?

— Вообще-то я…

— Пустое слово — «Вообще-то». Никакой информации, только оттяжка времени. Скажите ясно: «да» или «нет».

— Да.

— Газетная шумиха, сила печатного слова, общественное мнение, — он посмотрел мимо Буша на портрет королевы, — великая сила. Действуешь руками других людей, играя на их мелочном страхе за свое положение в обществе, — и мир у твоих ног.

На столике у дверей зазвонил телефон. Трубку снял непосредственный начальник Буша, заместитель шефа особого отдела Сэнгвилл — очки в роговой оправе сдвинуты на лоб, в углу рта — дымящаяся сигарета.

— Да? — Он слушал, поджав губы, похлопывая по столу ладонью. — Хорошо. Машину задержите у ворот.

Буш улыбнулся. Что машину надо задержать у ворот, все и так знали. Можно было этого и не говорить. Сэнгвилл всегда делал упор на очевидные вещи. Кабинетный работник. Чиновник. Положительный, спокойный, любящий во всем порядок — без таких ни в одном ведомстве не обойтись.

Сэнгвилл повернулся:

— Едет. Судя по докладу, это будет забавно.

Он вздохнул и водрузил очки на нос.

Через верхнюю стеклянную половину дверей вестибюля Буш увидел подъезжающую машину. Машина была наемная — на крыше светился полукруг эмблемы фирмы. Яркий дальний свет фар переключился на ближний. Грандисон кивнул в сторону дверей, и Буш вышел в темноту мартовской ночи.

Дул сильный западный ветер, раскачивая у стены голые ветки глициний. На небе не было не единого облачка. Осколками алмазов мерцали звезды. Сиял молодой серп луны.

Из машины вышел человек, и сразу ночь стала похожа на сцену театра теней.

Шофер, свесив локоть в открытое окно, наблюдал за вышедшим из машины с ухмылкой, в которой сквозила плохо скрытая тревога; он спросил хрипло:

— Подождать, нет?

— Не надо, — ответил за приехавшего Буш. Шофера оставят у ворот. Выжмут из него все, что можно, но это ничего не даст. Приехавший посмотрел вслед удаляющейся машине, затем повернулся и стал подниматься по ступенькам.

Буш рассматривал незнакомца, стараясь не пропустить ни одной детали: рост — пять футов десять-одиннадцать дюймов, стройный, подвижный. При ярком свете лампы, висящей над входом, все было видно отчетливо: плохо почищенные черные ботинки, серые фланелевые брюки под распахнувшимися от ветра полами однобортного плаща, обмотанный вокруг шеи черный шарф (вроде тех, что носят в плохую погоду игроки в гольф и рыбаки). Все это завершалось клоунской маской из папье-маше: грубо размалеванный красный нос картошкой, надутые щеки, темные обвислые усы — нелепый маскарад, вульгарный, дурацкий, издевательский. Буш не выказал ни малейшего удивления. Он распахнул дверь, отступил в сторону, и незнакомец вошел. Волосы у него на затылке перехватывала резинка в дюйм шириной, на которой держалась маска. Волосы были длинные, светлые. Парик, конечно. Буш напомнил себе, что надо ухитриться разглядеть цвет волос на запястьях, когда незнакомец вынет руки из карманов. Он наверняка в перчатках, но, может быть, перчатки короткие.

Сильный приторный аромат гиацинтов явственно ощущался в вестибюле после холодного ночного воздуха. Грандисон сидел за дальним концом низкого стола, в глазу монокль. Ни один мускул не дрогнул на его лице. За свою жизнь он и его люди всякого навидались. Сэнгвилл стоял под портретом королевы. Его бесцветные брови за толстой оправой очков слегка приподнялись. Как у папаши, привыкшего к проказам детей, при виде их очередной выходки. Незнакомец вынул правую руку из кармана. Левую вынимать он не стал, потому что, Буш не сомневался, в ней был пистолет.