Клетка - Каннинг Виктор - Страница 34

— Это уж точно.

— … заставило его вести двойную или даже тройную игру. Начинал он, возможно, ради денег, а потом стал заниматься шпионажем из чистого развлечения, дабы потешить самолюбие.

— Верно подмечено. Он продолжал шпионить потому, что обман у него в крови. Занимается этим до сих пор, не отступится и в Вашингтоне. Потому мы и не хотим видеть его там, но не пойдешь же к премьер-министру с пустыми руками — Беллмастер давно купил его многочисленными подачками и умиротворит любой сказкой. Факты — вот чего требует мелкотравчатый ум премьера, чтобы начать действовать. Итак, продолжайте. Он убил Полидора, а зачем?

— У того было против Беллмастера нечто неопровержимое. Но Полидор не подозревал, что аристократ знает об этом, а его светлость даром не потерял ни минуты. Стукнул Полидора по голове…

— Тростью, как в старинных детективах, а? — Куинт наконец улыбнулся.

— А потом перевернул шедший к берегу катер. Это было нетрудно. Я посмотрел метеосводку того дня. Семибалльный юго-западный ветер, сильное волнение.

— Неужели и до нее добрались? Молодчина. — Куинт явно воодушевился. — А как же незабвенная леди Джин?

— К тому времени она стала игрушкой в руках Беллмастера. Они знали друг о друге столько, что понимали: если их пути разойдутся, они погибнут оба. И он, и она обожали жизнь. Когда Беллмастер прикончил Полидора, ей оставалось одно — тоже положить голову на плаху. Уж слишком долго она плясала под его дудку. И вот, подтверждая байку о смерти Полидора от несчастного случая, она запутывалась в сетях Беллмастера еще сильнее. Беда в том, что сейчас, когда леди Джин нет в живых, ему захотелось стать всеми уважаемым столпом общества. Искренне захотелось начать честную жизнь. Потому он и засуетился, решил заполучить дневник или… чего он от вас добивался?

— Дело не в этом. Ему уже не остановиться. Это неизлечимо, как пьянство. Так что если он попадет в Вашингтон, подчиняйтесь ему беспрекословно, а тем временем изо всех сил старайтесь уличить его. Что бы он ни попросил, не отказывайте. Все ваши грехи мы возьмем на себя. — Куинт громко вздохнул. — Эх, если бы нам удалось не пустить его в Штаты…

— Но ведь есть очень простой выход, сэр.

— К людям, вроде Беллмастера, которые много грешили, в Клетке счет особый. Скорая смерть — это для них не кара. Пусть-ка лучше помучаются… долго, на виду у всех… пусть их втопчут в самую грязь. Словом, знайте — вы служите богам ревнивым. Беллмастеру удалось — случай в нашем ведомстве редчайший — облапошить нас, а не наоборот. И мы жаждем развенчать его публично, чтобы отомстить за оскорбленную честь. Вы удивлены?

— Нет, сэр.

— Хорошо. А теперь новость, касающаяся лично вас. С Министерством обороны я все согласовал. Отныне за Беллмастером станете присматривать вы. Я предоставляю вам полную свободу действий. Как когда-то Полидору. Перехитрите Беллмастера. Но не забывайте, чем закончил Полидор. Если Беллмастер захочет воспользоваться вами еще до отъезда в Вашингтон, соглашайтесь. Если он попадет-таки туда, продолжайте ему подыгрывать. Отныне досье на Беллмастера и другие, с ним связанные, открыты для вас. Одно из таких я принес с собой.

— Он протянул Кэслейку папку. — Вам полезно прочесть его в назидание: здесь скупо, но красноречиво описаны методы Беллмастера. И поспешу добавить — то, о чем вы прочитаете, было сделано… для нашей пользы.

— Благодарю вас, сэр. — Кэслейк взял папку. На обложке значилось: «Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат, магистр искусств». Он положил досье на стол и спросил: «Заведено ли досье на леди Джин?»

— Да.

— Нельзя ли узнать, как она познакомилась с лордом Беллмастером?

— Можно. Она была из древнего, но обнищавшего ирландского рода. Отец владел огромной усадьбой в Голвее, жил — как бы покрасочнее выразиться — на хлебе и воде и проповедовал одного Бога — игру на скачках. У матери было немного денег, к которым он подобраться не мог, и ей удалось дать дочери хорошее образование. Чтобы заработать на жизнь, леди Джин устроилась секретаршей в министерство иностранных дел. Тут ее приметил Беллмастер, продвинул по службе и сделал своей любовницей. Вскоре оказалось, что именно такая соратница ему и нужна, он научил ее всему, на его взгляд, необходимому. Но приручить ее Беллмастеру так и не удалось. Мне даже сдается, временами он жалел, что выбрал именно ее. — Куинт замолк, тихо вздохнул и продолжил: — Она, если хотела, могла предстать поистине очаровательной. И еще была отменной соблазнительницей — готов поспорить, мало кому из мужчин удалось бы противостоять ее чарам. Впрочем, обо всем этом вы узнаете из досье. — Он встал, глянул в окно, хмыкнул, словно увидел там нечто неприятное, и подошел к двери. Открыл ее, обернулся и заметил почти сокрушенно: — Как далеко вы шагнули от простого сыщика, мой мальчик… очень, очень далеко.

Когда он ушел, Кэслейк позволил себе улыбнуться. В последних словах Куинта нечаянно проскользнула тоска по прошлому, хотя он просто хотел подчеркнуть, что человек Клетки должен оставаться таким во что бы то ни стало. Нет у него ни выбора, ни пути назад.

Кэслейк принялся за досье на Долмата. Оно оказалось сравнительно коротким. Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат был в пятидесятых годах священником одной из провинциальных епархий. Лет сорока, женатый на дочери епископа, он слыл церковнослужителем нового поколения — за словом в карман не лез, известности не страшился, участвовал в маршах протеста против атомного оружия, выступал за упрочение культурных и духовных связей с Россией. До рая на земле, по его мнению, было рукой подать — стоило лишь духовно возродить народы и выстроить их под знаменем мира во всем мире. Он не чурался высказать свои взгляды с любой трибуны или изложить их в газете. Да еще как назло был хорош собой, отличный оратор, прекрасный собеседник. Словом, пешка, способная быстро стать ферзем. В досье не указывалось, когда ему решили объявить войну, но Кэслейк понимал: досье не завели бы вообще, не прикажи кто-то из Уайтхолла тактично переправить Долмата в рай поменьше того, который он сулил мировому пролетариату. Дело поручили лорду Беллмастеру, и тот решил пойти напролом, без обиняков. Долмата — он, как истинный демократ, посещал и бараки, и замки — пригласили в усадьбу Беллмастера. Там он повстречался с леди Джин, и она не преминула посочувствовать его взглядам, не забыв, однако, восхититься Долматом и как мужчиной. Несколько приложенных к досье писем к нему показывали, что их дружба постепенно перешла во взаимное обожание. Долмат осуждал лесть, но когда сам оказался ее мишенью, быстро убедил себя, что такая добродетельная и очаровательная женщина, как леди Джин, кривить душой не способна. Наконец его пригласили провести несколько дней на «Морском льве», и вот однажды, глядя на северное сияние у Шетлендских островов, он впервые по-братски обнял леди Джин за талию. Потом леди Джин со смехом описала, как Беллмастер спешно покинул яхту ради якобы важных дел в поместье, а по сути лишь чтобы оставить Долмата вдвоем с нею. На другую ночь, опьяненный лунным светом, вином Беллмастера и чарами леди Джин, Долмат опрометчиво согласился пойти к ней в каюту выпить рюмочку на ночь и оказался в ее постели. На следующее же утро, полный угрызений совести, он покинул яхту, казня себя за прегрешение. Но приговор себе он уже подписал. Ведь грех можно замолить, а что делать с фотографиями, которые отсняла скрытая в каюте камера?

Остальное для Клетки было детской забавой. Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат отошел от общественной деятельности, удалился в Уэльс, в уединенный приход… К обложке досье с внутренней стороны был приколот конверт с шестью снимками из тех, что сделала скрытая камера. Кэслейк бегло просмотрел их и захлопнул папку.

Вдруг он с грустью вспомнил встречу с Сарой Брантон. Просто не верилось, что она дочь леди Джин. Увы, это так, и лорд Беллмастер — ее отец.

Остаток дня он провел, читая досье, которыми ему разрешили пользоваться. Самым полным и любопытным оказалось досье на Беллмастера.