Никогде (Задверье) (др. перевод) - Гейман Нил - Страница 45

– Здесь ты видишь тех, кто не сумел пройти испытание, – со вздохом проговорил аббат. – Никто не забыт. Эта память – еще одно наше бремя.

Ричард поглядел на стену. Полароидные снимки, около тридцати обычных фотографий, несколько старых, будто окрашенных сепией даггеротипов, а еще карандашные наброски, акварели, миниатюры заполняли всю стену. Да, с давних пор несут черные монахи свое бремя.

Дверь трясло от волнения.

– Какая же я дура! – пробормотала она. – Я должна была догадаться. Нас трое. Нужно было заранее все продумать.

Охотница внимательно оглядывала ряды монахов, запоминая, где стоит каждый из них. Она раздумывала, есть ли у них шансы сбежать. Сначала она прикинула, можно ли это сделать так, чтобы Дверь прошла через мост невредимой, потом – если та будет слегка ранена, и наконец, если сама она пострадает серьезно, а Дверь – лишь немного. Ничего не получалось. Она стала просчитывать снова.

– И что бы ты сделала, если бы подумала заранее? – спросила она.

– Для начала, не стала бы брать с собой Ричарда, а отыскала бы маркиза.

Охотница склонила голову набок.

– Ты ему доверяешь? – прямо спросила она. Дверь сразу поняла, что речь идет о маркизе, а не о Ричарде.

– Да. Более или менее.

Два дня назад ей исполнилось пять. Рынок проходил в Кью-Гарденс[45]. Отец взял ее с собой – это был его подарок на день рождения. Она никогда прежде не бывала на рынке. Они стояли в павильоне с бабочками, такими легкими, невесомыми. Бабочки порхали, и их крылышки переливались всеми цветами радуги, завораживали.

Отец присел перед ней на корточки.

– Дочка, – сказал он, – обернись, только очень медленно, и посмотри, кто стоит в дверях.

Она обернулась и увидела темнокожего человека в огромном плаще. Его длинные черные волосы были собраны в хвост. Он беседовал с близнецами с золотистой кожей: девушкой и юношей. Девушка плакала – так, как плачут взрослые. Они стараются сдержаться и сердятся, когда слезы все равно прорываются, и от этого вид у них уродливый и смешной. Дверь отвернулась и снова посмотрела на бабочек.

– Ты хорошо его рассмотрела? – спросил отец. – Он называет себя маркизом Карабасом. Он обманщик, мошенник, а может, даже чудовище. Но если ты когда-нибудь попадешь в беду, обратись к нему. Он тебя защитит. Он мой должник.

Дверь снова посмотрела на маркиза. Обнимая близнецов за плечи, он выходил с ними из зала. На пороге обернулся, поглядел ей прямо в глаза, ослепил широкой улыбкой и подмигнул.

Окружившие их монахи казались в тумане черными призраками.

– Скажите, брат, – обратилась Дверь к брату Сейблу, – если наш друг не сможет достать ключ, что будет с нами?

Он шагнул к ним и, немного помолчав, ответил:

– Мы проводим вас прочь из наших владений и отпустим.

– А как же Ричард?

Монах покачал головой в капюшоне, решительно и печально.

– Надо было взять маркиза, – сказала Дверь сама себе и задумалась, где он сейчас и чем занят. 

Маркиз Карабас был распят на огромном Х-образном кресте. Крест мистер Вандемар сколотил сам из деревянных поддонов, обломков стульев, створок ворот и колеса от телеги. На это ушла целая коробка ржавых гвоздей. Мистер Круп следил за приготовлениями и давал ценные указания, а в промежутках бродил по больнице в поисках полезных инструментов.

И теперь, взобравшись на приставную лестницу, мистер Вандемар поднимал к потолку всю конструкцию вместе с распятым на ней маркизом.

– Чуть выше, – командовал мистер Круп снизу. – Левее. Вот так. Великолепно. Просто прекрасно.

Они очень давно никого не распинали.

Все это происходило в помещении, когда-то служившем столовой для персонала: руки и ноги маркиза были прибиты к кресту гвоздями, вокруг пояса он был обвязан веревкой. Сам он, судя по всему, был без сознания. Несколько веревок тянулись от креста к потолку, а на полу мистер Круп разложил целую коллекцию разнообразных острых орудий: от бритв и кухонных ножей до скальпелей и ланцетов. Тут были кое-какие инструменты, которые мистер Вандемар нашел в бывшем отделении стоматологии. И даже кочерга из котельной.

– Как он там, мистер Вандемар? – спросил мистер Круп.

Мистер Вандемар на пробу ткнул маркиза молотком.

Маркиза Карабаса трудно было назвать хорошим человеком. Как и смельчаком – он и сам это знал. Ему давно стало ясно, что в этом мире – хоть Нижнем, хоть Верхнем – все только и мечтают быть обманутыми. Именно потому он позаимствовал имя у сказочного плута, выбрал такую одежду, манеру держаться, речь, чтобы все соответствовало образу. Он превратил свою жизнь в одну великолепную шутку.

Тупая боль в запястьях и ступнях изводила. Дышать становилось все труднее. Маркиз решил, что притворяться дальше бесполезно – он ничего не выиграет, а потому поднял голову и с отвращением плюнул кровавой слюной в лицо мистеру Вандемару.

Это было смело. И глупо. Возможно, если бы не этот плевок, ему бы позволили тихо умереть. Но теперь они возьмутся за него с двойным усердием.

А значит, смерть придет скорее.

Чайник без крышки кипел. Ричард глядел, как булькает вода, как поднимается густой пар, и раздумывал, к чему все это. Воображение подсказало ему уже несколько ответов – все одинаково неприятные – и ни одного верного.

Кипяток перелили в заварочный чайник. Брат Фулиджинос всыпал туда три ложки заварки. Чай разлили через ситечко по трем фарфоровым чашкам. Аббат поднял к потолку свои невидящие глаза, принюхался и довольно улыбнулся.

– Испытание, – проговорил он, – начинается с чашки хорошего чая. Тебе с сахаром?

– Нет, спасибо, – настороженно ответил Ричард.

Брат Фулиджинос долил молока и передал Ричарду чашку на блюдце.

– Там яд? – спросил тот.

– Боже милостивый! Нет, конечно, – обиженно воскликнул аббат.

Ричард отхлебнул из своей чашки. По вкусу это был самый обычный чай.

– Но это уже испытание, так?

Брат Фулиджинос вложил чашку в руки аббата.

– В некотором роде, – ответил старик. – Мы всегда поим чаем тех, кто приходит за ключом. Это испытание для нас. Не для тебя. – Он сделал глоток, и по его морщинистому лицу расплылась блаженная улыбка. – Отличный чай, между прочим.

Ричард отставил чашку. Она осталась почти полной.

– Тогда не могли бы мы перейти к самому испытанию? – попросил он.

– Конечно, – сказал аббат. – Конечно.

Он поднялся, и они втроем подошли к двери в дальнем конце зала.

– А что… – Ричард запнулся. Он и сам не очень-то представлял, что хочет спросить. – Что вы можете сказать про это испытание?

Аббат покачал головой. Что тут говорить? Он приводил тех, кто пришел за ключом, к этой двери. Ждал в коридоре час или два, а потом возвращался и приказывал одному из братьев перенести останки из святилища в склеп. А иногда – и это было намного хуже – человек не был мертв, хотя живым его тоже нельзя было назвать. О таких несчастных черные монахи заботились как могли, до самого конца.

– Понятно, – пробормотал Ричард. Потом неестественно улыбнулся и сказал: – Вперед, Макдуф.

Брат Фулиджинос отодвинул засовы. Они прогрохотали, как ружейные выстрелы. Дверь открылась, и Ричард шагнул внутрь. Брат Фулиджинос закрыл за ним дверь и запер засовы. Затем отвел аббата к стулу, усадил и передал старику его чашку чая.

Некоторое время аббат молча прихлебывал чай, а потом проговорил с искренней горечью в голосе:

– Вообще-то следовало сказать: «Начнем, Макдуф»[46].

Но у меня не хватило духа его поправить. Это был такой милый молодой человек.