История с кладбищем - Гейман Нил - Страница 40

Никт подошёл к коническому надгробию — высокому, с изображением перевёрнутых факелов, — и подождал, но никого не увидел. Он позвал Алонсо Джонса по имени и даже постучал — ответа не было. Тогда Никт наклонился, чтобы заглянуть в могилу и позвать друга, но вместо того, чтобы скользнуть сквозь камень, как светлая тень проходит сквозь тёмную, расшиб себе лоб. Никт позвал Алонсо снова, и опять безрезультатно. Он осторожно выпутался из зелёных джунглей и вернулся на дорожку. На кусте боярышника сидели три сороки, которые снялись и улетели при его приближении.

Он не видел ни единой души, пока не добрался до юго-западного склона. Там обнаружилась знакомая фигура матушки Хоррор, совсем крошечной в своём огромном капоре и салопе. Она ходила меж надгробий, опустив голову, и рассматривала выросшие самосевом цветы.

— Сюда, мальчик! Тут растут дикие, как их, натюрции. Соберёшь мне букетик на могилку?

Никт набрал красных и жёлтых настурций и принёс их к надгробию матушки Хоррор. Её могильный камень так истёрся и потрескался от непогоды, что на нём, к недоумению местных краеведов, осталось только две буквы:

Никт уважительно положил цветы перед камнем. Матушка Хоррор улыбнулась ему:

— Славный ты паренёк! Уж и не знаю, что мы без тебя будем делать!

— Спасибо. — ответил Никт. — А где все? Вы первая, кого я сегодня увидел.

Матушка Хоррор испытующе посмотрела на него.

— А что с твоим лбом?

— Ушибся о могилу мистера Джонса. Она была твёрдая… Матушка Хоррор поджала губы и насупилась. Яркие глаза из-под капора внимательно осмотрели Никта.

— Я назвала тебя мальчиком, да? Но время летит быстро, ты теперь молодой человек, разве не так? Сколько тебе годков-то?

— Пятнадцать или вроде того. Только я такой же, как раньше.

Матушка Хоррор перебила его:

— А я всё такая же девчонка, тонкая, как былинка, которая плела на старом пастбище венки из ромашек! Ты всегда ты, но ты меняешься, и с этим ничего не поделаешь.

Она присела на своё разбитое надгробие.

— Помню ночь, когда ты к нам пришёл… Я им говорю: «Нельзя малыша отпускать», и твоя мама тоже. А они всё спорят да голосят, пока не приехала Всадница на белом коне. «Народ Кладбища, — говорит, — послушайте матушку Хоррор. Неужто в вас не осталось ни капли милосердия?» И тогда все со мной согласились.

Её голос стих. Старушка покачала маленькой головой.

— Тут у нас мало что происходит, все дни как один. Только времена года меняются, плющ растёт да камни падают. А ты… славно, что ты к нам заявился.

Она встала, вытащила из рукава замусоленный лоскуток, поплевала на него, встала на цыпочки и стёрла кровь со лба Никта.

— Вот так-то лучше, — строго сказала она. — А то и не знаю, когда в следующий раз тебя увижу. Всего тебе доброго!

С каким-то странным чувством неловкости Никт отправился к гробнице Оуэнсов.

Отец и мать, к его радости, ждали Никта перед домом. Однако когда он приблизился, радость сменилась тревогой: почему мистер и миссис Оуэнс стоят по краям гробницы, словно фигуры с витража? Он не мог различить выражений их лиц. Отец шагнул вперёд:

— Добрый вечер, Никт! Надеюсь, ты в добром здравии.

— Не жалуюсь, — ответил Никт. Так мистер Оуэнс всегда отвечал приятелям.

Мистер Оуэнс продолжал:

— Мы с миссис Оуэнс всю жизнь мечтали о своём чаде. И лучшего воспитанника, чем ты, и быть не могло. — Он с гордостью посмотрел на сына (для этого ему пришлось слегка задрать голову).

— Спасибо, конечно, но… — Никт повернулся к матери, думая, что уж она-то объяснит ему, что происходит. Но миссис Оуэнс куда-то пропала. — А где мама?

— А-а… Да… — Мистер Оуэнс замялся. — Ну, ты же знаешь Бетси. Всякое бывает. Когда не знаешь, что сказать. Ты понимаешь?

— Нет.

— Думаю, тебя ждёт Сайлес, — сказал отец и тоже пропал.

Было уже за полночь. Никт отправился к старой часовне. Деревце, которое раньше торчало из сточного жёлоба, во время недавней грозы повалилось, обрушив несколько чёрных как дёготь черепиц.

Никт сел на серую деревянную скамью. Сайлеса нигде не было видно.

Подул ветер. Было лето, когда сумерки длятся почти до утра и воздух не успевает остыть, но руки Никта покрылись гусиной кожей.

Голос у самого уха сказал:

— Скажи, что будешь по мне скучать, ты, недотёпа!

— Лиза? — переспросил Никт. Он не слышал и не видел ведьмочку больше года — с той самой ночи джеков-мастеров-на-все-руки. — Ты где пропадала?

— Так, наблюдала со стороны. Ты кто такой, чтобы дама тебе всё докладывала?

— За мной смотрела?

Лиза заявила ему в самое ухо:

— Вот уж точно, живые недостойны своего дара. Никто Оуэнс! Кто-то из нас двоих слишком глуп, чтобы жить, и это не я. Скажи, что будешь по мне скучать.

— Ты куда-то собралась? — спросил Никт. — Конечно, я буду по тебе скучать, куда бы ты ни…

— Глупыш… — прошептала Лиза Хемпсток, и он почувствовал её руку на своей. — Слишком глупый, чтобы жить. — Она коснулась губами его щеки, уголка рта… и нежно его поцеловала. Никт был так озадачен и растерян, что даже не знал, как на это реагировать.

— Я тоже буду по тебе скучать. Всегда, — сказал голос Лизы.

Никту взъерошило волосы — то ли её рукой, то ли ветром. Он понял, что остался на скамейке один, и встал.

Никт подошёл к часовне и достал из-под камня запасной ключ, оставленный давным-давно умершим сторожем. Отпер большую деревянную дверь, даже не проверяя, сможет ли пройти сквозь закрытую. Дверь с возмущённым скрипом открылась.

Внутри было темно, и Никт сощурился, пытаясь хоть что-то разобрать.

— Входи, Никт. — Это был голос Сайлеса.

— Я ничего не вижу, — сказал тот. — Слишком темно.

— Уже? — Сайлес вздохнул Бархатный шорох, чирканье спички. Зажглись две огромные свечи в резных деревянных канделябрах у дальней стены. Теперь Никт увидел опекуна и большой кожаный сундук — их называют кофрами. Кофр был такой большой, что в нём мог бы улечься калачиком высокий мужчина. Рядом стоял хорошо знакомый Никту чёрный кожаный саквояж Сайлеса.

Изнутри кофр был обит белой шёлковой тканью. Никт сунул руку внутрь и коснулся сухой земли.

— Ты здесь спишь?

— Когда я далеко от дома. — ответил Сайлес.

Никт поразился: Сайлес был здесь, сколько он себя помнил, и даже больше!

— Разве твой дом не здесь?

Сайлес покачал головой.

— Мой дом очень, очень далеко отсюда. Если его ещё можно назвать домом На моей родине не всё гладко, и я не знаю, что увижу по возвращении.

— Ты едешь домой? — спросил Никт. То, что казалось ему неизменным, менялось у него на глазах. — Ты правда уезжаешь? Но… Ты же мой опекун!

— Был опекуном Теперь ты вырос и можешь сам о себе позаботиться. А у меня есть и другие обязанности.

Сайлес опустил крышку кофра и начал его застёгивать.

— А тут мне остаться нельзя? На кладбище?

— Ни в коем случае, — ответил Сайлес непривычно мягко. — Никт, все здешние обитатели уже прожили свои жизни, пусть даже короткие. Теперь твоя очередь.

— А мне можно поехать с тобой?

Сайлес покачал головой.

— Мы ещё увидимся?

— Пожалуй. — Никт уловил в его тоне нежность и что-то ещё. — Правда, не знаю, увидишь ли ты меня, а вот я тебя — непременно. — Он отодвинул кожаный сундук к стене и подошёл к двери в дальнем углу. — Пошли со мной.

Следом за Сайлесом Никт спустился по маленькой спиральной лестнице в крипту.

— Я взял на себя смелость собрать тебя в дорогу, — пояснил Сайлес.

На коробке заплесневелых псалтирей стоял миниатюрный близнец большого саквояжа.

— Всё твоё имущество уже там.

— Сайлес, расскажи мне про Почётную гвардию. Я знаю, мисс Лупеску была в ней, ты тоже. Кто ещё? Вас много? Чем вы занимаетесь?

— Нас немного. Мало. Мы охраняем пограничные земли. Рубежи.

— Какие рубежи?

Сайлес промолчал.

— И боретесь с такими, как Джек и его люди?