Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 61

Он так и не пришел ко мне в ту долгую, печальную ночь. Я слышала, как прибывали паланкины гостей, оживленных и радостных, но я не поднялась, чтобы взглянуть на них. До меня донесся голос Паиса, низкий и очень своеобразный, еще мне показалось, что я узнала веселые интонации первого советника Мерсуры, но остальные голоса были незнакомы, просто голоса людей, приехавших повеселиться. Я пыталась не уснуть, надеясь, что, когда все учтут, Гуи, может быть, посидит со мной немного, посочувствует, даст какой-нибудь совет, может быть, припомнит что-нибудь из нашей с ним жизни; но я задремала, а потом уснула, и неумолимый рассвет наступил без него. Вошла Дисенк, подняла оконную занавеску, поставила фрукты и воду рядом с кушеткой.

— Чудесное утро, — сказала она приветливо. — Река поднимается. Исида плакала.

Я не ответила. Пусть Нил поднимается сколько угодно, пусть хоть затопит нас всех, мне безразлично.

Она одела меня в сияющий белый лен, вплела мне в полосы белую ленту и обула в белые сандалии. Потом с особой тщательностью накрасила мне лицо, продела руки в серебряные браслеты и надела мне на шею серебряную цепочку. В мочку уха была продета одна длинная серебряная сережка, цветок лотоса на тонком стебле. Мои губы, ступни и ладони были покрыты хной.

Пока я сидела и ждала, когда хна подсохнет, вошли слуги и стали выносить мои сундуки. Один подхватил мою маленькую кедровую шкатулку, которую подарил отец, но я остановила его, крикнув:

— Это не трогай! Оставь ее здесь на столе. Я сама понесу. Дисенк, открой ее и положи туда мою статуэтку Вепвавета! — Я видела, как слуга посмотрел на Дисенк, ожидая подтверждения, и вдруг разгневалась. — Делай, что я сказала! — закричала я. — Здесь я госпожа, а не Дисенк!

Он пробормотал извинения, кланяясь и воздевая руки с раскрытыми ладонями в знак повиновения. Меня охватил приступ необъяснимого гнева. Когда он подавал мне шкатулку, на пороге возникла громадная фигура Харширы.

— Что здесь за шум? — спросил он. — Не капризничай. Ту. Мастер ждет внизу. Ты готова?

Я схватила свою драгоценную шкатулку и встала.

— Я не капризничаю, Харшира, — раздраженно сказала я, — и хотела бы напомнить тебе, что, раз я теперь царская наложница, а ты не управляющий фараона, ты больше не властен надо мной.

Он нисколько не возмутился в ответ на мое гневное высказывание, он вообще пропустил его мимо ушей. Щелкнув пальцами слугам, чтобы они поторапливались, он, качнувшись на пятках, подбоченился. Последний сундук переместился в галерею, следом просеменила Дисенк, и Харшира ожидающе поднял свои темные брови и воззрился на меня. Стараясь сохранить достоинство, я прижала шкатулку к себе и проскользнула мимо него, надменно ступая вслед за всем нажитым за долгие месяцы жизни в этом доме, вниз но лестнице и к выходу, под сверкающее солнце. Мои носилки были наготове, рядом с ними, под балдахином, стоял Гуи. Слуги с моими сундуками один за другим исчезали в направлении реки, откуда, я полагала, ладья должна была быстро доставить их во дворец. По ведению Харширы Дисенк забралась в носилки и устроилась среди подушек. Я подошла к Гуи. Он выглядел опустошенным. Белое лицо его приобрело сероватый оттенок, глаза припухли.

— Ты не пришел ко мне ночью, — с трудом проговорила я, в горле стоял ком; это были совсем не те слова, что я собиралась сказать. Они прозвучали отрывисто и горько, в них сквозил былой гнев.

— Вряд ли это было бы разумно, — ответил он просто, почти покорно, и его нежелание утешать меня неискренними оправданиями меня обезоружило. Он кивнул на носилки. — Я собрал для тебя травы, положил фиалы, пестик и ступку. Если тебе еще что-нибудь понадобится, дай мне знать. Держись, моя маленькая Ту. Мы не прощаемся.

— Да, дорогой Гуи, — прошептала я. — Но ничего уже не будет так, как раньше.

Я потянулась вверх и погладила сливочно-белую косу, перекинутую на плечо, потом села в носилки и откинулась назад рядом с Дисенк.

— Задерни шторки! — резко приказала я Харшире, и он повиновался.

Когда его лицо на какой-то момент нависло над моим, он улыбнулся и спокойно сказал:

— Да ниспошлют тебе боги свое благословение, малышка!

Мы с Дисенк остались одни, залитые рассеянным светом.

Гуи подал команду, и наши носилки стремительно взлетели над землей. Мы отправились в путь.

У меня не было желания оглянуться. Я не хотела знать, стоял ли Гуи, глядя мне вслед, пока носилки не скрылись из виду. Я не хотела смотреть, как прекрасный фасад дома постепенно исчезал за деревьями сада. И не хотела видеть озеро с его ладьями.

Носилки, покачиваясь, проплыли в тени пилона главного входа и повернули на дорогу; мы молчали. Я посмотрела на невозмутимый профиль Дисенк. Она покорно принимала испытания, что посылала ей судьба, и я подумала, рассматривая удивительно аристократический нос и прекрасную гладкую кожу нарумяненной щеки, что размазанная краска на моем виске огорчает ее больше любого непредвиденного изменения в ее собственной жизни. Я залюбовалась ее самоуверенной осанкой, и во мне вновь шевельнулось отчаяние.

— Ты была когда-нибудь в гареме, Дисенк? — спросила я.

Она кивнула.

— Мне случалось бывать в Доме женщин с госпожой Кавит, когда та навещала свою подругу госпожу Гунро, объяснила она. — Это удивительное место.

Гуи тоже упоминал о госпоже Гунро, сестре Банемуса, но меня в тот момент интересовало несколько другое.

— А вот Хранитель дверей, опять спросила я, — что он за человек?

Она задумчиво нахмурилась.

— Это самый важный человек в гареме, — ответила она. — Если фараон не может выбрать, с кем ему провести ночь, Хранитель дверей сам выбирает для него. Поэтому все женщины соперничают друг с другом, чтобы привлечь его внимание и угодить ему. Он правит гаремом твердой рукой. Даже великие царские жены должны считаться с его мнением. Конечно, кроме самой госпожи Обеих Земель. Она царствует над всеми.

Покачиваясь на подушках, я тщательно обдумывала ее слова. Я не прислушивалась к тому, что происходило снаружи. Потом вдруг всякий дорожный шум прекратился, и носилки качнулись вправо. Послышался оклик, и один из наших стражников ответил на него.

— Мы у царского причала, — сказала Дисенк.

Повернувшись ко мне, она окинула меня внимательным взглядом и отвернулась, видимо оставшись довольна осмотром. «Будто товар на рынок везут, — подумала я мрачно. — и предполагается, что я должна быть счастлива и благодарна за эту великую честь. Другие же счастливы. Я слишком гордая, в этом вся трудность. Но клянусь, что однажды благодарность ощутит фараон».

Снова раздался оклик, и я заметила, что носилки повернули влево.

— Подними шторки, — попросила я Дисенк.

Она тотчас повиновалась. Я увидела небольшую рощу из сикоморов и акаций. Между стволов поблескивала гладь большого пруда. Вдоль мощеной дорожки с одинаковыми интервалами стояли солдаты-шаарданцы в сине-белых одеяниях. Носилки опустились на землю. Я выбралась из них, стараясь, чтобы мои движения были грациозными. Дисенк последовала за мной.

Перед нами возвышался строго охраняемый пилон, составлявший одно целое со сплошной стеной, высокой и массивной. Я обернулась. Сквозь деревья виднелась дорога, ведущая прямо во дворец. Мы с Дисенк стояли на левом ее ответвлении.

У одного из наших стражников в руках был свиток. Он подошел к своим собратьям, стоявшим под пилоном, и подал его. Мне было видно, как свиток перекочевал из одних мощных рук в другие и затем исчез. Вскоре, должно быть, пришло распоряжение, потому что наш стражник церемонно поклонился мне, ткнул в сторону наших носильщиков большим пальцем и направился обратно к дороге, по которой мы прибыли, и все остальные стражники зашагали следом за ним. Люди, охранявшие вход, жестами дали команду проходить. Мы с Дисенк направились в гарем.

Слева были густо посажены деревья, среди кустарника виднелись обширные газоны, покрытое сочной зеленой травой, на поверхности большого овального бассейна покачивались лотосы и лилии. Конечно, лотосы еще не цвели, но лилии на ложах темно-зеленых плоских листьев раскрывались бледными, слепа розоватыми свернутыми лепестками. Над ними, переливаясь на солнце, порхали изумрудно-зеленые бабочки, слышалось кваканье молодых лягушек, недавно народившихся в озерном иле.