Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 14

— Расскажи мне о своих предках, — жестко приказал он,

— Моя мать урожденная египтянка, повитуха из Асвата, повитухой была и ее мать, — объяснила я, — Но отец, который теперь возделывает землю, был наемным солдатом, он из либу. Он воевал за фараона Осириса Сетнахта Прославленного против захватчиков,[24] и, если наш нынешний Гор Золотой призовет его, он пойдет воевать снова. Он очень красивый, наш отец.

Он наклонился вперед:

— Так, значит, у тебя есть сестра?

Я покачала головой:

— Нет, у меня брат, Паари. Отец хотел, чтобы он унаследовал его ароуры после смерти, но Паари собирается стать писцом. Он очень умный.

— И ты единственная дочь? И полагаю, ты тоже будешь повитухой?

Я резко отвернулась от него. Он будто надавил острием ножа в открытую рану.

— Нет, я не хочу этого! Я всегда хотела чего-то другого, чего-то лучшего, но у меня нет выбора! Я ученица своей матери, я хорошая дочь и буду хорошей женой какому-нибудь хорошему деревенскому парню. Хорошая, хорошей, хорошему, но ничего этого я не хочу!

Он потянулся и, взяв меня за подбородок своими холодными пальцами, повернул мне голову. Мои синие глаза, казалось, пленили его, потому что он снова рассматривал их.

— Успокойся, — сказал он. — Тогда скажи, чего же ты хочешь?

— Не этого! Я хотела ходить в школу, но отец отказал мне, поэтому Паари научил меня читать…

Он сложил руки на груди. Я заметила массивное золотое кольцо в форме змеи, обвивающейся вокруг пальца.

— В самом деле? Ты полна сюрпризов, моя прекрасная крестьянка. А? Ты не знала, что ты прекрасна? Ну, может быть, если бы я был твоим отцом, я бы тоже тебе этого не сказал. Но ты говоришь, что умеешь читать. Посмотрим. — Он поднялся, быстро подошел к сундуку у стены, открыл его, вынул оттуда свиток папируса и вручил мне. — Скажи мне, о чем здесь говорится.

Я стала разворачивать свиток, в этот момент вернулся стражник. Прорицатель отвлекся, отдавая приказание оставить еду у самого входа в каюту, но я успела взглянуть на слова. Они стояли очень близко друг к другу и были написаны так изящно, что у меня возникло большое желание просто сидеть и любоваться каллиграфией, но я не хотела провалить это испытание. Пока он забирал поднос и подходил к дивану, я бегло просмотрела содержание свитка. Потом нерешительно подняла на него глаза. Он сделал знак рукой:

— Ну, начинай!

— «Великолепному господину Гуи, прорицателю и пророку богов, приветствие. Путешествуя под твоим началом к твоим владениям в Дельте и держа совет с твоими управляющими, я оцениваю твое имущество, а именно: земли, крупный рогатый скот, рабов и запасы зерна в этот урожай, таким образом: земли — пятьдесят ароур. Крупный рогатый скот — шесть сотен голов. Рабы — одна сотня. Зерно — твои амбары полны. Вина — три сотни и пятьдесят кувшинов божественного вина с западного берега реки. Что касается оспариваемой границы льняного поля с твоим соседом, я подал обращение в суд наместника Лишта, который заслушает его в течение месяца. Касательно…»

Он выдернул свиток у меня из рук и дал ему свернуться обратно.

— Очень похвально, — прокомментировал он с кислой миной. — Значит, ты не соврала. Твой брат сотворил чудо. Ты знаешь, что очень немногие женщины в гареме великого бога умеют сосчитать свои пальцы, не говоря уж о том, чтобы читать? Ты и писать тоже умеешь?

Краем глаза я заметила пиво и лепешки.

— Не очень хорошо, — выпалила я, — Мне не на чем было упражняться.

Он, должно быть, почувствовал, куда я нацелилась, поскольку жестом указал на поднос, предлагая мне еду и питье. Точно так, как строго наказывала мать, я сначала налила ему, предложив чашу и блюдо с лепешками. Он отказался и от того и от другого и сидел, наблюдая, как я быстро глотала пиво и с удовольствием поглощала лепешки. Они были легче и слаще, чем все, что я когда-либо пробовала дома. Я старалась растянуть удовольствие. Он продолжал разглядывать меня, подогнув одну ногу под себя, уперевшись локтем в колено, а кулаком подпирая щеку, потом встал, снова повернулся к ящику и вытащил другой свиток. Этот он развернул сам.

— Что ты пропишешь, если у меня, например, уже больше трех дней очень сильно болит голова? — спросил он.

Я перестала есть и закрыла глаза, вдруг осознав, что меня опять проверяют. С того момента, как он зажег лампу и увидел мои синие глаза, он непрерывно исследовал меня. Я ответила без особого беспокойства:

— Ягоды кориандра, можжевельник, мак, все это нужно истолочь с горькой полынью и смешать с медом.

— А как принимать?

— Ну, вообще-то из этого делают припарки, надо толстым слоем этой смеси намазывать голову, но моя мать добивается лучших результатов, когда больной глотает это ложками.

Тут сухой смех снова наполнил каюту.

— Твоя мать, может быть, и крестьянка, но она определенно кое-что знает! А что ты пропишешь для улучшения подвижности суставов?

Я уставилась на него. Подвижность предполагала общее состояние всех нервных и кровеносных сосудов.

— Там тридцать шесть составляющих припарки, — ответила я. — Все перечислить?

— Ты дерзкая! — проворчал он. — Ты умеешь обращаться с маком?

— В любом виде.

— Ты знаешь, что делать с сурьмой?

Я не знала.

— Как использовать свинец? Свинцовый купорос? Серу? Мышьяк? Нет? А хочешь научиться?

Я опустила свою чашу с пивом.

— Пожалуйста, не смейся надо мной, — взмолилась я, сдерживая внезапно подступившие слезы. — Я бы очень хотела научиться.

Он хлопнул свитком по своей призрачно-белой руке.

— Ту, — тихо сказал он. — Три месяца назад я видел твое лицо в масляной чаше. Я предсказывал фараону, я думал о нем, когда наклонился над чашей; но там возникло твое лицо: синие глаза, восхитительно очерченный рот, непокорные темные волосы. Твое имя тихо прозвучало у меня в голове — «Ту, Ту», и потом ты исчезла. Мне нет необходимости смотреть твое будущее. Судьба столкнула нас друг с другом по причинам, которые пока еще неясны. Меня зовут Гуи, но ты будешь называть меня Мастером. Ты хотела бы учиться?

Три месяца назад! Я заволновалась. Три месяца назад мы с Паари сидели на красном от закатного солнца песке пустыни, и я выплеснула тогда свое отчаяние. Боги услышали меня. По моему телу прокатилась легкая дрожь, как будто по коже скользнул цветочный лепесток; я почувствовала благоговение.

— Я буду твоей служанкой? — выдохнула я. — Ты заберешь меня отсюда?

— Да. На рассвете я отправлюсь в путь. Команде уже отданы приказания. Ты должна дать согласие повиноваться мне во всем. Ты согласна, Ту?

Я лихорадочно кивнула. Теперь все понеслось со скоростью надвигающегося хамсина.[25] Бури еще не было, но ее неотвратимость потрясла меня. Действительно ли это то, чего я хотела? Безумные мысли проносились у меня в голове. Вот он, момент выбора. После такого долгого ожидания момент настал. Приму ли я его с распростертыми объятиями или побегу домой, где младенцы и травы, пальмовое вино и сплетни, деревенская пыль на босых ногах и отец, творящий вечерние молитвы в нашем маленьком доме, когда его светловолосая голова склоняется при свете свечи, где Паари и наши восхитительные украденные часы, бок о бок… Паари…

И тут я заплакала. Усталость и волнение, страх и напряжение взяли свое. Гуи терпеливо дождался, пока рыдания стихнут, затем он поднялся.

— Иди домой и скажи отцу, чтоб стоял у сходней за час до рассвета, — сказал он. — Приходи с ним и принеси все, что хочешь взять с собой на память об Асвате. Даже если он откажется прийти, ты все равно должна быть здесь, ибо в любом случае я отплываю с восходом Ра. А теперь иди, у тебя два часа.

Он отпустил меня. Путаясь в складках, я распахнула занавес и ступила на сходни. Воздух, казалось, благоухал после спертого и душного пространства каюты, свежий, наполненный ароматами, которые оказались для меня много более дорогими, чем я могла предположить, — запахами Нила и сухой травы, резким духом навоза и пыли, чистым ароматом пустыни. Я не бросилась бежать обратно в селение. Я брела и рыдала всю дорогу.