''Магия'' – энциклопедия магии и колдовства - Кандыба Виктор Михайлович - Страница 32

Строгое отношение к чародеям выражается и в законодательных памятниках того времени, в которые начинают проникать постановления относительно строгого преследования ведьм и колдунов.

Катошихин говорит, что в его время мужчин за волшебство и чернокнижничество сжигали, а женщин за то же живыми по грудь закапывали в землю, отчего они умирали на второй или же на третий день.

Усиление веры в колдовство в России относится к тому времени, когда на Западе эта вера стала ослабевать, а именно к XVIII столетию.

Во второй половине XVIII века в народе существовало убеждение, что сжигание за колдовство дело обычное и вполне законное.

В июне 1758 года управляющий имением графа Тышкевича пишет к последнему: "Ясновельможный пане! С возвращающимися Клепац кими крестьянами доношу, что с вашего позволения сжег я шесть колдуний три сознались сразу, а остальные не сознались, потому что две из них престарелые, третья тоже лет пятидесяти, да к тому же они все одиннадцать дней просидели у меня под чаном, так, верно, и других заколдовали. Вот и теперь господская рожь в двух местах заломана. Я собираю теперь с десяти костелов воду и буду на ней варить кисель: говорят, что непременно все колдуньи прибегут просить киселя; тогда работы мне прибавится. Вот и граф Епернети по нашему примеру сжег женщину и мужчину, войта четырех полков. Этот несчастный ни в чем не сознался, зато женщина созналась во всем и с великим отчаянием пошла на тот свет".

У нас также практиковались "испытания водою", которые заклю чались в следующем. Женщин, подозреваемых в причинении засу хи заставляли беспрерывно носить воду из реки или пруда через поля и поливать ею кресты или образа (фигуры), выставляемые по обыкновению близ села или на раздорожье.

Женщина, которая выносила это испытание, избавлялась от подо зрений в колдовстве. Так же, как и на Западе, практиковалось топление несчастных в воде.

В Малороссии испытуемым привязывали на шею камень и таким образом опускали в реку: если они тонули, их считали невинными и вытягивали веревками вверх, а если им удавалось держаться на поверх ности воды, их признавали ведьмами и обрекали на смерть.

В 1709 году во время засухи в Подолии мелкопоместные владельцы села Подфилинья, чтобы узнать виновниц бездождья, распорядились, чтобы все крестьянки в виде первого испытания носили ведрами воду из реки Збруча через поля и поливали ею крест, стоявший у дороги на значительном расстоянии от реки.

Но поскольку все крестьянки исполнили это приказание, тем самым сняв с себя подозрение, то владельцы должны были искать виновниц между дворянками. При этом один из владельцев указал на дворянку, которую следовало бы подвергнуть испытанию.

Этой женщине он был должен значительную сумму денег, от уплаты которой уклонялся в течение двух лет; поэтому в его интересах было всячески содействовать ее обвинению, либо во всяком случае очернить ее имя.

На берегу реки Збруча устроили нужные приспособления для испытания. К этому месту созвали всех жителей села и пригласили упомянутую дворянку.

Когда она явилась, то крестьяне, по просьбе ее должника, накинулись на нее, раздели донага, связали особенным способом, который был предусмотрен в таком случае: большой палец правой руки привязали к большому пальцу левой ноги и то же делалось накрест. Затем между связанными членами была продета веревка, и несчастную принялись на блоках опускать в воду и подымать вверх. Поскольку при этом она утонула, то общим собранием была признана невиновной.

Как-то по неосторожности Афанасий Наумов (Афонька Науменок) сболтнул, что умеет готовить колдовское зелье из лягушачьих костей; сразу же после этого его арестовали. На него, таким образом, завели уголовное дело, а сам он оказался в застенке.

Он быстро сознался не только в колдовстве и порче, но под пытками, которые ему там учинили, не выдержав боли и постоянно испытывая чувство страха и ужаса, оговорил много местных жителей.

Его дело разбиралось более года, после чего бояре рассудили: "Чтобы другим неповадно было, надлежит отсечь ему, Афоньке, руку, а также ногу, после чего сжечь его".

После того, как государь ознакомился с приговором, он проявил неожиданное по тем временам и в таких случаях милосердие вместо казни велел навечно сослать его в Сибирь. Но даже за решеткой и в кандалах Афонька продолжал быть опасен.

Особая "память" за подписью думного дьяка предписывала "его держати в тюрьме до государева указу с большим береженьем, чтоб он из тюрьмы не ушел, и к тюрьме, где он, Афонька, посажен будет, ника ких людей припускати и говорити с ним ни о чем давати не велети, так же и в дороге, как его в Сибирь повезут, никаких людей к нему припускати и говорити с ним никому ни о чем давати не велети ж".

История Федора Иванова Соколова, по должности подьячего Саранской воеводской канцелярии, известна из сыскных папок, в которых рассматривались дела о колдовстве.

Года через три после женитьбы подьячий стал замечать со стороны жены некоторую холодность. Он попробовал было привязать жену по дарками.

В 1715 году, съездив по делам службы в Казань, он привез ей "полу шлафрок, объяриновый, померанцевый, кругом обложен сеткою сереб ряной" за баснословную цену 60 рублей. Надо сказать, подарок во зымел эффект, но ненадолго.

Такие большие траты, которые позволял себе влюбленный подья чий, шли не из скудного его жалованья. А потому не прошло и года, как он претерпел неприятность по службе и оказался в тюрьме. Эта непри ятность повлекла за собой другую, куда более серьезную.

При обыске в его платье были найдены пять "писем", написанных его рукой: "На море, на окияне, на острове на Буяне, и тута ходил и тута гулял…"

"Письма" были сочтены "воровскими, заговорными, еретически ми". При допросе подьячий показал: "У меня с женою совета не было, что многим известно. Письма я переписал своею рукою и по часу твер дил, чтобы жить с женою в согласии".

Местное начальство так и не могло окончательно решить, говорил ли правду подследственный, или это была хитрая колдовская уловка. Подьячий, ввиду важности сего дела, был отправлен в Петербург.

Время от времени, пока он находился в Петербурге, его вызывали в Синод, где снова и снова допрашивали о "волшебных письмах", как значится в его деле.

Так шло время… Месяцы складывались в годы. В 1724 году его освободили из-под караула, и он был "послан в адмиралтейство на работу".

Снова шли годы…

В 1727 году кабинет-секретарь доложил-таки о его деле государыне. Та приняла решение незамедлительно и подписала своею рукой: "Понеже он пытан был безвинно, то и его безвинное терпение и долголетнее под арестом содержание и по силе милостивых указов вину его отпустить, а что письма нашлись, яко волшебные, то для того его, Соколова, послать в Синод, чтобы учинил перед ним покаяние".

Прошел еще год.

В августе состоялось долгожданное решение Сената: Соколова освободить, а "волшебные письмишки истребить через палача".

Таким образом, через тринадцать лет он вернулся обратно в Саранск. "Жить ему в своем доме в Саранске безотлучно и в Москве не бывать", было сказано в решении Сената.

Дождалась ли его супруга, из-за равнодушия которой и принял он свою муку, как встретились, нам ничего о том неизвестно.

Когда противоборство между царевной Софьей и ее братьями Ива ном и Петром Алексеевичем завершилось в пользу братьев, тут же при помнили глухие толки, что царевне якобы помогала в богомерзких ее делах какая-то бабкаведунья.

Волнуемые этим слухом, сотни доброхотовмосквичей собрались как-то перед Стрелецким приказом, желая разыскать злодейкуколду нью и расправиться с ней.

Несложно догадаться, что, окажись победительницей царевна, а не Петр с братом, не меньшая толпа собралась бы, чтобы в свою очередь расправиться с кем бы то ни было.