Книга о верных и неверных женах - Канбу Инаятуллах - Страница 73

Я поведала этому висельнику свою тайну и попросила его бросить в море тот букет цветов, который завял от самума смерти. В награду я предложила ему много денег, а сама стояла перед ним, униженная стыдом. Но этот мерзавец в ответ только зарычал, стал браниться и грозить, что немедля обо всем доложит падишаху, моему отцу. Я от страха была на грани смерти, румянец покинул мое лицо, так что если бы кто-нибудь увидел меня в эту минуту, то решил бы, что я умерла. Мне ничего не оставалось, как пасть к его ногам и приложить в мольбе свое луноподобное лицо к земле. Я умоляла его, как только могла, прибавила ему еще денег, но ничего не помогло. Но я не отставала от него; и тогда он сделал мне гнусное предложение, которое даже неудобно повторить. «Эй, проклятый! — ответила я. — Уродина ты этакая! Как ты смеешь даже мечтать о подобном и дозволять себе такие дерзкие мысли?» В ответ тот негодяй сказал мне: «О госпожа! Если ты хочешь сохранить свою жизнь, то не теряй самообладания. Придется тебе пренебречь царским саном и высоким происхождением и покориться мне во всем. В противном случае ты расстанешься со сладостной жизнью».

Я призадумалась на время, но убедилась, что ничего не остается, кроме как покориться судьбе. И тот безобразный невольник, по сравнению с которым ифрит был красавцем, устремился к моему кладу, словно змей, уселся, словно ворон, на серебряную полку, так что солнце моей красоты затмилось в одно мгновение тенью позора, и мой нераспустившийся бутон был сорван мерзким филином. Не дай бог человеку пережить подобный ужасный миг! Насильник-небосвод ударил топором по темени моей чести. Что за стрелу вонзил тиран-рок в мое сердце! Сами подумайте, каково розе, на которую сел филин, или же жасмину, который клюет ворон. Мне легче было снести на устах жало кобры, чем зловонные губы того ифрита. Уж лучше было бы ангелу смерти исторгнуть из тела мою душу, чем сносить мне объятия того мерзкого дива! Мне казалось, что судьба в наказание за смерть того луноликого юноши повесила меня сотни раз. Одним словом, я снесла от презренного невольника то, что не следовало, и испытала тысячи мук.

Раб, удовлетворив свою страсть, встал, поднял тот рано увядший букет роз и бросил его в море. Но у меня на всю жизнь осталось в душе пламя позора. Стоило мне только взглянуть на его мерзкое лицо, как мне казалось, что в мои глаза вонзаются сотни алмазных иголок.

Однажды я пожаловалась на свое горе няне и попросила ее убить раба. Мудрая няня стала дожидаться удобного случая и, как только он выдался, столкнула невольника с крыши и отправила его прямой дорогой в ад.

Вскоре после этого отец мой, по обычаю людей нашего мира, сосватал меня за одного царя и стал готовиться к свадьбе. Я же рассудила, что если мой будущий муж обнаружит отсутствие печати на ларце, то заподозрит меня в дурном. Поэтому я нашла девушку, которая телом и лицом походила на меня и казалась моим живым портретом. Я приблизила ее к себе, а в брачную ночь, когда в покое не осталось посторонних и горячий конь супруга, пришпоренный вином, пустился скакать по арене желания, я встала с ложа, отошла в угол, одела ту красивую девушку, мой двойник, в свои наряды и послала ее вместо себя на ложе. Мой пьяный муж не отличил агат от жемчужины, распустил крылья, словно сокол, и бросился на прелестную куропатку. Словно соловей, он уселся на ветви жасмина, стал наслаждаться ароматом и блеском ее лица, потом разорвал клювом ее бутон, и в серебряную раковину упала жемчужная капля росы.

Когда я убедилась, что мои заклинания заставили змею спрятаться в норе, я придумала новую хитрость и подожгла в комнате шерстяные одежды. Пожар разгорелся, и его уже нельзя было погасить, тогда я закричала. Жених и невеста, которые спали, опьяненные вином и негой, сплетясь в объятиях, как виноградные лозы, вскочили в ужасе с брачного ложа. Спасение от пожара было только через крыши, там я и притаилась незаметно. В суматохе девушка побежала вслед за шахом, я же подскочила к ней сзади быстрее молнии и толкнула ее в пламя, так что она мигом превратилась в кебаб, словно дичь, и душа ее отправилась в мир иной. Шах был пленен ее красотой и прелестью, он стал жалобно и громко рыдать, потеряв терпение, бить себя по голове. Тут я схватила его руку и сказала: «Открой свои пьяные глаза, возьми себя в руки и наберись терпения! Недостойно шаха так убиваться из-за какой-то невольницы». Шах взглянул мне в лицо, перестал биться, словно мотылек, и вознес богу благодарственные молитвы. Я же благодаря своему проницательному уму стала красоваться на троне желания и проводить время в неге и радости, а слава о моем целомудрии распространилась по всему свету так же широко, как и молва о моем счастье.

Рассказ о Камгаре и о том, как он воссел на трон женитьбы с Афсарара-бану благодаря хитростям коварного неба

Садовники, возделывающие сказания, и сеятели на ниве преданий извлекли из райских садов эту свежую историю и повествуют, что в одном из городов Хиндустана жил падишах, а у него был сын по имени Камгар, отважный, как небесный воин Бахрам. Его стройный стан только вступил в пору расцвета, а на щеках его едва начал пробиваться пушок, похожий на письмена. Его рот, подобный фисташке, вызывал восторг, рубиновые уста источали сахар. Несмотря на свою молодость, он уже обладал достаточными знаниями и здравым и зрелым умом.

Благодаря своим знаниям он выводил новые правила в делах управления миром и вносил невиданные доселе новшества в государственные дела. Из-за этого он пришел в противоречие с везиром отца, который был привержен к старому. Везир все время трепетал от страха, остерегаясь его гнева, и не находил себе покоя. Он пытался всегда противостоять шахзаде и ждал только удобного случая, чтобы обвинить шахзаде перед падишахом в подстрекательстве к неповиновению и стремлении взбунтоваться.

И вот однажды везир засучил рукава своего коварства и сказал падишаху:

— Да наставит небесный проводник шахзаде на путь истины! Он совсем сошел с правого пути и вступил на путь неправый. Он водится с негодными людьми, которые приносят огорчение своим родителям и вынуждают их страдать. По их неразумному наущению он хочет поднять знамя мятежа, посеять в стране смуту и тем самым навлечь на себя позор до самого Судного дня. Пламя смуты еще не разгорелось, поэтому здравый рассудок и мудрость повелевают погасить его водой предусмотрительности и тем устранить эту брешь в основании нашей державы. Я по своему доброжелательству и помня об оказанных мне благодеяниях, все сказал. А разумным будет то, что соизволит решить наш властелин.

Выслушав эти речи, падишах пришел в ярость и гнев, не стал разбираться, прав или корыстен везир, и приказал выслать Камгара из страны, не потрудившись разобраться в деле, а ведь это необходимо для тех, кто должен выносить решения.

Камгар не счел возможным противиться воле падишаха, — ведь он был для него и отцом, и тенью Аллаха на земле, — смиренно повиновался и отправился странствовать по свету, как и многие другие, переживая горести и страдания.

Сын везира Хушманд, который вырос и воспитывался вместе с Камгаром, был многим обязан ему и служил ему верно, не захотел покинуть друга в беде и присоединился к нему, помня об оказанных ему благодеяниях и покровительстве.

А этот Хушманд водил дружбу с одним купеческим сыном, пил с ним из одной чаши в погребке дружбы и товарищества и срывал розы в саду приятельских отношений. Тот также решил, что соблюдать верность в дружбе — признак благородства, и двинулся в путь вместе с ними, взяв с собой товары для продажи.

А с сыном купца дружил молодой ювелир. И он во имя дружбы предпочел тяготы скитаний покою и отправился в путь вместе с ними, доказав искренность своей привязанности.

Итак, четверо молодых людей, дружные словно Плеяды, словно четыре жемчужины, нанизанные на одну нить, решили познакомиться с дальними странами. Они прошли долгий путь, припасы их кончились, и на половине пути они остались без всяких средств к существованию. Это огорчило их и расстроило. Камгар был подавлен тем, что друзьям приходится сносить из-за него тяготы, он был опечален и удручен. Хушманд, увидев на его челе следы недовольства, по своей преданности и привязанности стал утешать его и успокаивать.