Книга о верных и неверных женах - Канбу Инаятуллах - Страница 46

Прошло некоторое время, солнце любви выглянуло и заиграло лучами, так что со взоров людей упала пелена, прикрывавшая до тех пор их чувства, и эта любовь, согласно выражению «мускус и любовь невозможно сокрыть», вскоре стала видна всем, как заглавный лист книги. До вступления Бахрама и Зухры в совершеннолетие они были избавлены от сплетен и молвы. Но когда кончилась пора детской невинности и они достигли того возраста, когда должны были подчиняться всяким предписаниям, со всех сторон налетели посредники и открыли врата наставлений и назиданий. Но, поскольку их шеи с самого детства были связаны нитью любви чаща привязанности кипела в их сердцах, они не прислувались к советам и увещеваниям. Поневоле им пришлось сносить упреки, так что в скором времени от людской молвы поднялась затихшая было смута, а нить любви с каждым днем стала затягиваться все прочнее, словно косы красавицы.

Везир, слыша слова, которые бросали тень на его честь сокрыл Зухру за завесой, словно жемчужину в раковине, и запретил ей ходить в школу, которая на самом деле была лечебницей для пораженных недугом любви. Бахрам, непрестанно повторявший Зухре в школе заученные уроки, в ее отсутствие потерял рассудок, лишился доли в разуме и стал выказывать нетерпение. Зухра также разорвала завесу терпения, словно безумная, пришла в крайнее волнение и пала с неба терпеливости на землю беспокойства.

Однажды Зухра выбрала подходящий момент и, презрев отцовское запрещение, побежала в школу, прямо к Бахраму, и вновь стала уверять его в любви. А Бахрам стал рассказывать ей о том, что пришлось ему пережить в разлуке с ней. Влюбленные бросились друг к другу в объятия и плакали навзрыд, проливая из глаз потоки слез. Школьные друзья передали везиру о происшедшем. Тот сильно разгневался, немедля забрал Зухру из школы, запер ее в тесной комнате, обрек ее на мучения, приставив к ней нескольких жестоких слуг. Он приказал давать ей только немного воды и хлеба, а вместо постели бросить лишь грубую циновку и не отвечать ни на одно ее слово. А сам, расстроенный и огорченный, отправился к падишаху и, исполняя свои обязанности, начал докладывать о делах дивана. Падишах, увидев на челе везира явственные приметы огорчения, спросил своего сановника, почему завяла роза его настроения и бутон сердца. Везир, по обычаю тех, кто знает этикет, поцеловал подножие трона и промолвил:

— В то время, когда твое величество — тень бога на земле — украсил правосудием эту разорившуюся страну, когда от ветерка твоего великодушия распустились цветы надежд подданных, когда воробьи вьют свои гнезда на крыльях орлов, когда овца расчесывает свою шерсть лапой волка, твой сын вознамерился пробить брешь в стене моей чести и репутации и решил опозорить меня. Если вся моя преданность тебе заслужила лишь такой несправедливости, если падишах полагает, что на старости лет этот преданный слуга достоин такого бесславия и позора, то кому же мне пожаловаться и кто примет мою жалобу?

Выслушав слова везира, падишах пришел в ярость и, не поверив этих слов, издал фирман об изгнании шахзаде. Бахрам не решился противиться воле падишаха, примирился мыслью о скитаниях на чужбине, в краю, где у него не было ни души. Он распрощался с отцом и двинулся в путь через пустыню. Знатные и простые мужи страны, узнав об этом поучительном примере, очень огорчились и пришли проститься с шахзаде, проливая горестные слезы. Пришла также няня, вскормившая Бахрама, поручила его милости Аллаха и попрощалась с ним.

Бахрам сказал:

— О любезная кормилица! Я радуюсь тому, что предписано каламом судьбы, ведь

Не понимает покорности или не ведает бога.

— И какие бы бедствия ни послал мне бог, я буду считать их благом, поскольку

— Я ни на кого не жалуюсь, но умоляю тебя: пойди к Зухре и передай ей весточку от меня, если сможешь. Скажи ей: «Любовь к тебе довела меня до такого. Куда бы ни занесло меня теперь злосчастие — это будет не по моей воле. Сегодня я остановлюсь под деревом в надежде, что ветерок принесет пыль с той улицы, где ты живешь. А завтра двинусь в путь через пустыню и буду рыдать в горах и долах, вспоминая свою возлюбленную. Хоть по повелению отца, Равному предписанию судьбы, я должен расстаться с тобой и отправиться скитаться по дальним странам, знай, что на моей могиле вместо травы поднимется в твоем облике мандрагора, каждый листок которой будет петь песни о тебе. Ни живым, ни мертвым не забуду я любви к тебе. Пусть я безумец в долине скорби, но ты научилась у меня делам лю6ви, полагая, что я опытнее тебя в ее безумствах. Если ты можешь сносить бремя разлуки, то сохрани честь отца, меня же оставь одиноким в моем позоре и отчаянии. А если и тебя терзает любовь, словно тебя иголками колют, если и тебе в сердце из-за любовной тоски впиваются алмазные опилки, то торопись, а не то

Няня поручила Бахрама богу и отправилась под каким-то предлогом в дом везира. Тот, довольный изгнанием Бахрама, уже выпустил Зухру из заточения, и няне без труда удалось переговорить с ней и передать послание Бахрама.

— Неужели ты думаешь, что моя душа спокойна? — спросила Зухра. — Неужели полагаешь, что жизнь для меня сладка! Но ведь я не властна над собой. Я могу только страдать и терпеть.

— Но я готова, — продолжала Зухра, — отдать жизнь ради любимого, чтобы быть рядом с ним. А тебя, дорогая няня, я прошу об одной услуге: вели приготовить за воротами быстроногого, подобно молнии, коня, да поскорее, чтобы мне не пришлось томиться в ожидании и чтобы я могла быстрей двинуться в путь.

Няня согласилась помочь ей, поспешно встала и вышла. Вскоре она вернулась с караковым конем, который мог одним прыжком, словно солнце, покрыть путь от востока до запада, словно ангел мысли, пройти за единый миг всю вселенную.

Няня доложила Зухре о том совершенном коне, и Зухра, блеском подобная Муштари, а знаниями — Тиру, не стала терять даром время, облачилась в мужские одеяния, взяла с собой на путевые расходы драгоценные каменья из шкатулки отца, вышла из дому и села на того хуталлянского коня, летящего по небесам и земле, быстрее двухнедельного месяца, и поскакала к несчастному возлюбленному. А он в ту темную безлунную ночь дожидался своей пальмы, словно кипарис. Уже издали ветер донес до него топот коня любимой, он стремительно рванулся навстречу. Когда Зухра с бровями, как месяц, увидела на коне Бахрама, подобного солнцу, она забыла страх пред, ночной тьмой, соскочила с коня и бросилась в его объятия. Бахрам, хотя он был сильно удручен постигшим его позором и изгнанием, так обрадовался, словно обрел царство Искандера и сан Джамшида.