Клянусь, это любовь была... - Камсар Алекс - Страница 23

Вначале из спальни вышел он. Вид его был ужасен. Волосы торчали в разные стороны, под глазами были темные круги.

— Я проиграл, — сказал он и бесстыдно улыбнулся хозяйке.

Она посмотрела на него почти с ненавистью. Тот улыбнулся еще шире и добавил:

— Классный у тебя получился день рождения! Век не забуду.

— Я тоже, не беспокойся.

— Вот и замечательно. Ну я пошел?

— Убирайся!

Она вышла из спальни через час и поняла, что снова ее жизнь круто изменилась. Ее вещи, аккуратно сложенные в чемодан и большую сумку, ждали в прихожей. Она не испытывала ни капельки стыда и не собиралась оправдываться ни перед кем. Ее губы еще горели от жарких поцелуев, лицо и тело еще не остыли от испытанного удовольствия.

— Ну что ж, — сказала она хозяйке перед тем, как покинуть эту квартиру навсегда, — никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Прощай!

На улице ее ждала ясная холодная погода. Ветра уже не было, и солнце чуть-чуть, но все-таки грело. «Скоро, очень скоро наступит весна», — подумала она и пошла дальше.

СИЛЬНЕЕ СТРАХА

Настроение у меня было отменное. Впервые за несколько месяцев я шел на работу с радостью. И причина была проще простой. Я нашел новый смысл своего существования в стенах научного института, куда судьбе было угодно меня определить.

Признаюсь честно, я делал все от меня зависящее, чтобы найти более приличное место, и был момент, когда меня даже хотели оставить работать на университетской кафедре, но… Как потом выяснилось, начальник кафедры решил, что узкие стены университетской аудитории недостаточно емкие для моего непредсказуемого темперамента. И я оказался в Богом и людьми забытом провинциальном институте. Что это значит — мне дали понять сразу же. Я рвался в большую науку, чем серьезно обеспокоил свое начальство. Оно мечтало о тихой, спокойной жизни, а, как известно, самая спокойная жизнь — в могиле, то есть, когда ничего не происходит и не может происходить по определению.

Первые два рабочих дня мне так и не помогли выяснить, чем занимается наша лаборатория и что входит в мои обязанности. Впрочем, одну свою обязанность я уже обнаружил. Мой начальник страшно любил поочередно вызывать к себе сотрудников нашей лаборатории и долго и основательно говорить с ними о… на самом деле обо всем и одновременно ни о чем. Ему нравился сам процесс, а в нашу, в том числе и в мою, обязанность входило слушать его и время от времени скромно с ним соглашаться. Тем не менее скверная привычка совать свой длинный нос туда, куда не следует, дала себя знать, и во время очередной беседы я не выдержал и спросил: «Это все очень интересно, но я бы хотел знать, чем я конкретно должен заниматься». Начальник был задет до глубины души. Наверное, такой наглости он от меня не ожидал. Через час он снова вызвал меня к себе и вручил толстую книгу одного американского профессора. Мне было велено «ознакомиться» с этой книгой. Я не выдержал и спросил: «И все?» Начальник был просто убит такой постановкой вопроса и сквозь зубы бросил: «А тебе что, этого мало?»

После этого инцидента отношения с начальником заметно ухудшились. А мое первое же знакомство с трудом заокеанского профессора показало, что с тем же успехом мне могли поручить читать предсказания Нострадамуса. Они имели примерно такое же отношение к профилю нашего института. По контракту я должен был работать в этом институте не меньше трех лет. Так что поводов для большой радости было мало.

Так прошло несколько месяцев, которые я с удовольствием вычеркнул бы из своей жизни. И вдруг нежданно-негаданно появился свет в конце тоннеля. Нет, начальник мой не исправился, и институт наш вдруг не стал ни с того ни с сего грызть гранит отечественной науки. Свет этот имел форму высокой, светлой, стройной синеглазой девушки. Может быть, мы так цепляемся за жизнь, потому что она настолько непредсказуема, что удача нас иногда ждет именно там, где мы меньше всего ее ожидаем? Словом, появился смысл моего времяпрепровождения в этом институте.

Для начала я выяснил, что она тоже сюда попала после университета и является специалистом по программированию. В компьютерах я ничего не соображал, и однажды, делая честные глаза, я явился в их лабораторию и с наивным видом попросил ее помочь освоить азы программирования. Она согласилась. А вчера, после работы, мы вышли вместе и… Правда, к нам, как банный лист, пристала одна очень любопытная сотрудница, и вскоре выяснилось, что от нее просто так невозможно избавиться. Однако я не мог потерпеть такого провала в моих планах. «Ты, милая, в какую сторону путь держишь?» — задал я незваной спутнице каверзный вопрос. Она еще не успела открыть рот, когда я сказал: «Очень жаль, но нам в другую сторону, — и для верности добавил: — Тогда до завтра!»

Сотрудница наша надулась и ушла, не попрощавшись. Девушка покраснела. «Все нормально, — сказал я ей. — Пошли в кино!»

После кино мы еще бродили по холодным зимним улицам, а потом я ее проводил домой. Так что в то утро поводов радоваться у меня было предостаточно. Я даже специально пришел раньше, чтобы «случайно» встретиться с ней около нашего института.

Я ждал двадцать минут и понял, что еще немного, и я окончательно замерзну. Я прошел в институт и зашел в лабораторию, где она работала. Оказалось, что в этот день она должна была прийти на час позже, чем обычно. Я огорчился, но не очень сильно. Подумаешь, не три года, а всего один час, терпеть можно.

Этот час прошел медленнее, чем те месяцы, которые я бездарно потратил в родном институте. А ее все не было. Дальнейшее бездействие грозило мне серьезным душевным расстройством. Надо было действовать. И тут я вспомнил, что у входа в институт образовался толстый слой льда, который мог стать причиной сломанных ног и рук наших уважаемых сотрудников. Я подошел к моему начальнику и попросил разрешения взять у сторожа кирку, исходя из самых что ни на есть гуманных соображений, чтобы разбить лед у входа. Начальник, обрадовавшись, что в этот раз я не поднял коварный вопрос о целях и задачах нашей лаборатории, а может быть, от перспективы хоть полчаса не видеть меня перед собой, тут же согласился меня отпустить. Работая киркой, я не жалел сил и энергии, вызывая искреннее удивление сотрудников, которые в этот момент входили в институт или выходили из него и никак не ожидали от меня такого рвения.

И вот она пришла. Почему-то серьезная, бледная, и, холодно кивнув в ответ моей широкой улыбке, как тень проскользнула дальше. Я был поражен, я был оскорблен в лучших своих чувствах. Вчера мы с ней прощались, как старые хорошие друзья, А сегодня она мне даже не улыбнулась. Неужели она не такая, как я думал и надеялся, неужели я опять принял желаемое за действительность?

Через пару часов я нашел какой-то повод и пошел к ней в лабораторию. Она что-то серьезно обсуждала с подругой и на меня не обращала никакого внимания. Это было уже чересчур. Я обиделся на нее на всю жизнь.

После работы я подождал ее около выхода из института и предложил проводить домой. Она посмотрела на меня каким-то отсутствующим взглядом и… согласилась. Мы шли минут пять и не разговаривали, я не выдержал и спросил:

— Что-то случилось? Я тебя обидел?

— Ты? Нет, с чего ты взял?

— Тогда почему ты весь день меня избегаешь?

— Я не избегаю. Просто у меня неприятности… личные.

Я так обрадовался, что причиной ее плохого настроения был кто-то другой, что громко засмеялся.

— Что тут смешного? — спросила она обиженно.

— Да так. Я просто вдруг решил, что… Хотя это уже не важно. А что случилось? Может быть, я смогу чем-то помочь, хотя бы посоветовать что-нибудь толковое. Ты знаешь, редко-редко, но у меня это получается.

Она впервые в тот день улыбнулась.

— Нет, ты не поможешь, — сказала она. Здесь я впервые почувствовал уколы ревности. Неужели у нее кто-то есть? Я этого просто не переживу.

— Ну а что все-таки случилось, или это такой страшный секрет?