Девочка в бурном море. Часть 2. Домой! - Воскресенская Зоя Ивановна - Страница 34

Цаппи и Мариано поместили в лучшей каюте, уложили их на белоснежные постели. Санитар Анатолий Иванович трогательно ухаживал за обоими. Принес им по чашке горячего кофе.

— Пейте, товарищ Мариано, пейте, товарищ Цаппи, поправляйтесь… — со слезами на глазах говорил старый моряк.

— Я для тебя не товарищ, а господин, запомни это, — грубо оборвал его Филиппj Цаппи.

— Ну, господин не господин, а желанный гость. Будем звать вас по-русски Филиппом Ивановичем, — покладисто ответил Анатолий Иванович.

— Да скажи капитану, чтобы он предоставил мне отдельную каюту и не помещал вместе с нижними чинами, — приказал «Филипп Иванович».

Цаппи говорил по-русски. Неизвестно, с какими «научными» целями итальянский морской офицер Цаппи побывал до этого в Одессе, в Сибири, объездил Дальний Восток.

…«Где-то он сейчас, — подумала Антошка. — Наверно, в составе итальянских фашистских войск сражался против тех, кому обязан был жизнью, а может быть, был начальником лагеря смерти для военнопленных. И попадись ему в лапы добрый Анатолий Иванович, Цаппи припомнил бы ему «товарища».

Да, тогда советские люди спасли жизнь горстке итальянских исследователей, пройдя длинный путь сквозь штормы, льды и туманы. И когда израненный «Красин» сдал спасенных на острове Шпицберген итальянским представителям и получил приказ идти в Норвегию для того, чтобы залечить свои собственные раны, в море прозвучал призыв SOS с тонущего немецкого корабля «Монте Сервантес». На корабле находилось 1500 пассажиров и 318 человек команды. Зайдя во льды у Шпицбергена, корабль напоролся на айсберги и, получив две огромные пробоины, медленно, но неотвратимо погружался в воду.

«Красин» ответил коротко: «Иду!» — и подошел вовремя. Советские моряки и водолазы принялись спасать немецкий корабль. Семь дней проработали советские водолазы в ледяной воде, отрывали живые куски от собственного корабля, чтобы заделать пробоины «Монте Сервантеса».

Спасенные не скупились на высокие слова благодарности.

Где они теперь, эти 1818 немцев, обязанные своей жизнью советским морякам?

Сейчас в этих водах бродят волчьи стаи фашистских субмарин, топят корабли, расстреливают плавающих на обломках людей, а на английском пароходе между тем советский врач спасает жизнь германскому разбойнику.

«Не слишком ли мы добры?» — думает Антошка.

Не выйди тогда советские люди на помощь экспедиции Нобиле, все члены экипажа дирижабля наверняка погибли бы. Только советскому ледоколу оказались по плечу тяжелые льды Арктики…

И сейчас советский народ спасает весь мир. Он, как легендарный ледокол, прокладывает путь к свободе для всех народов, высвобождает из ледового плена фашизма миллионы людей. Но как много в мире цаппи, которые после войны постараются забыть, какой ценой и кровью они были спасены, и потребуют себе не только отдельную кадету, но и капитанский мостик.

КУКЛА

— Во что переодеть Джонни?

Багаж матери и дочери продуман до мелочей. В самолет было разрешено взять всего по пятнадцати килограммов на человека. Самый большой чемодан наполнен шерстяными изделиями шведских женщин, подарками для ленинградских детей. В другом чемодане самые необходимые вещи для Елизаветы Карповны и Антошки.

— Мамочка! Ну чего мы сидим и раздумываем, когда для Джонни едет с нами такой роскошный гардероб! Ведь шведки подарили это детям, потерявшим родителей. Джонни тоже потерял родителей. Ведь это будет честно? Правда?

Мама покачала головой.

— Нет, дочка, на это мы не имеем права. Джонни — наш, и одеть его должны мы сами. Подарки трогать не будем.

Елизавета Карповна порылась в чемодане и решила распустить свой запасной свитер из голубой шерсти — хватит с нее и одного — и связать теплый костюм малышу.

— Но ведь Джонни прежде всего нужны штанишки, он еще такой глупенький, — улыбнулась Антошка, — сколько ему надо штанишек на день.

— Я думаю, на пароходе найдутся какие-нибудь старые тельняшки, из которых мы сделаем отличный гардероб для нашего Джонни.

— Мамочка, ты умница, — чмокнула Антошка мать в щеку, — надо будет поговорить с мистером Мэтью.

После обеда Антошка подошла к стюарду:

— Мистер Мэтью, у меня к вам просьба. Не найдется ли у вас на складе старья, из которого можно сшить штанишки для моего Джонни. — Антошка с гордостью произнесла «для моего».

Стюард развел руками:

— Если бы вы видели, мисс, что это за старье, рваное и грязное. Но каждую вещь я должен сдать по акту в интендантскую контору по возвращении.

Антошка помрачнела.

— У, жадина, — по-русски сказала она, зная, что стюард ее не поймет.

— Я понимаю, что вы ругаетесь, — догадался Мэтью по злым глазам Антошки, — давайте спросим боцмана; он старший за хозяйство.

Антошка побежала разыскивать боцмана, ее швыряло от переборки к переборке, а стюард шел за ней размеренным шагом, переваливаясь с ноги на ногу, не позволяя волне играть с ним.

Боцман решил вопрос сразу.

— Выдайте то, что отберет мисс, составьте акт и скрепите его подписями.

Мистер Мэтью оказался прав. Тельняшки были так грязны, что на них только угадывались синие полоски, все в дырах и масляных пятнах. Но хорошо, что у человека есть спина, на которой меньше всего снашивается и пачкается одежда.

Антошка отобрала кучу тельняшек.

Мистер Мэтью долго выписывал квитанцию — видно, редко держал он карандаш в старых, негнущихся пальцах. Он внимательно пересчитал тряпье, словно это были драгоценные реликвии, и дал расписаться.

Антошка прочитала, что она, мисс Анточка, получила для своего ребенка, подобранного в море, девять старых, пришедших в негодность моряцких тельняшек.

И закипела работа. Сначала Антошка стирала тельняшки в ванне, стараясь смыть масляные пятна, пока Улаф не посоветовал ей отрезать все непригодное и стирать одни спинки. Потом мама сделала из жесткой упаковочной бумаги выкройки, и Антошка принялась шить.

Не так-то легко шить, когда под тобой зыбкая палуба и иголка вдруг убегает в сторону вместе с рукой. Не легко шить, когда Джонни с одной стороны, а Пикквик — с другой тянут полосатые куски себе в рот.

— У Джонни режутся зубки, — сказала Елизавета Карповна. — Ему хорошо бы дать погрызть валерьяновый корень, но где ею возьмешь?

— Значит, у мистера Пикквика тоже режутся зубы, — сказала Антошка.

Щенок грыз все, что попадалось ему на глаза: ножки кресел, лыжные башмаки, изорвал в клочья ленточку из косы Антошки, и теперь вместо двух ей пришлось заплетать одну косу.

Весь день Антошка сидела на койке, шила и напевала песенки. А к обеду принесла Джонни в кают-компанию. Сняла с него шубку, которая после пребывания в воде высохла, заскорузла, и Джонни старался от нее поскорее освободиться.

Маленький полосатый мальчик оглядывал всех веселыми глазами и, выпячивая нижнюю губу, пускал пузыри, весело смеялся.

И все смеялись, и все рассказывали о своих детях. Оказывается, все дети в этом возрасте пускают пузыри, все тащат в рот что попало, и снова были извлечены из нагрудных карманов фотографии и в который уже раз обходили по кругу, и снова все хвастались своими самыми умными детьми и самыми красивыми женами.

— У Джонни режутся зубки, ему нужен валерьяновый корень, — со знанием дела сказала Антошка.

— А не может ли валерьяновая настойка заменить корень? — поинтересовался доктор Чарльз.

Все громко рассмеялись, а Джонни решил, что смеются над ним, долго вытягивал нижнюю губу и расплакался.

Антошка вытащила из кармана свитера картонного плясуна, и у Джонни сразу высохли слезы. Украинский хлопчик, в вышитой рубашке и в смушковой папахе набекрень, в сапогах, лихо отплясывал и поразил воображение не только Джонни, но вызвал настоящее восхищение всей кают-компании.

Антошка немножко возгордилась и милостиво обещала сделать, если позволит время, каждому на память такого плясуна.

— А позавчера было любопытное происшествие, — сказан капитан. — Я был на мостике и получил от впередсмотрящего сигнал: «Человек за бортом». Схватился за бинокль и вижу, на волне качается ребенок. Вот, думаю, везет нам на детей. Пригляделся, а это была большая кукла.