Где твой дом? - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 21

Она встала, заглянула в зеркальце, висевшее на стене, поправила волосы.

— Ничего, еще не так прогремлю, — сказала она в зеркало, — не только плотники да трактористы — министры писать будут!

И призадумалась: «А отвечать кто?.. Опять Никанор Васильевич или Пожаров? Вот другой раз и хочется кому-нибудь написать хорошее письмо, а как подумаешь, что увидит человек, какой у меня почерк… Нет, уж лучше совсем не отвечать. А учиться, учиться — это надо. Это и дурак поймет, что надо».

…Неподвижный июльский полдень. Озеро полно белых огней. Утки спят и нежатся на воде.

Вера в тихом раздумье остановилась в дверях птичника, загляделась куда-то на тот берег, на дальние холмы и леса… Где ее судьба? С кем ей придется прожить жизнь? Неужели с одним из тех неизвестных, что вырезают из газет ее портреты? А тот, чей портрет она сама вырезала бы, так и уйдет один своей дорогой?

Учиться, учиться. Книги читать. Вот пусть-ка он заговорит с ней о чем-нибудь. Ну, хоть бы о «Войне и мире» — ох, и пристали же к ней с этой «Войной и миром»! Ну ладно, заговорит он, а она уже прочитала, она знает, что ответить на это. Или вот «Тихий Дон»… «Тихий Дон» она читала по-настоящему. Тут она все понимала. А когда похоронили Аксинью, так целый день ходила с заплаканными глазами. И даже об Арсеньеве забыла, для себя читала. Но теперь вот пусть бы он с ней про эту книгу заговорил!..

Девчонки спорят, что этого мало, что надо все время читать — и классику, и современные книги, и переводные… Глупые, да когда же это ей столько прочитать?

— Ничего, — как-то сказала ей Руфа, — вот если кто курит, то как бы ни был занят, а уж найдет время папироску выкурить. Так и тут: выпала минутка — не теряй ее, бери книгу, хоть несколько страничек, а твои!

— А ведь и правда, — пробормотала Вера, — пока утки спят. Ах, пока утки спят, и мне поспать бы… Посмотрю, чего это она мне вчера принесла. Ох ты, какой красавец, какой гордец!

С обложки книги на нее глядел Евгений Онегин — красивый и сумрачный. Вера раскрыла книгу.

— У, стихи! Да что же в них интересного?

Что? Что? Вера так и впилась в страницу. Да ведь это же про нее написано!

Уже и солнце тронулось с полудня, уже и утки закрякали и заходили вокруг кормушек, а Вера все еще сидела над книгой, где кипела любовь и рушились человеческие судьбы…

— Эге, — вдруг раздалось за ее спиной, — утки есть просят, а хозяйка с книжкой!

Такой голос, мягкий, с задушевными переливами, у них в совхозе только у одного человека — у директора.

Вера закрыла книгу, поднялась. Перед ней стоял Савелий Петрович и еще кто-то, незнакомый.

— Вот приехали к тебе из совхоза «Восход». Знакомьтесь.

Вера протянула руку.

— Будем знакомы. Салов, бригадир, — сказал приезжий.

Вера встретила его прищуренный, острый, с хитрецой взгляд.

— Насчет уток, что ли?

— Вроде так.

— Ох, уж и когда эти гости кончатся, — чуть-чуть рисуясь, вздохнула Вера, — и ездят, и ездят.

— Подожди, подожди! — остановил ее директор. — Тут, брат, совсем другое дело. Вот на соревнование тебя вызывает товарищ, обогнать тебя хочет.

Вера сразу подобралась.

— Интересно! Какие же показатели будем брать?

— Обсудить надо, — ответил Салов.

Неожиданно она почувствовала тайную тревогу: хитер, остер, ишь как губы-то поджимает, а глаза — что тебе шилья.

— Можешь с нами сейчас в партком проехать? — предложил директор. — Есть тут кого оставить? Нет? Ну ничего, пришлем кого-нибудь, если задержишься. Садись, поехали!

Стараясь сохранить независимый вид, Вера уселась в директорову машину.

Ну что ж, хорошо, давай посоревнуемся, посмотрим, чья возьмет!

Оказалось, что Салов приехал не один. В парткоме у Анны Федоровны сидели две птичницы из «Восхода»: одна — пожилая, черноглазая, с длинным лицом и острым подбородком, другая — молоденькая, курносенькая, вся в ямочках, с улыбкой, которую не могла удержать.

Вере все они не понравились — и Салов, с его хитрющими глазами, и эта длиннолицая, и эта курносая. Ей чудилось, что они поглядывают на нее с затаенной насмешкой, заранее знают, что победят, и… ликуют…

Принялись обсуждать условия соревнования. Вера слушала надменно и безучастно, а когда Анна Федоровна обращалась к ней: «Ну как, Вера, принимаешь?» — отвечала, еле разжимая губы:

— Принимаю. Чего ж не принимать?

— А что, Вера Антоновна, вы молодых птичниц учите или нет? — звонким голосом неожиданно спросила курносенькая. — Вот-то небось они вас боятся.

— А что я — волк? Кусаюсь, что ли?

— Ну, волк не волк… а суровы.

— Так, значит, порешили дело? — поспешила вмешаться Анна Федоровна. — Можно подписывать?

— Товарищи, — мягко вмешался директор, — мне эти условия как-то не совсем по душе… Что-то они уж очень мизерны… мелки. Как по-твоему, Вера? А? Мы к более высоким масштабам привыкли. Не рядовая ведь все-таки работница вступает в соревнование. Большому кораблю — большое плавание. Как, Вера? А? Не размахнуться ли нам с тобой во всю силу? Не прибавить ли, чтобы уж сделать дело — и прямо в герои?

Птичницы быстро и тревожно переглянулись. Салов прищурился, тонкая усмешка засквозила в его сухощавом, резко очерченном лице.

— Зря, зря вы это, Савелий Петрович, — сказала Анна Федоровна, — надо брать цифры реальные. И дела делать реальные. Зачем по-пустому-то размахиваться?

— А почему же по-пустому? Вера у нас все-таки не за пустое место медаль получила! Как ты, Вера, а? Прибавим?

— Прибавим, — сказала Вера, взглянув на Салова с вызывом.

Тот, пожав плечами, посмотрел на своих:

— Ну, как?

— Что ж. Если Вера Антоновна может — почему мы не можем? — крикнула курносенькая — она входила в азарт.

— Трудно будет, — сказала длиннолицая, — но уж… если так, то уж так…

— Беру десять тысяч, — сказала Вера. Лицо ее было спокойно, неподвижно, только большие глаза полыхали.

— Опомнись! — охнула Анна Федоровна. — Ну что ты! Ну к чему так зарываться! Ведь не сможешь, не под силу это человеку!

— Нам все под силу! — ухарски закричал директор, стукнув ладонью по столу. — Молодец, Вера! Давай! Подписывай!

— Двенадцать беру! — Вера придвинула к себе листок и крупными буквами написала свою фамилию.

— Подписывай, Салов, подписывай! — закричала и курносенькая. — Им под силу, а нам — нет?!

— А нам — нет, — твердо сказал Салов, — что обещаем, сделаем. А сверх сил обещать не будем. Чтобы один человек двенадцать тысяч сразу обслужил? Нет, не можем. Очки втирать не будем.

Гости как-то очень быстро собрались и уехали.

Директор, проводив их, схватил трубку телефона:

— Редакция?.. Каштанов… Да, да, директор совхоза «Голубые озера». Новости у нас: Вера Грамова взяла новые обязательства. Ну, раз подписала — значит, можно печатать. Да она сама здесь, поговорите с ней. На, Вера, это районная газета.

Вера взяла трубку:

— Да. Взяла и выполню. Печатайте… А что? Карточка нужна?.. Фотографа пришлете? Ну что ж, присылайте, пускай прямо с утками фотографирует.

— Молодец, Вера! — Директор похлопал ее по плечу. — Не робей. Мы с тобой еще удивим кое-кого.

Анна Федоровна покачала головой:

— Смотрите, как бы мы кое-кого не насмешили…

— Эх, дорогой парторг! Что города берет? Смелость! Если бы все такие осторожные были, чего бы мы добились? Какие бы открытия сделали? А мы вон — в космосе летаем.

Шумно и торопливо простившись, директор вышел, сел в машину, крикнул шоферу: «К болотам, на дренаж!» — и умчался.

Анна Федоровна и Вера остались одни. Вера сидела, подпершись рукой, машинально двигая взад-вперед по столу крышку от чернильницы. Анна Федоровна, сильно расстроенная, глядела на Веру, покачивая головой. В открытые окна доносился шум машин. Над окном, под застрехой, азартно щебетала ласточка.