Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Волков Сергей Юрьевич - Страница 21

Идем вдоль берега реки. Жарко. Над головой вьются мухи, в траве поскрипывают какие-то местные кузнечики. Замечаем пару антилоп, спустившихся к водопою. Почуяв нас, животные уносятся в заросли на другом берегу. Нефедов снимает с плеча М-16.

— Зверье здесь пуганное, — сообщает мне профессор. — Значит, людей много. Мне все равно. Мне — плевать. Я хочу к Телли. Хочу видеть и обнимать ее, хочу жить с ней в хижине на берегу горной реки, засыпать и просыпаться вместе. Все остальное — ерунда. Проклятый конь, проклятый Темуджин!

— Стой! — обрывает мои безрадостные мысли Нефедов. — Кто-то едет! Мы прячемся в зарослях колючего можжевельника, садимся на корточки, чтобы кустарник скрыл нас. «Кто-то» не просто едет — скачет, причем, судя по сотрясанию почвы, к нам приближается не менее двух десятков всадников.

Они выносятся на прибрежный луг из-за деревьев широким веером и Нефедов невольно вскрикивает. Я понимаю изумление профессора. Мне самому хочется присвистнуть и выдать пару нецензурных междометий.

А вдоль берега во весь опор несутся, звеня доспехами и оружием, бородатые всадники в сверкающих гребенчатых шлемах. Бронзовые панцири, красные плащи, стеганые защитные попоны на лошадях; в руках всадники сжимают длинные копья, овальные щиты заброшены за спины.

Я не особо силен в истории, но по форме шлемов, по доспехам, по оружию догадываюсь — эти люди изображают воинов античного мира. Изображают, потому что мы явно попали на съемки фильма. Ну, а как еще объяснить происходящее?

— Гетайры, — шепчет Нефедов. — Настоящие гетайры Александра Великого…

— Чего? — я выпрямляюсь. А какой смысл таиться от киношников — Проклятая долина Неш оказалась обжитым местом. Даже фильмы снимают. Интересно, из какой страны киногруппа? Может, наши?

— Спрячься! — делает страшные глаза Нефедов. — Куда ты. Стой, дурак!

Я выбираюсь из зарослей, машу всадникам.

— Ой, идиот! Что ж ты делаешь! — рычит профессор, следом за мной покидая можжевеловое укрытие.

— Сам ты идиот. Чего нам от них прятаться? Сейчас режиссер…

Дротик, вонзившийся в землю у моих ног, не дает договорить. Гетайры, как их назвал Нефедов, на всем скаку перестраиваются и мчатся к нам, опустив копья. Они что-то орут, но топот копыт и звон доспехов заглушают крики.

— Бежим! — Нефедов тащит меня к зарослям, но еще один дротик, пущенный умелой рукой, вонзается в его рюкзак и толкает профессора на землю.

— Они офигели, что ли? — я помогаю Нефедову подняться, потом вытягиваю руку в приветственном жесте. — Эй, придурки! Вы че творите?! Наберут в массовку дебилов…

— Какая, к черту, массовка! — рычит мой спутник, лихорадочно дергая затвор М-16. — Ты что, не видишь — это НАСТОЯЩИЕ гетайры, тяжелая конница армии Александра Македонского!

— Но откуда… Так не бывает!

— Стреляй! Они же убьют нас!

У Нефедова совершенно дикие, сумасшедшие глаза. Именно взгляд профессора, а не его слова убеждают меня, что дело и вправду дрянь. Все же мы с этим человеком побывали в разных переделках и назвать Нефедова трусом я не могу никак. А сейчас он испугался, его натурально трясет от ужаса.

Сбрасываю на землю рюкзак, изготавливаюсь к стрельбе. Гетайры, завывая и улюлюкая, несутся на нас, бросая дротики. Вокруг все уже утыкано ими. Зрелище великолепное и внушительное: сверкают на солнце наконечники копий, блестят доспехи, развиваются красные плащи, храпят кони, ветер уносит в сторону облако пыли.

Первым начинает стрелять Нефедов. М-16 отрывисто гавкает другой, третий. Один из коней спотыкается, всадник через голову летит на землю, но ловко группируется, совершает несколько кувырков и вскакивает на ноги. Похоже, этих парней неплохо подготовили к подобным ситуациям. Я опускаюсь на одно колено, чтобы был упор для локтя, прицеливаюсь. У М-16 есть планка Пикатинни, чтобы крепить оптику, но в вещах кашгарцев мы не нашли ни одного оптического прицела. В общем-то он сейчас мне и ни к чему — нас отделяет от гетайров метров десять и это расстояние с каждой секундой уменьшается.

Выбираю первую жертву. Прицел у М-16 диоптрический, почти такой же, как у ТОЗовских «мелкашек». В него виден всадник с искаженным от злости лицом. Я тяну спусковой крючок, но не до конца. Я медлю.

Потому что не верю, что стреляю во врага. Не могу поверить. Это сон. Бред. Розыгрыш, в конце концов.

М-16 Нефедова умолкает. Профессор что-то говорит, странно булькая. Я кидаю на него быстрый взгляд — и холодею.

Нефедов убит. Пронзен насквозь дротиком. Оружие было брошено с такой силой, что пробило грудь, вышло из спины и вонзилось в землю. Профессор еще не умер — он силится встать, ухватившись руками за дротик. Из распяленного в немом крике рта толчками идет кровь, очень яркая, алая; она залила уже всю бороду.

Я начинаю стрелять сразу, уже особо не целясь, тем более что расстояние такое, что даже слепой не промахнется. Первой же очередью валю пятерых всадников — М-16 клинит. Передергиваю затвор и выбиваю из седел еще пару человек.

Они уже совсем близко. Несутся пестрой орущей лавиной, Демонстрируя полное пренебрежение к смерти. Нормальные люди попытались бы уйти с линии огня, как-то избежать губительных пуль. Даю третью очередь. Патроны в магазине заканчиваются. Надо перезарядить винтовку, а на это требуется время. Вскакиваю, бросаюсь к кустам, проклиная свое неверие. Если бы я открыл огонь сразу, Нефедов был бы жив.

Удар. Меня бросает на землю. Ощущение такое, словно я попал под таран. Боли нет — просто очень неудобно лежать. Видимо шок. Пробую пошевелиться — не могу. Почему-то отнялись ноги я их совсем не чувствую. Накатывает слабость, перед глазами все кружится. Вижу свою растопыренную руку, упертую в землю. Она вся в крови. Кровь течет по рукаву. Рядом с рукой появляется конское копыто. Кто-то переворачивает меня на спину. Вижу того самого всадника, в которого собирался выстрелить в самом начале. Он все так же скалится. Короткий меч в руке. Замах, блеск стали — и омерзительный хруст моей плоти, рассекаемой клинком.

Вот теперь больно. Очень. Жжет, как будто в тело вонзили раскаленный вертел. Спасительное забытье накатывает, как девятый вал. Последняя мысль, сверкнувшая в затухающем сознании: «Меня убили…».

Старая Хоакхин-эмген, служившая Оэлун, когда та была еще совсем юной, а теперь вновь вернувшаяся к своей госпоже, проснулась до рассвета. Чуткий старческий сон прервался видением — за дальней сопкой, нахлестывая коней, торопятся к куреню Темуджина люди. Много людей. Три или даже четыре сотни. Словно ждали они, когда Темуджин с братьями отправится в поход, оставив мать и жену без охраны… За матерью ехали… За женой Темуджина.

Служанка поднялась, накинула вытертый халат, сунула ноги в разношенные короткие ичиги[12]. Откинув входной полог, Хоакхин некоторое время всматривалась в темную даль, нюхала воздух, следила за полетом серебряных облаков, торопящихся закрыть луну…

— Не к добру Темуджин перебрался в этот Берги-ерги, — прошептала старуха. — Злое место.

Она поспешила к ложу своей госпожи, на ходу подвязывая халат высоко под грудью.

— Матушка! Вставай! На беду Темуджин отправился в поход, нет нам теперь защиты. Скачут, скачут к нам гости незваные! Не иначе как это тайджиуты. Не успокоится никак Таргитай-Кирилтух.

Едва Оэлун осознала слова служанки, как начала действовать. Годы лишений приучили ее, что решения нужно принимать мгновенно, а выполнять решенное еще быстрее.

Оэлун отдавала распоряжения — что из скарба наиболее ценно и что нужно приторочить к седлам. Борте, Хоакхин и вторая жена Есугея-багатура Сочихэл, мать Бельгутея, помогали ей. Дозорный вернулся на рассвете.

— Меркиты! Три сотни меркитов! — закричал он еще издали. — Прямо сюда идут! Быстро уходить надо!

У Оэлун сжалось сердце. Она поняла, что неспроста объявились здесь соплеменники ее давнишнего жениха. Едва слава о возрождении Есугеева улуса дошла до ушей Ике-Чиледу, как семена мести дали всходы.