У колыбели науки - Волков Генрих - Страница 8

Все эти различия, коренящиеся в особенностях экономической и социально-политической организации древних цивилизаций, отнюдь не говорят о каком-то абсолютном превосходстве одной культуры над другой. Та же китайская наука с точки зрения ее практической эффективности стояла неизмеримо выше европейской вплоть до эпохи Ньютона и оказала на последнюю огромное влияние.

Один из крупных марксистских исследователей древней идеологии М. Рейснер писал, что рациональные учения на Востоке со стороны их тонкости, глубины и смелости обобщений воистину ни в чем не уступают европейской социальной мысли и даже кое в чем значительно превосходят ее. «Нет никакого сомнения, что Восток смог бы и обогнать победоносное развитие Европы, если бы не ряд обстоятельств, остановивших развитие восточного хозяйства и приведших его, с одной стороны, к окостенению и застою, а с другой — к такому развитию мистической, магической и теократической идеологии, которая в конце концов и окрасила собой в глазах европейцев всю восточную культуру»[24].

Современные прогрессивные ученые давно отбросили попытки выводить различия культур из расовой или природно-климатической основы, традиции пресловутого «европоцентризма». Но вместе с тем нельзя оставить без внимания вопрос о том, под воздействием каких социальных условий наука развивается в ту или иную сторону, теми или иными темпами, каковы специфические особенности той или иной культуры, стиль мысли. Без знания таких факторов не продвинуться вперед и в понимании путей совершенствования социального механизма управления наукой.

Как уже говорилось, в Древней Греции обращает на себя внимание, прежде всего, интенсивность развития научной мысли. Если использовать модную ныне терминологию, там имело место нечто вроде взрыва идей. Это было не медленно идущее из века в век прирастание знаний, а целый каскад мыслей, обвал, порожденный «первым камешком», брошенным Фалесом.

Поистине поразительна небывалая концентрированность, мощность и всесторонность греческой мысли, ее неукротимое, радостно-чувственное стремление все синтезировать в единую систему и чуть ли не каждой новой системой «начисто» опровергнуть и разрушить предшествующие. Каждый крупный философ стремится переворошить все накопленное до него духовное наследство и воссоздать в идее свой, особый мир, объяснить его заново, перестроить и перекроить сверху донизу, исходя из все новых предпосылок.

Античный философ — это не жрец и чиновный реформатор, подобострастно комментирующий и подправляющий своих предшественников, — это скорее воинствующий и бесстрашный гладиатор, который вышел на арену духа для борьбы не на жизнь, а на смерть, для которого истина — лучшая награда, чем самая жизнь. Это настоящий революционер в области мысли.

Не может быть сомнения в том, что это бурное, интенсивное брожение и клокотание в сфере античной философии, этот дух новаторства и борьбы идей особенно благоприятствовали зарождению и прогрессу античного естественнонаучного знания. Причем прогрессу в чрезвычайно жизнеспособной и совершенной форме, в виде определенных целостных систем, стройных и непротиворечивых внутри себя теорий — геометрии, астрономии, механики, включенных в общую философскую картину мира.

Из обычно выдвигаемых гипотез[25], пожалуй, наиболее рациональное объяснение «греческого чуда» сводится к особому местоположению Греции: на пересечении оживленных морских торговых путей в непосредственной близости от очагов древней культуры Крита, Месопотамии, Финикии и Египта, которые, в свою очередь, имели связь с Индией и, возможно, с Китаем.

И действительно, многочисленные источники подтверждают тот факт, что греческая культура, в том числе культура мысли, возникла не самостийно, а на основе усвоения и переработки культуры других древних цивилизаций. Уже одно это опровергает весьма распространенную в буржуазной западной историографии традицию «европоцентризма», пренебрежительно игнорирующего роль и значение восточных культур в развитии европейской цивилизации.

Не «самостийное», барьерами отгороженное вызревание, а ломка культурных барьеров — вот что всегда было могучим двигателем прогресса всеземной цивилизации!

Непреложным отправным фактом является то, что греческая научная мысль зародилась и стала способна к самостоятельному движению тогда, когда окружающие народы достигли больших высот в развитии культуры. В VIII — VII веках до н. э. математические знания греков оставались почти на первобытном уровне, а в Египте уже знали основные геометрические построения, в Вавилоне имелись тысячелетние традиции математических занятий: там владели шестидесятиричной позиционной нумерацией, умели решать уравнения первых двух степеней, пользовались целым* рядом таблиц, при помощи которых решали даже кубические уравнения. Финикияне к тому времени изобрели свой алфавит, который восприняли греки, добавив к нему гласные буквы. Еще в начале третьего тысячелетия до нашей эры египтяне изобрели солнечный. календарь, после чего сделали ряд важных астрономических наблюдений.

Все эти несметные духовные богатства греки как рачительные наследники сумели освоить, критически переработать и внести в них нечто совершенно новое. Немецкий поэт конца XVIII века Ф. Геббель так oписал их духовную деятельность:

Джон Бернал по этому поводу замечает: «Греки были единственным народом, который перенял, большей частью почти не осознавая и не признавая этого, массу знаний, сохранившихся еще после нескольких столетий разрушительных войн и относительного пренебрежения к знанию в древних империях Египта и Вавилона. Но греки пошли гораздо дальше. Они восприняли эти знания и благодаря своему собственному глубокому интересу и разуму превратили их в нечто и более простое, и более абстрактное, и более рациональное. Со времен древних греков и до наших дней эта нить знания уже не прерывалась. Временами она, возможно, терялась, но всегда было можно вновь своевременно найти ее для того, чтобы воспользоваться ею. Знания более ранних цивилизаций оказали влияние на наши собственные знания только через посредство греков. То, что мы знаем теперь о достижениях разума во времена древних египтян и вавилонян из их собственных письменных памятников, было изучено слишком поздно для того, чтобы оказать непосредственное влияние на нашу цивилизацию»[27].

Но все же гипотеза «перекрестного опыления культур», имевшего место на основе оживления торгово-экономических связей, объясняет далеко не все. Почему, например, греческая философская мысль зародилась в городах Ионии (побережья Малой Азии) и Великой Греции (Южная Италия), достигла своего расцвета в Афинах и почти совершенно обошла соседнюю Спарту?

Поставим вопрос определеннее. Почему ни одного сколько-нибудь значительного и самобытного мыслителя не дала миру Спарта — это могущественное и влиятельное античное государство, населенное тем же талантливым греческим народом, окруженное теми же культурными цивилизациями и также находившееся на перекрестке торговых путей? Ведь это тоже «греческое чудо», хотя и наизнанку, и оно требует своего объяснения.

Попробуем пойти сначала от противного и попытаемся понять, почему в той же Спарте социально-политический климат явно не был подходящим для взлета духовной культуры, особенно для появления такого ее причудливого цветка, как философия (талантливые поэты и скульпторы в Спарте все же были). Дело, очевидно, в том, что Спарта VII — IV веков до н. э. являла яркий образец казарменного государства. Жизнь всех ее обитателей была предельно регламентирована, а сами они рассортированы на социальные касты. Господствующей группой были спартиаты, меньшими политическими правами и большими обязанностями обладали периэки, и, наконец, на положении государственных полукрепостных-полурабов находились илоты.