У колыбели науки - Волков Генрих - Страница 4

Философия уже потому играет исключительную роль в духовном обогащении личности, что она является, образно говоря, квинтэссенцией теоретического развития человечества, синтезирующим итогом предшествующего прогресса познания.

Обычно много верного говорится о том большом влиянии, которое оказывает естествознание на философию, давая последней материал для обобщений, побуждая ее пересматривать и уточнять некоторые свои исходные принципы, производя настоящую революцию в мировоззрении. Но, как я уже говорил, при этом часто упускается из виду, что первопроходчиком в область естественных научных открытий является зачастую именно философия, что философия прокладывает первые, пусть еще шаткие и гипотетические, пути к необетованным землям новых теорий, что она незаметно тренирует и подготавливает ум исследователя к неожиданным диалектическим коллизиям предмета исследования.

Философия бросает первый луч света на те области, куда со временем естественные науки приходят во всеоружии математических методов и технического оснащения. Иногда она опережает естествознание на десятки столетий. Античная философия в этом отношении представляет наиболее яркий пример.

Каким же все-таки образом философское мышление может осуществлять свои удивительные прогнозы? Что дает ему возможность «видеть» дальше и шире, чем «видят» естественные науки? В вопросе, поставленном таким образом, содержится уже и ядро ответа на него.

Философия возникла из потребности рациональным образом постигнуть устройство мироздания, понять природу и человека как единую систему. Такой и была античная философия.

Постепенно от нее стали отпочковываться конкретные науки, ставящие своей целью изучение лишь того или иного частного аспекта этой картины.

Пользуясь сравнением известного американского ученого и популяризатора науки Айзека Азимова, можно сказать, что наука очень скоро стала походить на огромный сад, в разных углах которого трудятся группы людей — каждая на своих делянках. В сад приходят все новые и новые работники, он разрастается, и вместе с тем делянки становятся все меньше и меньше. Каждый садовод льнет к своему собственному кустику и исследует его до последнего листочка. Однако, ползая по своему клочку земли, он теряет возможность увидеть и понять то, что делают его соседи, не говоря уже о том, чтобы обозреть весь сад.[6]

Вот тут и приходит на помощь философия. Она представляет собой как бы вид с высоты. Она позволяет составить целостное представление о мире, о его закономерностях и взаимосвязях.

Как ни разросся ныне сад науки, он не охватывает и не может охватить всего сущего в его самых общих закономерностях. Человеческое познание не довольствуется точно установленными, экспериментально доказанными фактами и законами, оно жаждет иметь хотя бы приблизительное представление о том, что находится «по ту сторону» возможностей точных наук, оно мучимо жаждой целостности, стремится свести найденные науками детали в некое органическое единство.

Иначе говоря, философское (а вместе с ним и художественное) мышление призвано дополнять наше знание о мире до целостности. Дополнять в отличие от искусства, в частности от научной фантастики, не произвольно, не субъективно, а на основе обобщения результатов всей многовековой деятельности человеческого познания.

Философия — это, таким образом, история и итог работы человеческой мысли, опрокинутые в будущее. Это своеобразный способ знания о том, чего пока (или вообще) нельзя знать доподлинно, экспериментально, математически точно. Тот факт, например, что развитие мироздания безгранично как во времени, так и в пространстве, не может быть доказан практически, но он доказан философски.

Для ученого, который вступает в сад науки на одну из его делянок, небезразлично, с каким представлением о всем поле исследования он принимается работать. От того, насколько верно это представление, во многом зависят и правильность выбора научной гипотезы, и успех ее экспериментальной проверки, и истинность теоретических выводов из полученных результатов.

Обыденному познанию философия в лучшем случае кажется чем-то вроде роскоши, чем-то таким, без чего можно обойтись. Однако человек, если он стремится мыслить на теоретическом уровне, на каждом шагу сталкивается с философией. На истолковании любого факта или явления, пусть единичного, вольно или невольно сказывается сложившееся представление о всем мироздании, ибо человек включает данное явление в систему более общих понятий, имеющихся в его распоряжении. Конечна вселенная или бесконечна? Неподвижна материя или текуча? Подвластна ли она «разумным» законам, познаваема ли она и в какой степени? Каково место человека во вселенной, его цели и призвание, смысл его жизни и деятельности и т. д. и т. п.? От того, как человек решает для себя эти «умозрительные» вопросы, в большой степени зависит успешность его исследовательских операций с объектом. Понимание же их возможно либо на уровне обыденного познания, «кухонного мышления», либо на философском уровне. Именно философия раздвигает перед человеком узкие горизонты эмпирического мироощущения, раскрывает наиболее общие аспекты развития природы, общества и человеческого мышления в их всеобщей закономерной связи.

И поныне все свое значение сохраняет известная мысль Энгельса о воздействии философии на мышление естествоиспытателей: естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но без мышления они не могут двинуться ни на шаг. Для мышления же необходимы логические категории, эти категории естествоиспытатели некритически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии, либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений. В итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает философию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений[7].

Хочет этого ученый или нет, над ним господствует определенное мировоззрение, определенная философия: либо это философия научная, то есть диалектико-материалистическая, либо ненаучная.

Недиалектическое мышление нередко встречается и у весьма ученых мужей, которые смотрят на науку как на кладезь готовых премудростей, до отказа напичкивают ими свою память, не делая, однако, это чужое духовное богатство своим собственным богатством. Маркс в таких случаях восклицал: какая польза мне от человека, знающего всю математическую литературу, но не понимающего математики?

Сталкиваясь с противоречием действительной жизни, недиалектическое мышление отворачивается от него как от абсурда, а в лучшем случае цепляется за одну сторону противоречия, возводя ее в абсолют. Оно тяготеет к прямолинейным суждениям о мире: «да — да, нет — нет, а что сверх того, то от лукавого».

В течение многих десятилетий исследовательская мысль физиков билась над проблемой: имеет ли свет корпускулярную или волновую природу? Частица или волна? Вот поистине гамлетовский вопрос, который мучил физиков. «Или — или» — другой альтернативы метафизический подход предложить не мог, пока не явился де Бройль и не сломал этот сложившийся и закрепленный веками стереотип физического мышления. Он взглянул на природу света глазами диалектика (хотя и стихийного) и увидел нечто совершенно новое, небывалое, на первый взгляд фантастическое, как сфинкс, как кентавр, — увидел то, чего никому до него увидеть было не дано: единство волны и частицы, дискретности и непрерывности — воплощенное единство противоположностей в их непрерывном движении.

Но еще античная философия объяснила движение как единство дискретности и непрерывности пространства и времени.