Запретный мир - Громов Александр Николаевич - Страница 15

Та компания пьяных приставал разбежалась почти сразу – эти проявили изумившее Витюню упорство. Ну, сами виноваты…

Бросок в сторону, туда, где уцелевший лучник накладывает на тетиву новую стрелу, удар наотмашь по черепу… Поворот – и как раз вовремя, чтобы уклониться от летящего копья. Крики, треск, рев… Отточенное жало лома пробивает щит и готово застрять, надо вырвать… Вырвал! Удар. Удар…

Последних двоих, не поврежденных телесно, но наконец-то обратившихся в бегство, Витюня гнал за вершину бугра и вниз по склону, пока не понял, что догнать удирающих не удастся и вообще бегать кроссы в валенках довольно неудобно. Тяжело дыша, он вернулся к месту побоища и только сейчас выдернул из телогрейки обломок стрелы. На левом боку острый наконечник глубоко рассек кожу, зацепив и поверхностные мышцы. Весь бок залило кровью. Рана, по виду, была неопасна, но Витюня вновь ощутил боль, а вместе с нею и гнев. Св-волочи! Если бы слой простеганной ваты не отклонил полет стрелы – ежу понятно: абзац, труба и хана. Ясен пень, придурок целил в сердце, без всяких хитростей собирался убить!

Но почему?!.

Трое противников лежали неподвижно, и не надо было звать врача, чтобы определить: мертвы. Особенно вон тот, которому снесло полчерепа… Витюню замутило, пришлось поспешно отвернуться. Трое исчезли: как видно, раненные легко, успели ухромать восвояси, уползли кустами или затаились где-то. Двое раненых остались на месте побоища – один, битый в бок, лежал на спине и стонал, мученически закатывая глаза, другой, привстав на одно колено, имел в левой руке подобранный с земли лук, а правой тянулся к валяющемуся рядом колчану. Лук Витюня отобрал и зашвырнул на сосну. Поискав, нашел и второй лук, а это значило, что никто из уцелевших не пустит в него стрелу из кустов. Ну и ладно.

– Доигрались, придурки? – сказал он с осуждением. Злость ушла, и теперь на сердце отчаянно скребли кошки. – Вам-то что, сами виноваты, а мне? Блин, доказывай не доказывай теперь право на самооборону – один черт засудят! Вон, убитых трое…

– Ышари найза… – ненавидяще прошипел неудачливый лучник. – Здай кышун ухара… – Разговаривать с ним было бесполезно.

Второй лук Витюня ломать не стал и не бросил, а повесил на плечо. Подобрал на всякий случай и колчан с десятком стрел. Вещдоки как-никак. Может, пригодятся. Нашел пробитую стрелой ушанку, стрелу выдернул и убрал в колчан, а попорченный головной убор водрузил на законное место. Взял одно копье и один топор. Остальное оставил и, в последний раз мрачно оглянувшись на место побоища, заспешил к реке. Раздевшись, промыл рану холодной водой, шипя и взрыкивая от боли, затем выполоскал рубашку и замыл кровь на прорванном свитере. Майку также выполоскал, старательно выжал и, когда рана перестала кровоточить, приспособил в качестве временной повязки, закрепив узлом на правом боку.

Что делать дальше, было абсолютно неясно. Напрашивалось лишь первое действие: удалиться отсюда как можно скорее и дальше. А потом?..

Вот гады. Уголовником сделали. Этим, как его… мокрушником. Конечно, сами напросились, но… нехорошо вышло. Витюня посопел. Куда там нехорошо – просто погано! Но что они себе думали: против лома есть приемы?

Да кто они вообще такие, эти психи? Дикари? Весь жизненный опыт Витюни протестовал против подобного объяснения. Какие еще дикари, охотники за черепами, какой такой павлин-мавлин? Средняя же полоса, ей-ей. Вон елка растет, а вон черничник. Отсюда до ближайшего папуаса столько, что самолет, пожалуй, и не долетит без промежуточной посадки…

При мысли о самолете Витюня потемнел лицом. Как ни крути, а ни вчера, ни сегодня в небе не наблюдалось никаких самолетов и даже их инверсионных следов. Что бы это значило вкупе с отсутствием дорог, мостов, проводов и наличием бандитов дикарского облика?

До догадки Витюне оставался один шаг. Но как раз этот шаг отчаянно не хотелось делать.

С ломом в правой руке, с копьем и топором – в левой, с луком и колчаном за спиной он привычно побрел осточертевшим берегом осточертевшей реки, но уже поминутно оглядываясь: не преследует ли кто? Подкрадутся и пустят вот такенную стрелу в затылок – мало не покажется.

Стрелу Витюня осмотрел внимательно. Толстая, с мизинец, и довольно тяжелая, она заканчивалась остро отточенным медным наконечником, похожим формой на лавровый лист из борща; с другого конца имелось серое перо, вставленное в плотно замотанный грубой ниткой и промазанный каким-то клеем расщеп. Озадаченно поморгав над стрелой, Витюня осмотрел копье и топор. Хе… Тоже медь, хоть тресни. Копье еще так-сяк, а топор уродский: гнутое, вроде кочерги, топорище засунуто гнутостью в пустотелое лезвие, как нога в валенок, металлического обуха у такого топора нету вовсе. И какой умник вообще выдумал делать топоры из меди?! Взять бы его да и сунуть на зачет к любому преподу по металловедению…

Постепенно неразрешимые загадки перестали занимать Витюню. И без того второй день от загадок ныло под черепом. Час проходил за часом, голод терзал все сильнее, жгло в боку, а ландшафт по-прежнему оставался совершенно девственным. Витюня устал и шел мрачнее тучи. Угнетало свежее воспоминание об учиненном побоище. С какой стороны ни взгляни – три трупа на нем. Жалко идиотов. Жалко себя – а ну как придется отвечать по статье? Уж лучше опять вышибалой в казино, лучше назад в родные Мошонки, чем это! Конечно, лучше всего было бы обратно на стройку, да где она?..

И что плохого в Мошонках? Колхоз, пишут, еще живой. Племенной бугай по имени Вредитель, под которого Витюня когда-то подлез и приподнял на спор, состарился и сдан на колбасу, но это не беда, новый бугай вырастет. Воздух, опять же, свежий, не московское не-пойми-что, овощи с огорода на навозе, без нитратов… Э-хе-хе…

Косолапо срезая речную петлю через очередной бугор, Витюня вновь увидел дым. Теперь сомнений не оставалось – кто-то невдалеке жег костер. Меньше всего Витюне хотелось вновь напороться на дикарей, однако взглянуть стоило. Само собой, осторожно, чтобы опять не пришлось оставлять позади себя убитых и изувеченных…

С верхушки титанической лиственницы, одиноко растущей на просвеченной солнцем лесной поляне, свисало и колыхалось на легком ветерке что-то очень большое и неуместно оранжевое. Вроде двух связанных белой тесьмой полотнищ – побольше и поменьше. Невдалеке горел костерок. Возле него на траве сидел и насвистывал щуплый рыжий парень, слава богу, одетый в красный капроновый комбинезон – не в волчью шкуру. Рядом валялся красный же мотоциклетный шлем с очками.

За истекшие сутки глазомер Витюни обострился чрезвычайно. По беглой прикидке, парень был невысок ростом, а по толщине торса не шел с Витюней ни в какое сравнение. Хлипкий. Такого не вопрос скрутить в бублик одной левой…

Увидев Витюню, парень перестал свистеть, выставил вперед палец, как пистолет, и с хорошо различимым удовлетворением в голосе произнес:

– О! Человек.

– Ты кто? – неласково отозвался Витюня, крепче сжимая лом. Хотя на душе немного отлегло: этот абориген не только был пристойно одет, но вдобавок разговаривал по-русски! И вообще, по-видимому, принадлежал к аборигенам цивилизованным.

– Не видишь, что висит? – Парень указал на лиственницу и нервно хихикнул. – Я парашютист.

Глава 8

– Запаску распустил, по ней и слез, – рассказывал Витюне новый знакомый, назвавшийся Юриком, – а до земли еще сам видишь сколько… ну и подвернул ногу. – Он пощупал лодыжку и пожаловался: – Болит, сволочь.

– Идти-то сможешь? – спросил Витюня.

– Смочь-то смогу, пожалуй. Вопрос в другом: куда и зачем?

– Ну туда, – Витюня не очень уверенно показал рукой. – Вниз по течению.

– Ты все это время сверху, что ли, шел? – полюбопытствовал Юрик.

– Угу.

– С ломом?

Витюня кивнул и снова угукнул. Не бросать же инструмент. Равно как незачем подробно объяснять всякому встречному-поперечному, что ломов на стройке нехватка и из-за каждого утраченного Луноход-Мамыкин будет полдня нудить не переставая.