Мандат - Власов Александр Ефимович - Страница 30

ГРАФИНЬКА

То ли карлик шел очень быстро, то ли он выбрал другую дорогу, только мальчишки так и не догнали его. Выбежав на Старо-Невский проспект, они наскочили прямо на патрульных, прочесывавших привокзальные улицы.

В соседнем дворе стоял грузовик с кузовом, обтянутым брезентом. И не успели мальчишки испугаться, как очутились на скамейке под брезентом.

Пожилой мужчина в очках, с кобурой на ремне, в осеннем пальто сел напротив беспризорников, улыбнулся и спросил:

— Никого не забыли? Можно ехать?

— Хм! — с хитрецой произнес Хмыка. — Подожди немного! Сейчас придет еще один — с ленинским мандатом. Он тебе поедет!

Мужчина в очках посуровел:

— Плохо шутишь, парень!.. Запомни на всю жизнь: Ленин… — он глубоко вздохнул. — Да что говорить! Где эти слова-то!.. В Питере бензина — считанные капли, а за вами машину гоняем! Дров нету, а для вас — санпропускник с горячим паром! Хлеба нет, а вас ужин ждет! И все это — Ленин! Владимир Ильич!

Снаружи стукнули по брезенту и тихо предупредили:

— Еще идет!

Мужчина приложил палец к губам.

— Если зашумите, он останется мерзнуть на улице, а вы спать в чистой постели будете… Нехорошо получится!

Снаружи тот же голос сообщил:

— Девчонка! Не из этих!.. Можно ехать!

Мужчина в очках привстал, доверчиво оперся рукой на плечо Пата и стукнул кулаком по кабине водителя.

С перебоями зачихал мотор.

Снаружи крикнули:

— Дубку про улов сообщи!

— Помню! — отозвался мужчина и спросил у беспризорников: — А ну, признавайтесь, кого Юрием зовут?

Мальчишки переглянулись. Хмыка оттопырил ухо.

— Ясно! — произнес мужчина, поняв, что они откровенничать не собираются, и добавил: — Разберемся!..

Машина тронулась, выехала со двора и, поравнявшись с Глашей, покатилась дальше…

Не знала Глаша, что тех, кого она, по поручению Глебки, хотела догнать, только что провезли мимо нее. Глебка не успел объяснить все подробно. Он только сказал, что Юрия увел бандит — карлик. Беспризорники следят за ним, и Глаша должна идти по проспекту, пока не увидит семерых мальчишек. Надо им сообщить, что у Глебки разболелась нога и что он велел обязательно узнать адрес карлика и сразу же вернуться на вокзал.

Глаша все быстрее и быстрее шла по темному проспекту. После того как проехала машина, навстречу не попался ни один человек. В окнах гасли последние огни. Впереди и на пересекающих проспект улицах было темным-темно. Но Глаша не боялась темноты. Здесь не лес — медведей нету. Сбиться с дороги невозможно. Проспект — без единого изгиба, как стрела, а в другие улицы Глебка приказал не заходить.

Одно не понятно: почему все еще не видно мальчишек? Неужели они идут так быстро? Но тут Глаша вспомнила, что беспризорники следят за каким-то карликом, а он мог побежать от них. Тогда и мальчишки, конечно, побежали, чтобы не отстать. И она тоже припустилась вдоль вереницы темных домов и закрытых ворот.

Проспект привел Глашу к каменной стене вроде монастырской, В центре виднелся вход, но и здесь ворота были закрыты. За оградой вверху на фоне неба проступали неясные очертания церковного купола. Расчищенный тротуар кончился. Влево уходила тропа, протоптанная среди сугробов подтаявшего снега. Идти дальше или вернуться?

Глаша колебалась недолго. Подумав о брате, который попал в воровской притон, о Глебке, с нетерпением ждавшем ее на вокзале, она решительно повернула влево и побежала по тропе мимо приземистого монастырского здания с узкими, как бойницы, окнами.

Теперь уже нигде не было ни огонька, но Глаша не теряла тропу, которая темной полоской уходила все дальше и дальше.

И снова Глашу стали одолевать сомнения. Скоро и город, наверно, кончится, а мальчишек не видно и не слышно! Может быть, Глебка что-нибудь напутал? Или она сама пошла не туда, куда надо? Ведь даже дома тут какие-то нежилые, похожие на большие кирпичные сараи без окон и с железными дверями. Не вернуться ли все-таки назад?

Но впереди вдруг что-то скрипнуло, и Глаша услышала, как невидимый отсюда человек громко причмокнул губами и произнес:

— Н-но! Шевелись!

Со всех ног бросилась Глаша на голос. Ей казалось, что это далеко. Она не рассчитала и, разбежавшись, чуть не наткнулась в темноте на оглоблю.

Лошадь всхрапнула и отпрянула в сторону, выдернув сани из колеи. Испуганно ахнула женщина. Мужчина судорожно натянул вожжи, перекрестился и выругался.

— Тьфу! Нелегкая тебя по ночам носит! Лиходейка окаянная! Чего выскакиваешь, как из-под земли?

— Больно ты пужливый! — улыбнулась Глаша. — Мальчишки вам не встретились по дороге? Семь их должно быть.

Мужчина и женщина молчали. Они не просто молчали — они оцепенели. Глаша поняла: произошло что-то страшное, но что?

А вокруг будто немного посветлело. Она оглянулась.

В темноте, ни на что не опираясь, парил в воздухе багрово-красный крест. Зловещий отсвет от креста падал на деревянный забор, отгораживавший кладбище от Шлиссельбургского тракта. В одном месте верхушка забора была обломана, и над расщепленными досками торчали три черепа с горящими глазницами и оскаленными зубами.

В мертвой тишине устало фыркнула лошадь и тряхнула головой, тихо звякнув удилами. Эти мирные деревенские звуки помогли Глаше преодолеть леденящий необъяснимый ужас, который охватывает иногда и смелых людей, встретившихся с чем-нибудь на первый взгляд сверхъестественным, непонятным. Она даже хотела сказать что-то обомлевшим от страха, застывшим в санях людям. Но три черепа, мигая горящими глазницами, задвигались, стали подниматься, и над забором выросли высоченные, одетые в саваны выходцы с того света. Один из них — самый высокий — отвел ногу в сторону и легко перешагнул обломанный в этом месте, но все же довольно высокий забор.

В санях пронзительно завопила женщина. Она спрыгнула в снег и побежала. Мужчина бросился в другую сторону.

А Глаша, замерев, все смотрела на мертвецов, которые по очереди перешагнули через забор и, покачиваясь, шурша длинными, до самой земли саванами, надвигались на нее. Кровожадно горели их глаза. В огненных ртах чернели острые клыки.

Лошадь все пофыркивала и мотала головой. Позвякивали удила. И Глаша в какое-то переломное мгновенье почувствовала, что не боится этих мертвецов. «Обычные разбойники! — мелькнула мысль. — Только городские, с фокусами!» Страх не прошел, а как-то изменился, стал понятным, осмысленным. С ним можно было бороться. «Взять у меня нечего, — подумала она. — Убить не за что, а если поколотят — стерплю!»

Тут Глаша вспомнила про сани, про людей, которые везли что-то, и посмотрела назад. Ни мужчины, ни женщины поблизости не было. В санях лежали туго набитые мешки, прикрытые сеном. И Глаша догадалась, что именно эта поклажа и привлекла к себе ходячих мертвецов.

Передний — самый высокий, трехметрового роста — остановился в нескольких шагах от Глаши и захрипел, точно его душили. Два других запрыгали, деревянно постукивая ногами, до пят закрытыми саванами.

Глаша отмахнулась от них.

— Отвяжитесь! У меня ничего нет! А это, — она кивнула на сани, — не мое!

Мертвецы больше не прыгали. Самый высокий перестал хрипеть, зашатался и, чтобы сохранить равновесие, оттопырил саван и через него рукой ухватился за соседа.

— Ходули-то бросьте — упадете! — сказала Глаша. — У нас в Таракановке и повыше мальчишки делают!

Искренний звонкий смех донесся из-за кладбищенского забора.

— Ай да деваха! — воскликнул приятный женский голос. — Покажите-ка мне ее!

И этот же голос, вдруг погрубев, привычно скомандовал:

— Туши фонарь!.. Муку взять! Лошадь не трогать!

Кровавый крест за забором потух. Мертвецы, шелестя белыми балахонами, сошли с ходуль, сняли фанерные черепа, задули горевшие внутри свечи. Самый высокий, подобрав свою амуницию, взял Глашу за рукав.

— Идем! Графинька требует!

Глаша не сопротивлялась, не кричала и не пыталась убежать. Слишком много сил потратила она, чтобы не поддаться страху.