Дети бездны - Витич Райдо - Страница 44

— Умерла?

— Хто, сова?!

— Жена.

— Чёй- ить? — вытаращило глаза дерево. — Ушла. Кинула Дэйна. Она ж грили, не почести ей в логове оборотней жить. В обчестве вишь, приличном не покажись, позорищааа, манеры ж у их не те, смотрят не так, дышуть не этак. Погневалась тута на свою жизню сгубленную, попалила как ты лесов — то и сбёгла, но опосля как кровушки из Дэйна попила. Ох, хороводила, как его терпежу на почитай полгода хватило? Ан, все едино не сдержался — сбег как заяц от лисы. О, как! Но грят, порвал ее шибко, потому сбег. Видать спужался, что вовсе сгубит. А третья ничё, прилична женчина, хоть и человечья, ага.

Диана зажмурилась, потерявшись: третья?!!!

— Токмо боязлива была страсть. Видно потому и помёрла. Не сдержалось сердечко. Людишки-то шибко слабы для нашего миру, не кажный обвыкаетси. Ай, чё о ей — что была, что не была. Из замку носа не казала. А ты гляжу по крепче её будешь, хотя боязлива, ага. С непривычки видать, да? Чую запах от тя еще людской идёть. А кровь-то сильная у тебя, грили маститая. А! Слышь, а ты чья будешь? Чёй-то не пойму, — прищурилась.

— Я?… Не важно, — отмахнулась, пытаясь сесть, но ее все набок заваливало, тело от известий неожиданных подчиняться отказывалось.

— Ааа, нууу… Ну, хошь, так молчи, мне все едино кто в родне у тя. Мне ж главно девонька что? Согласье меж нами.

— Я не специально, — заверила девушка.

— А. С расстройству, да? Нууу, быват. Ага. Только ты энто, боле в лесу не расстраивайся, ладно?

— Постараюсь, — кивнула, вздохнув. В голове одно было — три жены Дэйна. Она четвертая. И, наверное, самая ненужная.

— Ага, во-во, старайся, а за то у нас с тобой мир да гладь будет. Я ж чё помочь завсегда рада. Мне что главное — поряядооок. А то и мне мед и тебе радость. Ты ж тапереча хозяйка здешняя и все у тя ладком должно быть. А я пособлю. Где надо пригляжу, где чё — подскажу…

— Дэйн где? — встрепенулась Диана.

— Эк, ты! — округлила глаза жрица. — Нужля сбег уже? Ох, пострел. Ну, крепись, чего тут, не от тебя первой текаить. Он существо вольное.

— А я рабыня по-вашему? — уставилась на нее горящим взглядом. Сколько можно терпеть оскорбления?

Дерево смолкло, пошамкало губами, изучая девушку:

— Н-даа. Так не в обиду я, — притихло.

Диана развернулась и пошла обратно, к лошадям:

— Поговорили.

— Так ты это — уговор! — бросила ей в спину Звенильда.

— Я слово дала. Поймите, я не нарочно, само выходит.

— Да?

Сучковатая ветка вцепилась в плечо девушки, развернула обратно к жрице:

— Ты штоль силушкой володеть еще не обучена? Средь людёв долгонько жила?

— Неделя, как из того мира.

— Ааа, вон оно чего, — задумалась и выдала. — Ладноть, вижу не плоха ты нутром, а что неопытна, так с дитёв больно не спросишь. Скидку дам, вот моё слово. И еже ли чего забалують мои, аль обидять, обращайся. Разберуся.

— Спасибо. И простите, если что не так. Не со зла это и без умысла.

Жрица растерялась: ишь ты, грили как с ней? Со всем, значиться, уважением, абы ровня она госпоже ей-ной из высшей касты. От, дела!

Ну и дурень, Дэйн еже ли сбёг! Дурында, однако, стоеросова! Настояща!

— Ну… не робей, ага. Иди уж.

Ветками махнула и перед Дианой как по волшебству расступились деревья, из-под ног как змеи в стороны расползлись коряги, вздыбленные корни. Тут же стало видно все вокруг: воинов, лошадей, Сантьяго бродящего с хмурым видом на опушке, шпиль замковой башни вдалеке.

— Слышь? — склонилась к ней жрица. — Еже ли заскучаешь, али посплетничать захотишь, приходь, завсегда рада тебе буду. Ага.

— Спасибо, — улыбнулась девушка. Хоть одна радость в этот беспросветный день — с хозяйкой лесной подружилась.

Может и обычная она кикимора, но бабушка забавная, добрая.

Диана потянулась и клюнула ее в крючковатый отросток на "лице":

— Спасибо.

— Эт чё?! — отпрянула, ветками нос ощупала. И пятится, глаза на Диану тараща.

Деревья вновь завесой встали, скрывая свою госпожу, а Диану ветками легонько подтолкнули: иди уже.

Шантал ее первым увидел, подошел:

— Как свиделись?

— Нормально. Хорошая женщина, — и не останавливаясь к брату двинулась.

Шантал отстал от изумления: хорошая? Женщина? Это ему грили сказала?

Девушка к Сантьяго подошла, уставилась обвиняюще:

— Почему ты не сказал, что Дэйн уже был женат? Три раза!

Мужчина нахмурился:

— Я не думал, что это может иметь какое-то значение.

— О чем ты вообще думал? — качнув головой, всхлипнула Диана. Но не плакать ей хотелось — выть.

За спиной громыхнуло и девушка поспешила к лошади, чтобы убраться скорей из леса. А то не сдержится — горе натворит — спалит правда все в округе. А чем жители лесные в ее бедах виноваты?

Гости домой вернулись, а Звенильда все покой по лесу искала, бродила, молодость свою вспоминая. Вышла на опушку, села на бугорок, свистнула, лесовиков — помощников своих подзывая. Те выкатились шарами в пожухлых листьях, обступили госпожу:

— Чего?

— А ничего! Нову хозяйку берегчи и ото всяких неприятностев спасать!

— Ага! — кивнули дружно.

— А коли чего, сразу мне докладать!

— Ага!

— Ну и фьють, — свистнула разгоняя "колобки". Те в разные стороны покатились. А Звенильда опомнилась, вдогонку крикнула:

— Дэйна сыщите мене!

— А чего, на то-ем краю леса он тоской маетси, — остановился один, вытянулся, как гриб — моховик.

— От ты! — заворчала старушка поднимаясь. — Это ж в каку даль мне таперича идтить? Почитай через всё государство моё пёхом скрипеть! Ох, ты ж, маму непогоду!

— Понесть?! — с готовностью подкатились к ней помощники.

— Да геть на вас! Сама корни дотащу, — ветками махнула, заставляя деревья расступиться перед ней и поскрипела покачиваясь с корня на корень переваливаясь.

Дэйн пантерой метался по лесу, надеясь избавиться от мыслей о Диане, от тоски, от боли, и уйти, как уходил уже. Оставить ее — пусть живет как хочет, но об урода не пачкается.

А не уйти — домой как медведя за медом тянет.

Лег на холме у опушки, морду на лапу положил и смотрит на далеко далеко впереди виднеющуюся башню — там она.

Ветер шумит, белки вокруг пантеры хороводы водят, сороки трещат, вспугнуть пытаются, прочь прогнать — а Дэйн лежит, смотрит — не взгляда оторвать, не пошевелиться. Рвет душу тоска, обида и одиночество, вздохами да всхрипами выходит.

Из кустов вышла Звенильда, плюхнулась рядом раскинув корни и ветки:

— Сидим, да? А чего сидим?

Пантера глянула на нее с нехорошим прищуром: иди-ка ты, бабка, куда шла, и отвернулась.

— Ааа, ну сиди, сиди, глядь усе просидишь, дурень.

Пантера встала и лениво потрусила прочь — ругаться не хотелось, как и видеть кого-то. Но ушло животное недалеко — корни схватили зверюгу за задние лапы и тащить обратно. Пантера перевернулась на спину, превратившись в Дэйна. Он перехватил корень рукой, сдавил, заставляя жрицу вспомнить, кто перед ней и перестать чудачить.

— Ой, ну все, все. Чего ты, ну? — запричитала плаксиво. — Все обидеть норовишь стару женчину. А я ж со всем сердцем к тебе!

Дэйн выпустил корень, усмехнувшись — не там ли ты бабка свое сердце запрятала?

— Силен ты больно, — проворчала, тряся чуть сплющенным корнем. — Эк, ума б еще хоть полстолечко.

— Ты часом сама умом не повредилась? — разлегся на траве мужчина, лениво поглядывая на ворчунью. Ясно было что настроение у той хоть куда, потому смелости хватало с лордом беседу вести, да еще дерзить. И он бы поболтал с ней — любопытная она женщина. Да беда — мрак у него на душе, да такой беспросветный, что впору вместе с волками выть, а не с Звенильдой разговор вести. — Шла б ты лесом. Мимо.

— Я — то пойду, да вопрос куды ты, касатик, новострилси.

— Тебе что за интерес?

— Так женку твою ноне свидела — справна, что и сказать. От такой токмо дурни бегають.