Дымка - Джемс Виль - Страница 4

Здесь, на равнине, облако пыли немного рассеялось. Дымка смог оглянуться назад и впервые увидел человека. По тому, как вела себя мать и весь табун, по тому, как они неслись, стараясь во что бы то ни стало уйти от него, Дымка понял, что это какое-то особенное животное — животное, с которым лошади не приходится спорить и драться, животное, от которого только и можно спастись бегством.

Но, видно, и в бегстве не было спасенья, потому что всадник летел за ними по пятам, не отставая ни на шаг, пока не загнал их в широкие ворота большого бревенчатого кораля, Дымке показалось, что бревна кораля — это деревья, которые растут не вверх, а вбок. Дымка видел, что им не прорваться через эти деревья, он прижался потеснее к материнскому боку. Табун пустился вокруг по загону, большие ворота закрылись. Обезумевший табун вернулся назад и встретился с кривоногим, одетым в кожу, загорелым человеком.

Дымка вздрогнул, увидев, как это странное существо потянуло за собой лошадь — лошадь, которая была бы похожа на любую из их табуна, если б не странный кожаный горб у нее на спине. Потом человек, приблизившись к ней, снял со спины ее кожаный горб, лошадь встряхнулась и пошла к табуну и к Дымке.

Жеребенок понюхал ее потный бок, будто в этом могла быть разгадка тому, о чем он думал во время погони. Но запах еще больше сбил его с толку, и, отвернувшись от лошади, он уставился на существо, стоявшее на двух ногах.

Молнии часто сверкали в горах, где Дымка провел это лето, несколько раз он видал там и пожары. Эти молнии и огонь были большой загадкой для жеребенка, и, когда он увидел, что человек сделал быстрое движение рукой и в руке у него оказался огонь, а потом дым пошел у него изо рта, — он совсем растерялся. Он стоял остолбенев и смотрел на человека… Потом та же рука, в которой был огонь, опустилась и подняла с земли кольцо веревки, сделала петлю, и человек направился к табуну. При этом движении табун понесся по коралю и поднял пыль. Дымка услышал свист веревки, пролетевшей мимо него, и петля упала на голову одной из лошадей. Лошадь остановилась, человек подвел ее к кожаному горбу, который лежал на земле, и взгромоздил этот горб ей на спину. Человек вскочил в седло, и тут Дымка впервые увидел, как борется лошадь с двуногим су.

Это было необычайное зрелище. Дымка не раз видал игры и драки товарищей по табуну, он и сам умел и брыкаться и прыгать, но никогда в жизни он не видел того, что выделывала под седлом эта лошадь. Он понимал, что лошадь борется, мечется изо всех сил своих, чтобы сбросить с себя седока. Дымка весь затрясся, когда услышал, как лошадь визжит. Он никогда не слыхал, чтобы его родичи издавали подобные звуки, но он понимал их значение. Он и сам когда-то завизжал так, когда койот впился зубами ему в поджилки.

У Дымки горели глаза, он смотрел, как слабели прыжки лошади, как наконец она стала, человек спрыгнул на землю, открыл ворота и вывел лошадь наружу. Потом он снова запер ворота, сел в седло и ускакал с глаз. Только тут Дымка очнулся от столбняка и вздумал осмотреть место, в которое их загнали. Он потерся мордой о морду матери и пошел бродить по просторному коралю. Длинные пряди конских волос, попавших в расщепы бревен, говорили о том, что здесь уже прежде перебывало много лошадей, запах земли и клочки телячьих ушей, отрезанные при клеймении, напомнили Дымке беломордого теленка, которого он видел, когда ему было всего несколько недель.

Он собрался было с духом подойти и понюхать кожаные штаны, висевшие на воротах кораля, когда вдали показалось облако пыли, а под ним табун лошадей, которых гнали к коралю. Дымка увидел с десяток всадников и поспешно бросился к матери. Всадники загнали в ворота новый табун. Поднялись тучи пыли, весь кораль наполнился топотом, смятеньем, — в нем оказалось теперь около двухсот голов лошадей. Дымка рад был новому стаду: ему было спокойней, ему легче было спрятаться в таком большом табуне, он всегда мог забиться в гущу так, чтобы хоть несколько лошадей было между ним и двуногими существами.

Он прятался как только мог, пока табун носился по коралю. Потом, глянув между ногами других лошадей, он увидел, что по ту сторону забора разложен огонь и большие железные брусья пропущены между бревнами загородки, так что один конец их прямо в пламени. Тут снова в корале поднялась тревога, лошади носились вдоль забора и храпели. Многих перегнали в другой кораль, и здесь осталось голов пятьдесят, по большей части все молодые жеребята, вроде Дымки, и несколько старых, спокойных кобыл.

Теперь спрятаться было негде, и когда кривоногие люди распустили мотки веревок и петли засвистали над головой как пули, ужас наполнил сердце Дымки. Он слышал, как визжали другие жеребята, когда их ловили, сваливали наземь, связывали. В нем дрожал каждый мускул.

Он делал все, что мог, чтобы держаться в самом дальнем конце кораля, но казалось, эти существа повсюду и нет такого места, куда не достали бы их веревки. При одной из отчаянных своих попыток убежать прочь Дымка услышал свист веревки, — точно змея, она обвилась вокруг обеих его передних ног, он испустил стон и через секунду уже лежал на земле со связанными ногами.

Дымке показалось, что пришел конец света, когда он ощутил прикосновение человека. Он увидел, что одно из этих созданий бежит к нему с раскаленным бруском, почуял запах горящих волос и кожи — это горела его собственная кожа, — но он не почувствовал ни жара, ни боли, потому что находился в таком состоянии, когда каленое железо не страшней прикосновения человеческой руки. Но всему приходит конец — и хорошему и плохому, — и скоро веревки упали с его ног, все миновало. Дымка вскочил и бросился к табуну. На гладкой шкуре его была метка — метка на всю жизнь, не смываемое ни водой, ни годами тавро.

Отныне он принадлежал компании.

Неистовая радость обуяла всех — и Дымку и других жеребят, — когда таврение было окончено. Табун снова собрался в одном корале, ворота кораля были открыты, и снова все были свободны.

Дымкина мать двинулась первой. Оба табуна — и старый и новый — тоже не заставили себя ждать и направились к подножию холмов. На другой день лошади были уже на плоскогорьях, и вчерашнее было забыто всеми, кроме Дымки и прочих жеребят. Жеребята не успели еще забыть кораля потому, что для них это было совершенно ново, и еще потому, что у каждого из них было по памятке — по свежему, ноющему тавру.

Но время бежало. Новые события отвлекали внимание Дымки, приключение с коралем стиралось из его памяти, как дурной сон, ожог зажил быстро — осталось аккуратное клеймо.

Пришла осень, небо затянулось облаками, дожди похолодали, и всякий раз, когда прояснялось, усиливалась стужа. Солнце поднималось уже не так высоко и грело все меньше. Когда после нескольких ясных морозных утр снова затуманилось небо и ветер запорошил землю снежком, табун начал спускаться с гор ниже и ниже, пока не достиг подножия холмов, а там и равнины. Пора было перебираться на зимние пастбища. Зимние пастбища находились у низких отрогов, подымавшихся посреди прерии и в глубоких оврагах с густыми зарослями тополей и ивняка. Здесь можно было укрыться от непогоды, когда холодные северные ветры и воющие бураны загоняли все живое по норам. Травы были тут высоки, и до них всегда можно было добраться копыту. В тихие зимние дни, когда выглядывало солнце и стихал ветер, табун мог выйти из своего убежища и отыскать по склонам места, с которых ветры слизывали снег и где трава оставалась на виду.

При переходе по открытым равнинам и здесь, на зимних пастбищах, Дымкиным глазам, ушам и ноздрям было много работы. Столько нового, к чему можно было присмотреться, прислушаться и принюхаться! Все его чувства были напряжены, как струна. Дымка радовался, когда выпал первый снег. Он падал на плечи, на круп, Дымку же подмывало прыгать и резвиться. Прерия стала бурой, потом побелела, теперь не приходилось больше прятаться в тень. Морозы были Дымке не страшны, он успел сменить свою гладкую шерсть на более толстую и теплую, подбитую слоем жира, густая, горячая кровь не застаивалась в его жилах, и он мог спорить со снегом и стужей, только когда с севера через горные хребты переваливали бураны, он искал, где бы укрыться от вьюги.