Договор с вампиром - Калогридис Джинн - Страница 5

(Мое дорогое, еще не родившееся дитя! Как жаль, что тебе не суждено узнать любовь твоего деда, его доброту и отзывчивость. Как бы он баловал тебя, наше с Мери старшее, а то и вовсе единственное чадо, – он мастерил бы тебе деревянные игрушки, как некогда делал их для меня, Жужанны и Стефана. Чтобы представить, как выглядел твой дед, тебе достаточно взглянуть на меня. Мои острые черты лица и ястребиный нос – от него, мои волосы цвета воронова крыла – тоже от него. И только цвет глаз мне достался в равной мере от обоих родителей: у меня они светло-карие, в то время как у отца – зеленые, а у матери – темно-карие. Жаль, что мне не удастся столь же подробно рассказать тебе о твоей бабушке. Все, что я знаю о ней, мне известно главным образом со слов отца. Твоя бабушка, а моя мать, умерла вскоре после моего рождения.)

Я глядел на бледное, застывшее отцовское лицо. Оно стало еще уже, а его черты – еще острее. Глаза отца были закрыты. Осознав, что больше никогда не загляну в его умные зеленые глаза, я разразился коротким, судорожным рыданием. Я горько плакал, прислонившись щекой к его холодной, неподвижной груди, и, точно малый ребенок, умолял его хоть на несколько секунд открыть глаза. Хоть на мгновение.

Не знаю, сколько времени продолжались мои стенания. Затем я несколько успокоился и тут обнаружил, что мою щеку царапает какой-то холодный металлический предмет. Я повернул голову и увидел большое золотое распятие, прикрепленное к четкам, надетым отцу на шею. Несомненно, кто-то из этих темных крестьянок осмелился так поступить, а ведь они прекрасно знали, насколько это оскорбительно для него, ненавидевшего суеверия. Рассердившись, я схватил четки, намереваясь сдернуть их. Нитка лопнула и оборвалась, и часть бусин упала в гроб, остальные рассыпались по полу. Я швырнул остатки бусин вместе с распятием в дальний угол часовни. Золотой крест с легким звоном чиркнул по каменной стене и упал.

Гнев на время приглушил мое горе. Потом я заставил себя успокоиться. И в самом деле, вправе ли я злиться на этих добрых, но невежественных женщин? Вряд ли они сознательно хотели оскорбить память моего отца. Скорее всего, они руководствовались самыми благими намерениями. Я поднялся, собрал рассыпанные бусины, отыскал упавшее распятие и убрал в карман жилетки. Ощутив под пальцами письмо, надиктованное отцом, я уселся на скамью возле гроба и развернул лист плотной бумаги. Мои глаза побежали по строчкам, написанным четким округлым почерком Жужанны.

Аркадий, милый мой мальчик!

Когда ты прочтешь эти слова, меня уже не будет в живых. (В этом месте, невзирая на плотность бумаги, чернила расплылись.) Мне бы очень хотелось, чтобы ты с женой и ребенком вернулся в Англию и продолжал вести жизнь, к которой успел привыкнуть. Но думаю, ты поймешь, что без твоей помощи дядя окажется совершенно беспомощным, ибо некому будет управлять хозяйством. Ты должен занять мое место и во имя благополучия нашего рода исполнять все повеления графа. Таков твой удел, сын мой, и иной судьбы тебе не дано.

С каким бы злом ни пришлось тебе столкнуться, непременно помни, что я любил тебя всей душой. И дядя, сколь странным ни казалось бы тебе его поведение, тоже по-своему любит тебя. Пусть это поддерживает тебя во всех грядущих испытаниях.

Прощай! И да пребудет моя любовь с тобой, а также с моей дорогой невесткой и малюткой, которого мне не суждено увидеть.

Отец.

Я еще острее почувствовал тяжесть утраты и какое-то время просидел в полном оцепенении. Слова отца о необходимости занять его место отнюдь не явились для меня неожиданностью. После телеграммы от Жужанны мы с Мери постоянно возвращались в своих разговорах к этой теме. Помнится, когда я уезжал в Англию, у меня и в мыслях не было там остаться. Я ехал учиться, а по завершении курса намеревался вернуться домой и помогать отцу в управлении дядиным хозяйством. Зная дядин возраст, мне казалось, что к тому времени владельцем замка станет мой отец (теперь, похоже, его владельцем скоро стану я сам). Однако проведя в Англии несколько лет, я привык к ней, привык к тамошней жизни, потом встретил Мери, полюбил ее, женился и начисто позабыл о своих обязательствах перед нашим родом.

Пренебрегать ими и далее я просто не имел права. Браки между родственниками и так тяжело сказались на нашей династии. Я уже упоминал о детях, родившихся, подобно Жужанне, увечными, а также о слабоумии и умопомешательстве, преследовавших наш род. И все это длилось уже несколько столетий подряд. Только отцу и его брату удалось избежать семейных напастей и продолжить род Цепешей. Отец не пожелал выбрать себе невесту из привычного круга румынской аристократии и женился на сильной и здоровой девушке – наполовину венгерке, наполовину русской. К счастью, ни он, ни дядя не препятствовали моему браку с Мери и, узнав о нашей помолвке, прислали свои благословения. Но надо смотреть правде в глаза. Дядя уже очень стар, и, когда он умрет, я останусь последним в мужской линии рода Цепешей (или Дракул, как упорно называют нас эти темные суеверные крестьяне). Я должен растить и воспитывать своих детей не в Англии, а здесь, чтобы привить им любовь к родной земле (ведь не кто иной, как отец научил меня любить эту землю, а его в свое время научил мой дед). Не сомневаюсь, что и остальные предки столь же горячо любили эти прекрасные места, которыми род Цепешей владеет вот уже почти четыреста лет. Я не могу все бросить и уехать отсюда. Сама мысль о продаже замка и земельных владений неведомо кому представляется мне чудовищной.

Однако наряду с гордостью за свой род меня снедало чувство вины перед Мери. Ведь я уговорил ее оставить Англию и переехать жить в здешнюю глушь. Правда, по словам Мери, она всегда знала, что рано или поздно ей придется это сделать, и потому морально полностью подготовилась к такому шагу. Понимаю, она не хочет меня огорчать. И в то же время я не смогу быть по-настоящему счастлив на родине, если для Мери жизнь здесь окажется в тягость.

Я встал и в ночном сумраке часовни произнес слова клятвы отцу. Такие клятвы обычно приносят перед смертным одром (как тяжело сознавать, что я опоздал всего на несколько часов!), но у меня не было иного выбора. Я поклялся отцу, что выполню его завещание, останусь и буду заботиться о дяде. Наш ребенок родится здесь, на родной земле, и мы с Мери сделаем все, чтобы он знал не только о своем деде, но и обо всем роде Цепешей.

Я сидел на простой деревянной скамье, предаваясь скорбным размышлениям об отце. Вот так же здесь сидели многие поколения моих предков, совершая ночное бдение у гроба дорогого им покойника. Должно быть, прошло несколько часов. Я задремал, и беспокойный сон вновь вернул меня в детство. Я опять бежал в лес, догоняя Стефана.

Не знаю, что бы я увидел на этот раз. Из сна меня вырвало жуткое, пронзительное завывание, раздавшееся совсем неподалеку. Я едва успел открыть глаза, как дверь часовни со скрипом распахнулась и на пороге появился мой дядя Влад (никак не привыкну называть его правильно – двоюродным дедом), которого я не видел все эти годы.

(Мое дорогое дитя! Когда ты достаточно подрастешь, научишься читать и ознакомишься с папиными записками, твой троюродный дед Влад уже покинет мир живых. Он был человеком весьма эксцентричным и вел уединенную, почти затворническую жизнь. Возможно, его странности объяснялись легкой формой помешательства, преследующего род Цепешей. Влад отличался агорафобией – боязнью открытых пространств. Он редко покидал замок и сторонился контактов с другими людьми. Исключение составлял лишь мой отец, то есть твой родной дед. Поэтому отец взял на себя все хлопоты по управлению хозяйством и общению со слугами. Должен отметить, что Влад был необычайно щедр по отношению к моему отцу и к нам с твоей тетей Жужанной. В праздники и дни рождения он навещал наш дом и вел себя как добрый и заботливый дядюшка, осыпая нас подарками. Если бы не деньги Влада, твой дед и я вряд ли сумели бы получить образование. Однажды, когда тетя Жужанна серьезно заболела, Влад пригласил из Вены лучших врачей и спас ей жизнь.