Вторая родина - Верн Жюль Габриэль - Страница 18

— Но тогда пришлось бы помучить этих славных толстокожих…

— Ну нет! Слоны настолько сильны, что тяжеленные стволы для них просто как спички. Если бы знать, что они есть где-то в Новой Швейцарии, то не мешало бы их приручить.

— Нет, Жак! Я решительно против того, чтобы слоны проникли в Землю обетованную, страшно подумать, в какое ужасное состояние превратят они наши поля!

— Да, это так. Тем не менее, если представится случай встретить их на обширных просторах близ Жемчужного залива или в окрестностях Зеленой долины…

— …То мы этим случаем воспользуемся, но не будем создавать его специально… Это слишком большой риск…

В то время как Церматт и Жак занимались перевозками, Уолстон и Эрнст были поглощены устройством гидравлического колеса. Здесь очень пригодились знания и опыт Уолстона. Но и Эрнст, довольно сведущий в вопросах механики, оказывал старшему товарищу существенную помощь.

Колесо установили у подножия водопада на Шакальем ручье таким образом, чтобы приводить в действие поршни корабельных насосов. Вода, поднявшись на высоту тридцать футов, будет собираться в бассейне, вырытом на левом берегу, затем пойдет по трубам из саговых пальм, первые из них уже проложены вдоль крутого берега.

Работы проводились так энергично, что уже к двадцатому декабря канал был полностью готов выполнять свою роль.

— Не устроить ли нам по случаю завершения работ праздник? — внесла предложение Анна.

— Разумеется, — ответил с готовностью Жак. — Давайте сделаем так, будто мы присутствует при открытии канала в старой Швейцарии, согласна, мама?

— Делайте как вам хочется, дети, — ответила Бетси.

— Пусть будет так, — поддержал молодых людей Церматт. — Начнем праздновать сразу же, как только пустим в ход колесо.

— А чем закончим? — поинтересовался Эрнст.

— Праздничным обедом в честь господина Уолстона…

— И вашего сына Эрнста, — добавил Уолстон, — он заслуживает большой похвалы за усердие и способности.

— Такие лестные слова слышать, конечно, приятно, господин Уолстон, — ответил молодой человек, — но… ведь у меня был отличный учитель!

На следующий день в десять часов утра в присутствии всех представителей обоих семейств, собравшихся у водопада, происходило торжественное открытие канала. Колесо, приведенное в движение падающей водой, стало безостановочно вращаться, заработали оба насоса, перекачивая воду в бассейн, наполнившийся за полтора часа. Как только подняли заслонку, вода потекла по трубопроводу длиной 200 туазов.

Все восторженно зааплодировали, когда первые струи воды хлынули в канал. По традиции, Эрнст бросил в воду комочек земли, потом колонисты разместились в стоявшей рядом телеге и направились к Лебяжьему озеру. Впереди всех скакал на своем страусе Жак.

Тележка мчалась с такой быстротой, что, несмотря на крюк, который пришлось сделать, колонисты оказались там, где кончался канал, как раз в тот момент, когда на поверхности воды показался брошенный Эрнстом комочек земли. Этот комочек поприветствовали дружными криками «ура». Работу единодушно признали отличной.

Открытие канала состоялось через три месяца после отплытия в Европу «Ликорна». По расчетам Церматта, корабль должен появиться в бухте Спасения ровно через девять месяцев, если только какая-то непредвиденная причина не задержит его.

Не проходило дня, чтобы в Скальном доме не говорили об отсутствующих и мысленно все время не следовали за путешественниками: вот сейчас они приблизились к мысу Доброй Надежды, где Долли встретилась с братом Джеймсом; вот корвет вышел в Атлантический океан и плывет вдоль африканского побережья: и вот наконец он прибывает в Портсмут… Дженни, Фриц, Франц высадились на берег, и вот они уже в Лондоне, где полковник крепко обнимает свою дочь, — он уже не надеялся ее увидеть, — а затем обнимает и того, кто нашел ее на Дымящейся горе и с кем она собирается соединиться брачными узами…

Пройдут девять месяцев, и дорогие всем путешественники возвратятся. Обе семьи соберутся наконец в полном составе, а в недалеком будущем, кто знает, не станут ли их связи еще более тесными…

Так закончился 1816 год, отмеченный событиями, последствия которых коренным образом изменили жизнь колонистов Новой Швейцарии.

Глава VII

Наступило первое января 1817 года. По случаю Нового года оба семейства обменялись поздравлениями и подарками, незначительными по стоимости, но имевшими совсем другую, ни с чем не сравнимую ценность, ибо подобные безделушки по истечении времени становятся дороги как воспоминания. Не было недостатка в комплиментах в этот радостный день, который празднуется на всей земле. Прав был поэт, сказав:

Спасшиеся после кораблекрушения встречали Новый год тринадцатый раз, но никогда еще он не отмечался так торжественно, как сегодня. Все соединилось в этом празднике — волнение, искренняя радость, оживление и молодой задор. Особенно старался развеселить общество Жак. Церматт и Уолстон обнялись как старые друзья. Они давно уже смогли оценить и полюбить друг друга в совместной жизни и трудах. С отцовской нежностью поздравил Церматт Анну, Вильстон обнял Эрнста и Жака как родных сыновей. Что касается матерей, то они заключали в объятия и целовали с одинаковой материнской любовью всех — и своих, и не своих детей.

Анну очень тронуло поэтическое приветствие Эрнста. Надо сказать, что молодой человек увлекался поэзией и сам пробовал писать стихи. Впервые они прозвучали после того, как бедный осел сделался жертвой чудовищного боа. В память о погибшем Эрнст написал эпитафию[72] в несколько строк. Вполне понятно, что юная девушка как никто другой вдохновляла молодого Аполлона.[73] Щеки Анны покрылись ярким румянцем, когда Эрнст зачитывал ей свое поздравление в стихах, выражая радость по поводу того, что Анна обрела в Земле обетованной здоровье.

— Здоровье и… счастье! — дополнила девушка, обнимая Бетси Церматт.

Этот день, а он пришелся на пятницу, отпраздновали как воскресенье. Оба семейства обратились к Всевышнему с горячими молитвами, призывая благословение Божие на отсутствующих и выражая Создателю благодарность за все Его благодеяния.

— А наши животные! — воскликнул вдруг Жак.

— При чем тут «наши животные»? — переспросил отец.

— Да все они — Турок, Буланка, Каштанка, буйволы Буян и Ворчун, бык Ревушка, корова Белянка, онагр Легконогий, ослики Стрела, Торопыга и Живчик, шакал Коко, страус Ветрюга, обезьяна Щелкунчик — словом, все наши добрые двуногие и четвероногие друзья…

— Уж не хочешь ли ты, Жак, чтобы твой брат обратился в стихах ко всем, кто обитает в хлеву и в птичнике? — засмеялась мать.

— Нет, мама, не думаю, что наши добрые животные так уж чувствительны к прекрасным рифмам. Но они заслуживают того, чтобы мы пожелали им доброго Нового года и преподнесли двойную порцию корма или хотя бы свежую подстилку.

— Жак прав, — поддержал его отец, — сегодня у наших животных тоже должен быть праздник.

— Не забудем шакала и баклана Дженни, — напомнила Анна.

— Да, да, моя девочка, — сказала Мери Уолстон, — любимцы Дженни получат свою долю…

— А поскольку Новый год на земле повсюду, — добавил Церматт, — давайте вспомним тех, кто сегодня не с нами, но, безусловно, думает о нас.

И теплые воспоминания о пассажирах «Ликорна» опять нахлынули на присутствующих.

Про верных животных в этот день не забыли и никого не обделили ни едой, ни лаской, впрочем, вполне заслуженно.

Затем все общество направилось в столовую Скального дома, где их ожидал праздничный стол, а несколько стаканов старого доброго вина, выпитых за командира корвета, весьма подняли общее настроение.