Я - охотник - Верещагин Олег Николаевич - Страница 20

— Я все равно буду думать о тебе так, как вижу, — упрямо покачала головой Ленка. — Мне так легче, а то оторопь берет. Ладно?

— Ладно, — засмеялся Славка. — Давай помогу посуду мыть.

Вместе они быстро справились с тарелками. И, выйдя наружу, уселись на перила крыльца друг напротив друга, поставив ноги на перекладины. Запрокинув голову, Славка рассматривал звездное небо — звезды были крупные и яркие, похожие на застывшие электрические искры.

— Хорошая ночь, — сказал он. Ленка кивнула рассеянно — она думала о своем.

— Славик… — начала она и помедлила, ожидая реакции. Славка по-прежнему смотрел вверх. — А зачем вам это вообще? У вас же вечная жизнь. Жили бы себе и жили… Вас же никто не контролирует. Или на вас какое-то заклятье, что-то вроде?

— Нет никакого заклятья, — отозвался Славка. Обхватил колено руками, подтянул к груди. — Бывает, что охотники бросают свою работу. Я знаю такие случаи. Бросают и просто, как ты сказала, живут. Пользуются своей неуязвимостью и вечностью. Сегодня здесь, завтра там. Весело и весь мир повидать можно… Только потом все равно возвращаются. Кто через год, кто через век, но возвращаются.

— Почему? — прошептала Ленка. Славка ответил сразу:

— Есть такой рассказ: «Создан, чтоб летать.» Про космический корабль… А мы созданы, чтоб сражаться. Без этого нам… не по себе. Да и потом — трудно нам жить человеческой жизнью.

— Почему? — повторила Ленка.

— Потому, — Славка опустил голову, взглянул на девчонку с улыбкой, не соответствовавшей его словам. — Тяжело это — быть бессмертным, когда вокруг все смертные. Все стареют — и уходят, уходят… Друзья, знакомые, враги. Да, Лен, в конце концов ты начинаешь завидовать врагам-людям, потому что они могут умереть. И становится очень тоскливо от своей вечности.

Ленка соскочила с перил. Подошла и прислонилась к опорному столбу возле сидящего Славки. Протянула руку, коснулась джинсового колена:

— Мне тебя жалко…

— Не надо, — попросил Славка. — Я знаю, про что ты думаешь. Мы не умеем любить.

— Зато я умею, — произнесла Ленка прежде, чем успела подумать. И вспыхнула — но Славка не засмеялся, не отстранился. Он печально сказал:

— Это не спасает… Тебе будет пятнадцать, шестнадцать… двадцать, тридцать, сорок… сколько-то еще. А мне все будет четырнадцать. И в конце концов ты возненавидишь меня за то, что я такой. Потом ты умрешь… — Ленка вздрогнула, — а мне все будет четырнадцать, и я тоже начну тебя ненавидеть… Нет, еще раньше начну, когда разница в возрасте станет слишком большой.

— Но сейчас-то нам четырнадцать, — в отчаянье бросила Ленка. И услышала:

— Мне — только на вид.

— Ну и сиди здесь! — зло крикнула она и вбежала в дом. Славка не посмотрел ей вслед.

...Поплакав немного, Ленка успокоилась. А потом — как-то странно и неожиданно уснула. Странно потому, что продолжала видеть себя в своей комнате, отчетливо сознавать, что не спит, но при этом не имела возможности даже пошевелиться, что, конечно, бывает только во сне. Она видела, как в комнату совершенно бесшумно вошел Славка — его снадобье все еще действовало, и темнота не была помехой для глаз девочки. Он остановился у кровати, глядя внимательно и печально. Потом — достал из кармана джинсовки зажигалку и зачем-то поднес длинный язык пламени к губам. Ленка поняла — зачем, только когда он наклонился и осторожно, тихо поцеловал ее в уголок рта — теплыми, живыми губами, он подносил зажигалку, чтобы холод не разбудил и не испугал ее. Потом — отстранился, улыбнулся и тихо-тихо сказал: «Ну, вот и все. Извини. Спи.»

Повернулся — и вышел из комнаты тем же неслышным быстрым шагом.

А Ленка и вправду начала засыпать… но какая-то часть ее сознания, сопротивлялась сну изо всех сил, кричала, что раз она СЕЙЧАС засыпает, то РАНЬШЕ это был не сон, что Славка уходит один, уходит! Спать хотелось очень, тело не слушалось, и все-таки Ленка заставила себя привстать. Стремительно и неприятно закружилась голова — зато потом сонливость разом прошла. Спеша, она накинула халатик и побежала в зал, оттуда — на кухню.

В открытую дверь она увидела спину Славки, его сумку, которую он, перетянув ручки, превратил в рюкзак. Славка уходил по тропинке к калитке.

— Стой! — крикнула Ленка ему в спину с обидой и отчаяньем. Славка замер, медленно обернулся. Спросил:

— Ты проснулась? Не может быть.

— Ты никуда не уйдешь один, — отчеканила Ленка. — Я тебя не отпущу. И ты поступаешь подло, обманывая нас.

— Вам не надо идти, — ответил Славка. Но он не сделал того, чего Ленка боялась больше всего — не ушел сразу, потому что остановить его она бы не смогла. — Зачем вам идти?

— Ты поступаешь подло, — повторила она, чувствуя, что сейчас расплачется. — Почему ты не даешь с собой подружиться, почему не хочешь, чтобы с тобой обращались как с человеком, охотник?! Не смей уходить.

Словно по тонкому льду, Славка двинулся обратно к крыльцу и остановился на земле около него, около Ленки, стоявшей на ступеньку выше — так их глаза были рядом.

«Ты не спала?» — спросил требовательный взгляд Славки.

«Нет!» — ответил дерзкий взгляд Ленки.

— Хорошо, — сказал Славка, сбрасывая рюкзак. — Я не уйду. Слово чести. Только об одном тебя прошу: не рассказывай ребятам. И еще — пойди и ложись спать.

— Это уже вторая просьба, — вздохнула Ленка. — Я буду бояться, что ты сбежишь.

— Я дал слово, — серьезно ответил Славка. — Я посижу на крыльце. Сегодня мне не хочется спать.

Утро. Кузькин лес в тридцати пяти километрах от Болотова.

Обалдевшие от сухой жары комары, вяло жужжа, поднималась из-под ног при каждом шаге, но тут же снова опускалась в еще сохранившие подобие сырости заросли. Кусать они способны не были, летать — почти тоже.

Четыре человека шли через лес без тропинки, цепочкой. Самым странным было то, что встретившийся им полчаса назад объездчик даже не посмотрел в сторону мелькавшей среди деревьев группы, не поинтересовался, что делают в шестом часу утра в лесу, в его гуще, четверо подростков без сопровождающего — просто проехал мимо в каких-то десяти метрах, скользнув по четверке равнодушным взглядом.

Славка шел первым. На этот раз он вполне открыто нес меч на поясе. Вооружены были остальные ребята — тем же, чем и во время схватки в парке, но не только. Витек прихватил с собой туристский топорик с обрезиненной рукояткой, Серега — большой нож, настоящий американский «кей-бар»[10] — который утащил из отцовского стола. Славка пожертвовал еще два своих серебряных ножа, соорудив из них копья мальчишкам.

В рюкзаках каждый из четверых нес по три двухлитровые пластиковые бутылки, наполненные водой, шоколад и консервы на неделю, а так же спальные мешки. В отличие от обычного турпохода, опыт которых был у всех троих, Славка отмахнулся от сменной теплой одежды, палатки, спичек и массы других первой необходимости вещей, заявив маловразумительно, но уверенно, что все это в Серых Землях не требуется.

Со стороны на Славку было странно и даже жутковато смотреть. Казалось, он принюхивается к происходящему вокруг. Временами его лицо становилось напряженным и заострялось, как лезвие его же меча, а временами — отчетливо расслаблялось. Он молчал и требовал, чтобы молчали и все остальные, так что идти было довольно скучно. Выехав из города первой электричкой, ребята не выспались и, хотя и проснулись после часового марша, уведшего их вглубь Кузькина Леса, настроение было так себе. Даже не столько из-за недосыпа, сколько из-за вкрадывавшегося в души страшка, связанного с тем, что им предстояло.

Так они и шагали — не очень быстро, но целеустремленно, двигаясь к одному Славке известному месту — пока впереди лес не поредел, а потом разом прорвался, словно тенистый полог, и все четверо оказались на берегу широкой лесной речки. Над деревьями всходило солнце, ивы нагнулись к воде. Над частыми отмелями течение гнало густую рябь.