Тимур и его «коммандос» - Верещагин Олег Николаевич - Страница 27

…На сеанс собрался практически весь клуб и немало постороннего народу. Спортзал был полон. В ожидании начала просмотра кое-кто уже строил планы на съёмки нового фильма, который можно будет послать на фестиваль любительских лент. Но когда включили видео — разговоры утихли сами собой.

Фильм был задуман как фэнтэзийный боевик — даже с некоторыми компьютерными спецэффектами, которые обеспечил Витька Пелишенко. В массовках снимались почти все ученики школы и кое-кто из местного сельскохозяйственного техникума. Батальные сцены сменялись пирами и колдовскими обрядами. Злой колдун Кангар строил козни против Киевской Руси, мудрого Владимира Красно Солнышко и богатырской дружины во главе с Ильёй из Мурома. Действие захватывало — ещё и потому, что прикольно и странно было понимать — играют твои друзья и одноклубники. Но временами Данила просто забывал об этом. То ли правда очень хорошо играли ребята и девчонки, то ли ещё что…

И вот — последняя сцена. Больше нет ничего, только тёмная глубина. Следуя за пятном света, входят Илья и Добрыня — Олег Строев

66.

и Колька Риттер. По фильму витязи киевской дружины — не бородатые мужи, а молодые парни, почти мальчишки, рискнувшие бросить вызов Кангару после того, как хитростью и колдовством он загубил всех старших богатырей во главе со Святогором Могучим. Илья и Добрыня садятся плечо в плечо — молча, неподвижно. Глядят на зрителей…

ДОБРЫНЯ: Илья, ты чего молчишь-то?

ИЛЬЯ: Чего говорить? Дело сделали…

ДОБРЫНЯ: Ты всё равно не молчи, не надо. А то как-то не по себе.

ИЛЬЯ: Живой я, сколько раз повторять. Сказано ведь: "Илье на роду смерть не писана!" Чего тебе ещё?!

ДОБРЫНЯ: Да, это да… Только ведь мы прискакали, а ты… лежишь.

ИЛЬЯ: Устал. Поспать прилёг.

ДОБРЫНЯ: Я к тебе наклонился. А ты не дышишь.

ИЛЬЯ: Тебе уши пылью забило, пока скакал.

ДОБРЫНЯ: Может, и так… Владимир говорить стал, а ты всё спишь.

ИЛЬЯ: Заслушался. Говорил князь больно красиво.

ДОБРЫНЯ: Да, на это он мастер. А потом?

ИЛЬЯ: Чего?

ДОБРЫНЯ: Тебя ведь плащом накрыли.

ИЛЬЯ: Ночь же. Да ещё в степи. Холодно.

ДОБРЫНЯ: А поминали тебя зачем?!

ИЛЬЯ: Так Владимир сорок бочек зелена вина выставил! Что теперь — пропадать добру?!

ДОБРЫНЯ: Это да. Гульнули здорово… И всё-таки — зря! Право слово — зря, Илья! Зря! Теперь говорят-то что — вроде тебя и не было! Совсем не было — так, народ выдумал!

ИЛЬЯ: Ну и что?

ДОБРЫНЯ: Как — что?!

ИЛЬЯ: Ну и выдумал. Народ русский никчемного какого не выдумает.

ДОБРЫНЯ: Да хватит тебе, побратим! Давай, пошли, пошли в Киев! Как же Русь-то без тебя?!

ИЛЬЯ: А так. Для чего я ей сейчас? Врага мы побили. Чего людей смущать…

Из темноты выступает большой камень. На нём выбита надпись:

А ПОД КАМНЕМ ТЕМ

ИЛЬЯ СЫН ИВАНОВ ИЗ МУРОМА

ПОКОЙ НАШЁЛ.

Появляются друзья и соратники Ильи — Алёша Попович, Дунай-богатырь, Иванище, Краль Марко, другие персонажи славянских былин. Приходят жена Дубравка, князь Владимир. Садятся возле камня… Из темноты продолжают выходить люди — кто в форме времён Петра 1 и войн с Наполеоном, кто в офицерской форме разных времён, в гимнастёрках Великой Отечественной, бойцы афганской и чеченской

67.

войн… Им молча дают место.

ДОБРЫНЯ: Илья. Вот ведь — все собрались. Объявись! Самое время!

ИЛЬЯ (встаёт, смотрит в зал с экрана): Не время, побратим. А моё время придёт… Знаешь, Добрыня, когда мир кругом — я, может, не очень и нужен. А вот случись беда какая — тут я и объявлюсь. Ты не бойся, Добрыня — люди меня признают. Признают — не слепые же они! Люди ведь! (Смеётся, громко запевает и уходит. Добрыня догоняет его. Гаснет свет, но песня звучит и в темноте…)

Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью!

Встать за честь твою

Против недруга!

За тебя в беде

Сложить голову!..

ГЛАВА 3.

Щенок колли, которого он взял из этого дома. был назван Кусь и уже здорово вырос, стал любимцем Люськи. Данила вспомнил Куся, когда стоял возле слегка покосившейся калитки и смотрел на светящееся окно — угловое. Потом отошёл к каштану возле колонки и сел там прямо на землю, не сводя с прямоугольника, разделённого буквой Т, взгляда.

Она не пришла, хотя знала, что сегодня.

"Возьму и застрелюсь," — вдруг подумал Данила и отчётливо представил себе, как утром его найдут тут, под деревом, мёртвого, в засохшей крови из простреленного черепа. Стало не по себе, словно и впрямь собирался застрелиться. Данила встряхнулся. поднялся на ноги и пошёл к будке телефона, одиноко замёршей на углу. Набрал хорошо знакомый номер — телефоны в городе были бесплатные.

— Да? — она почти сразу сняла трубку. — Цэ хто?

— Клара, это я, — сказал Данила. И услышал гудки.

Он не набрал номера второй раз. Она снова бросит трубку. Вместо этого Данила вернулся к ограде её дома. Взялся за неё руками — и одним точным рывком перебросил себя внутрь, в палисадник.

— Мь-ииййеееуууу!!! — взвыли под ногами. Данила отшатнулся и сыграл в кусты каких-то цветов. Над головой хлопнуло окно, послышался сердитый голос: "Щоб вы пропалы!" — и целый водопад из руки Клары обрушился на голову, спину и плечи поднимавшегося Данилы. Он задохнулся — вода оказалась ледяной.

— Хтось?! — испуганно вырвалось у Клары, и Данила поднялся на ноги, оказавшись глазами на уровне её шеи.

— Я признался Данила и взялся руками за распахнутые створки: — Подожди. Одну секунду.

— Пусти! — Клара дёрнула створки, не справилась, закусила губу: —

68.

Пусти, ну?!

— Не пущу, послушай…

ХРЯСЬ!!!

Это была вторая за два дня пощёчина.

— Бей ещё, — сказал Данила. — Я тебя очень обидел. Я виноват. Никто не может ударить меня и не получить в ответ. Ты — можешь. Я тебя люблю.

Клара размахнулась. Прикусила губу мелкими белыми зубами, которые чистила "Жемчугом", никаким не "Блендаметом". Моргнула. Моргнула. Моргнула-моргнула-моргнула… Сказала:

— Мазохист, — и заплакала, перевесившись через подоконник в руки Данилы (который слегка обалдел), бормоча: — Я кричала на тебя… и думала, что ты больше не придёшь… мне так плохо было… я подумала, что умру одна… бросила трубку и склялась от своей глупости…

— Я говорил с отцом, — перебирая пальцами волосы Клары, Данила шмыгнул носом, потому что предательская сырость подбиралась к глазам. — До чего здорово, что ты есть, есть, есть… ты есть, ты есть…

…Светлана Александровна сидела перед телевизором, вытянув ноги.

— Я два выходных взяла, — окликнула она Данилу, когда он завозился в прихожей: — Хочу съездить с Люськой в лес… Ты слышишь?

— Слышу, — Данила вошёл, присел на диван. — Здорово, а то ты всё работаешь, её даже на речку сводить некому. В лесу тут красотища. Если хочешь, я карту дам.

— Данила, — щёлкнув пультом, Светлана Александровна повернулась к сыну, — Данила, поедем с нами, а?

— С вами?! — Данила удивился несказанно. И вдруг понял, что хочет этого.

Правда хочет. Поехать куда-нибудь с мамой и даже с надоедливой, вредной сестрой. Он никогда не думал, что может этого захотеть.

Но он этого хотел.

— Конечно, поедем, — сказал он — и стоило сказать это, чтобы увидеть лицо Светланы Александровны. — Мы фильм дорабатывали… Придёшь, когда сеанс будет?

— Если будет время… Но в газете дам заметку обязательно.