Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба - Верещагин Олег Николаевич - Страница 6

Князь разбудил его ни свет ни заря и задал злому Олегу (спать хотелось!) один вопрос:

— В объезд пойдёшь со мной?

— Пойду, — буркнул Олег, сдержавшись лишь потому, что не привык грубить взрослым.

С того момента он забыл, что такое скука и недовольство.

…Подумайте сами, можно ли быть недовольным, если встаёшь раньше солнца и, позавтракав необыкновенно вкусным молоком — холодным, с хлебом и мёдом — идёшь в конюшню седлать коня? Когда Олег проделал это в первый раз, Князь одобрительно хмыкнул и вынес мальчишке одно из ружей! Правда, патроны дал лишь потом, когда учил стрелять на речном берегу, но всё равно — представьте себе, что вы едете верхом по утреннему, только-только проснувшемуся лесу, а за плечом у вас — НАСТОЯЩЕЕ ружьё! В ту, первую поездку, Олег взял с собой «сидюк», но так и не врубил его ни разу. А вечером Князь сказал:

— А зря ты его таскаешь. Городские многие так делают. Выберутся «на природу» — орут, разные штучки включат, хохочут, а потом пеняют: «Мёртвый у тебя лес, дедуля!» дурачки. От человеческого шума любой лес, наверное, вымрет. Он ТИШИНУ любит. А вот если в лесу сидеть тихо-тихо — тогда многое увидать и услыхать можно. Даже самого себя.

— Как это? — удивился Олег. Князь загадочно усмехнулся в бороду:

— А вот поживи тут подольше, шуми поменьше…

С тех пор Олег не брал с собой плейер. Старый лесник оказался прав на сто один процент. Объехав с ним с утра часть его владений, Олег верхом возвращался домой — и, перекусив, путешествовал уже один. Чаще всего — пешком, лишь к реке уже знакомым путём ездил на велике. А в остальное время — исследовал лес. Это занятие не могло надоесть или приесться. Лес менялся, как море, он всегда был разным, даже если Олег посещал одно и то же место.Князь к вылазкам мальчика относился одобрительно, а на высказанное как-то опасение насчёт диких зверей ответил, что в лесу самый опасный зверь — человек, но людей тут почти не бывает. А звери сами на человека летом никогда не нападут. Главное — вести себя так, как положено в лесу, чтобы он признал тебя своей частью. «В общем, мы с тобой одной крови — ты и я, — вспомнил Олег Маугли, и Князь одобрительно кивнул: — Вот-вот. — и удивил Олега, добавив: — Киплинг правильно писал.» Кроме того, лесник познакомил мальчишку с собаками и предупредил: «Свистнешь — прибегут.» Олег как-то попробовал посвистеть километрах в пяти от кордона — минут через десять Клык возник перед ним, словно из-под земли. Глядя вопросительно и удивлённо. Кажется, он обиделся на «пустой вызов», и вечером Олег задабривал его мослами от ужина (за «немясными» продуктами Князь ездил в деревню, и еды на кордоне хватало — вкусной может быть ещё и потому, что Олег не садился за стол, не устав от своих экспедиций или просто от колки дров; да, и этому он более-менее научился и практиковался постоянно, благо — Князь сказал, что лишних дров не бывает). Иногда правда по вечерам Олег, укладываясь спать, думал лениво: «Сгоняю завтра в Марфинку…» — но утром его будил Князь, и всё начиналось сначала. До Марфинки ли было, если вокруг лежал лес — сырые тенистые ложбинки, залитые солнцем поляны, буреломная, тенистая и загадочная чаща, лесные роднички, бобровые хатки над рекой, увиденная однажды на берегу ручья возня волчат, потрясающий жутью и величественностью миг, когда Олег однажды натолкнулся на краю сумрачного болотца на лося… И ещё столько разного, что можно было увидеть — если просто посидеть тихо-тихо. Сперва Олег хотел попросить Князя взять его с собой на охоту, но потом без сожаления подумал, что стрелять в обитателей этого особого мира — леса — он просто не сможет. Ему хватало и стрельбы по мишеням, на которую старый лесник не скупился. Патроны он делал сам, и Олег с удовольствием помогал ему по вечерам — когда поужинали, все дела переделаны, а спать ещё не хочется. Мальчишка боялся, что будет скучать без аудио-видео, но скука пока что не показывалась даже когда Князь зажигал керосиновую лампу, и они усаживались около стола. Было у Олега ещё опасение — а не окажется ли он «лишним» для привыкшего жить в одиночестве старика, но Князь, казалось, наоборот — был доволен, что рядом есть кто-то, с кем можно поговорить. Запас рассказов у него был огромный, и Олег даже не всегда знал — верить или нет. Первые два или три вечера он только слушал, потом начал и сам рассказывать старому леснику про школу, про заграницу, про дом — с радостью и удивлением убеждаясь, что Князю интересно слушать и разные истории про класс, в котором учился Олег, и про здешние лесные «открытия» мальчишки, и про любимые фильмы Олега… Может быть, Князь просто соскучился по людям?

В этот — восьмой — вечер Князь рассказывал, как много было после войны волков, и как вот в это самое окно, возле которого он сидит сейчас, зимой 45-го заглянул, встав на задние лапы, Корноухий — вожак стаи, терроризировавшей две зимы подряд всю округу вплоть до окраин Фирсанова; волки не боялись людей, крали не только скот, но и собак, и маленьких детей, пока массовая облава не покончила с ними. А Корноухий ушёл.

Олег с опаской покосился на окно, представив себе, как это было: сидят люди, ужинают, и вдруг к окну из морозной ночи приближается огромная волчья морда, и свет лампы отражается в жутких глазах… Брр!

— Корноухим-то его дружок мой, Сенька Бурцев, сделал, — неторопливо говорил Князь, развешивая порох на аптекарских весах. — Вместе мы с войны вернулись, хоть он и нездешний был, а минский. Проезжали через Минск — как сейчас помню — он оперся так руками на перекладину в дверях вагона, а у самого слёзы в глазах стоят. Не город — одни развалины, безлюдье. Он и говорит: «Не могу я, дядя Антип — я ведь старше его вдвое был — на это смотреть. Едем к тебе, а то у меня душа больше пепелищ не выдерживает, навидался, хватит!» Ну и приехали. Я сюда вернулся, а он в колхозе работал. Той зимой они как раз с тамбовским начальничком одним волков били, да так хитро! Едут они на санях по лесу, а за санями — мешок с поросёнком бултыхается. Поросёнок визжит — вот и приманка. Только не трусь и бей, как выбегать начнут. Ну а тем разом как у них получилось-то — квёлый какой-то поросёнок попался, хотя начальник за него консервами платил и денег добавил — в те времена не всякий согласился бы продать за одни-то деньги, что деньги — бумага… Не завизжал, значит, а так, похрюкивал в мешке. Ну начальник и говорит — мол, сейчас я его! Подвинулся так на край саней и прикладом, прикладом. А лошадка волков почуяла. Возьми — да и рвани с места. Сенька с начальником — кубарем в снег… Лошадка-то в деревню прибежала — поросёнок цел, а сани пустые. Собрались мужики, на сани целым обозом. За мной заехали. Сеньку нашли — на дубу сидел, как ворон ощипанный, мы тряхнули, он так в руки и свалился… А от начальника того и костей не отыскали. Сенька-то после рассказывал — как выпали они из саней, он-то и говорит: «Давай скорей на дерево!» А тамбовский как ополоумел — ружьё бросил и бежать. А волки — вот они. Сенька-то его ещё отбить хотел, дурака. Жаканом из одного ствола повалил первого-то волка, стая было на него повернула. Он вторым-то жаканом и срезал ухо вожаку, а сам на дуб взлетел. Думал, они под дубом останутся — нет, круг обежали и следом за тамбовским погнали.

— Догнали? — спросил Олег, даже голос приглушив: он так и представил себе эту картину — как из фильма ужасов, только ведь было это ПО-НАСТОЯЩЕМУ!

— Догнали, — кивнул Князь. — Вместе с одеждой сожрали, даже что металлическое было — раскидали. Так и говорю — только кровь, да снег разрытый нашли…

— Волки расплодились, потому что на них охотиться было некому? — поинтересовался Олег. Князь покачал своей серебряной гривой:

— Да не плодились они больше обычного… Пришлые волки были. Украинские, белорусские, брянские… От войны бежали.

— От войны? — не поверил Олег. Князь кивнул:

— От войны… Когда люди друг друга за глотки берут — зверю лучше подальше забиться. Так вот.

— Князь, — Олег осторожно выкладывал на стол капсюли к патронам,

— Князь, а на войне… страшно?