Черная Салли - Кальма Н. - Страница 12

В очаге наконец вспыхнул огонь. Иосия бросил туда круглый сухой чурбан, и дрожащее пламя осветило стены кухни и заиграло на медном тазу. За окном стало как будто еще темнее.

Хлопнула дверь. Вошел молодой худощавый негр в широкополой шляпе и синей выгоревшей рубахе. Его желтые кожаные брюки были вправлены в охотничьи сапоги. Увидев сидящих у огня, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. При этом осветилось все его лицо с выступающими скулами и глубоко ввалившимися глазами.

– А, это ты, Наполеон? С чего это ты вздумал натянуть сапоги? Разве идет дождь? – спросил Гоу.

Наполеон кивнул.

– Да, скоро придет. Ходил на холм, глядел, где он. Боюсь. Южане. Могут прихлопнуть. – Он говорил отрывисто, рублеными фразами. Голос у него был немного крикливый.

Гоу подмигнул Иосии.

– Малый глух, как тетерев, – сказал он громко, – можно палить у него над ухом из ружья, и он будет думать, что сосед щелкает орехи. Правда, Наполеон?

Молодой негр улыбнулся.

– Я тоже говорю: «Масса Браун, надо беречься! Нас много, вы один».

– Правильно, Наполеон, дело говоришь, – Серьезно сказал Гоу и обратился к Иосии: – Парень до того предан капитану, что ходит за ним но пятам. Брауну даже не нужно с ним разговаривать: он только взглянет, а Наполеон уже понимает, что ему нужно.

– Так ведь и мы… – начал было Иосия.

– Э, нет, это совсем другое дело! – перебил его Гоу. – Джон Браун спас мальчишке жизнь. Хозяева чуть не вышибли дух из Наполеона. Тогда капитан выцарапал его и взял к себе. Кажется, это был тот самый негритенок, из-за которого Браун и стал аболиционистом.

Наполеон вышел на минуту в сени и вернулся с ружьем, Он принес с собой тряпку и, устроившись у стола, принялся протирать ложе и щелкать затвором.

– Что-то он уж больно готовится. – Гоу пристально поглядел на глухого. – Не сказал ли чего ему Джон Браун насчет выступления? Хорошо бы… А то мы тут совсем закисли. Попробую его расспросить…

Гоу направился к глухому. Но тут в сенях раздался громкий говор и топот многих ног. Дверь распахнулась, и в кухню вошли несколько человек.

ДЖОН БРАУН И ЕГО ТОВАРИЩИ

Вошедших было четверо. Почти на всех были дождевые плащи с капюшонами и теплые шарфы. Когда они сняли верхнее платье, оказалось, что двое из них – люди средних лет, один – совсем зеленый юноша, почти мальчик, и один – старик.

Пока молодые шумно вытирали ноги о циновку, разматывали шарфы и кашляли, как люди, попавшие в тепло после долгого пребывания на холоде, старик проворно скинул плащ и подошел к очагу.

Это был высокий человек с красным, обветренным лицом и волнистыми волосами свинцового цвета – так странно отливала его проседь. У него был крючковатый нос и большой тонкий рот, прятавшийся в седой неровной бороде.

Разговаривая, он потрагивал бороду. Всю жизнь Джон Браун ходил чисто выбритым, но после событий в Канзасе за его голову была назначена большая награда, и ему пришлось изменить свою внешность. Лицо его выражало спокойную энергию и невольно внушало каждому доверие и расположение к этому человеку.

Браун протянул к огню большие жилистые руки. Его спутники, раздевшись, придвинули скамейки поближе к очагу и уселись рядом с Гоу.

– С гор никто не приходил? – спросил Браун, устремив на Гоу светлые холодные глаза. По тому, как был задан вопрос, чувствовалось, что человек этот привык приказывать.

– Нет, сэр. – Гоу почтительно привстал. – Еще слишком рано, сэр.

Браун вынул из бокового кармана массивные серебряные часы-луковицу.

– Шесть часов, – пробормотал он, нам остается шесть часов. А я велел людям приходить, когда стемнеет…

Он сунул луковицу в карман и наглухо застегнул свой черный длинный сюртук.

Костюм его представлял странную смесь городского и деревенского, светского и духовного. Из-под пасторского сюртука виднелись брюки циста соли с перцем, вправленные в короткие и удобные сапоги. Шею его подпирал туго накрахмаленный стоячий воротник, завязанный черной шелковой косынкой. Шляпы на нем не было, и полосы, растрепанные ветром, свисали свободными прядями на широкий морщинистый лоб.

– Могу вас обрадовать, – сказал он громко: – сегодня ночью мы выступаем…

Гоу вскочил с места:

– Наконец-то!… Неужто правда, сэр!… Вот обрадуются ребята! Слышишь, Иосия, мы выступаем…

Огромный негр заметался по кухне с радостным и взволнованным лицом:

– Масса Браун! Масса Браун! За вами мы хоть в огонь…

– Сколько раз я просил тебя не звать меня масса»! – нахмурился Браун. – Здесь мы оба солдаты свободы… Я получил сведения, что в Харперс-Ферри идут федеральные войска. – продолжал он, обращаясь к Гоу, – они собираются снабдить армию оружием из харперсского арсенала. Нам нельзя медлить больше ни одного часа, иначе мы останемся ни с чем…

– Верно, отец, довольно мы сидели в этой лачуге! – сказал кудрявый рыжеватый юноша, вошедший вместе с Брауном. – У меня руки чешутся всыпать хорошенько здешним боровам…

– Ты рассуждаешь, как маленький, Оливер! Старший сын Брауна, Оуэн, резко отодвинул скамейку. Он был удивительно похож на отца: те же нависшие брови и холодные глаза. Только у него были усы и густые темные бакенбарды. Темно-серая шинель военного покроя ловко сидела на его широких плечах.

– Отец, неужели ты серьезно решил выступать? – обратился он к Брауну. – Ведь это безумие, отец: у нас слишком мало людей. Если придут солдаты, нам не уйти.

– Ты забываешь Канзас, – отвечал Браун: – там нас тоже было немного, но мы справились с тремя сотнями негодяев. Поверь, как только мы возьмем Ферри, к нам придут негры со всех плантаций, сотни рабов, которые мечтают о свободе.

Оуэн покачал головой:

– Боюсь, что, пока негры не узнают, кто мы такие, что мы делаем и зачем, они не придут. Мы все это время учились стрелять и не заботились о том, чтобы сообщить им о наших планах. Негры не знают нас.

– Чепуха все это! Я не для того приехал из Индианы, чтобы торчать перед котлом овсянки, – сказал третий спутник Брауна, которого звали Куком. – Действуйте, капитан, не слушайте его.

Он ощупал револьвер, висевший на поясе. Кук был верным товарищем капитана еще по канзасской войне. Одет он был в коричневую замшевую куртку и такие же штаны. У себя на родине, в Индиане, Кук считался искусным садовником, но теперь, глядя на его военную выправку, никто бы по подумал, что он некогда подрезал розы и прививал яблони.

Иосия бросил в очаг целое бревно, искры взлетели вверх огненным фонтаном, сухая кора затрещала, и стало слышно, как ветер гудит в трубе.

– Где Мэри и Джен? – спросил вдруг капитан, ни к кому не обращаясь.

– Они у соседей, мас… то есть капитан Браун, – отвечал Иосия. – Матушка Браун велела сказать, что скоро вернется.

– А девочку они тоже взяли с собой? – Глаза Брауна потеплели. – В такой холод таскать ребенка – это безумие.

Он снова заходил по комнате, бормоча:

– Хоть бы поскорее пришел кто-нибудь с гор! Остаются считанные часы…

ПРИШЕЛЕЦ С ГОР

Как бы в ответ на его слова, в дверь кухни постучали, и на пороге появился большой мулат, без шапки, с красным шарфом на шее. Он запыхался и тяжело дышал.

– Бэнбоу! Наконец-то! – воскликнул Браун, протягивая к вошедшему обе руки. – Ну, какие новости? – нетерпеливо спросил он.

– Капитан, к нам явился свободный негр из Вашингтона, – задыхаясь, начал Бэнбоу, – он видел солдат; в сорока, милях отсюда…

– Вот как! – Браун выпрямился. – Бэнбоу, люди готовы?

– Давно готовы, капитан. Мы так пристрелялись, что попадаем в цель не глядя.

Браун жестом подозвал к себе всех находящихся в комнате.

– Вот мой план, – сказал он твердо. – Харперс-Ферри соединяет два штата: Виргинию и Мэриленд. В Харперс-Ферри находится арсенал, в котором столько оружия, что его хватит на целую армию. Сегодня ночью мы должны захватить арсенал и увезти оружие и боевые припасы в Мэрилендские горы. – Он быстро оглядел всех. – За эти полгода мы с Бэнбоу облазили все скалы, все ущелья. Я знаю одно надежное местечко, где может спрятаться хоть целый полк. Туда я провожу весь наш отряд. Временно мы укрепимся в горах и там учредим первую свободную республику негров и белых. Там будет центр восстания. Из всех штатов к нам будут стекаться негры. Мы будем сильны, мы сможем захватывать плантацию за плантацией. И лет через пять наша республика объединит всех черных и белых сторонников свободы. И рабство в Америке будет уничтожено навсегда.