В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря - Каллахэн Стивен - Страница 44

Наутро я проснулся ослабевшим, но все-таки поймал себе на обед одиннадцатого спинорога. Свежие потроха спинорога и сушеные ломтики дорады хорошо подкрепляют мои силы. Я готов к новой битве.

С остатков липкой ленты облез клеевой слой и сбился в комочки. Я соскабливаю ножом вязкую массу, скатав ее в шарик, замазываю дырку на боку солнечного опреснителя, а сверху прилепляю кусочек ленты. Новая заплата держит воздух гораздо лучше, она дает отдых моим легким и защищает пресную воду от непрошенной морской соли.

2 апреля,

день пятьдесят седьмой

НЕИЗВЕСТНО, СКОЛЬКО ПРОДЕРЖИТСЯ ЭТА ЗАПЛАТА. На крутом шаре, похожем на живот Будды, все увеличивается пуп. Надо заблаговременно собрать как можно больше пресной воды. Из балластного кольца от опреснителя получатся две приличные емкости для хранения жидкости. Разрезаю кольцо на две половины и плотно завязываю их с одного конца. В оставшееся открытым широкое отверстие диаметром около трех дюймов наливаю воду и, наполнив емкость, тоже завязываю. В крайнем случае буду хранить в этих емкостях засоренную дождевую воду. С помощью тонкой дренажной трубки я смогу поставить себе клизму из этой негодной воды.

А — вырезаю из распоротого солнечного опреснителя кольцевую балластную камеру и разрезаю ее пополам. В — крепко перевязываю один из концов, но он по-прежнему подтекает, причем значительно; поэтому я закручиваю ему хвостик (С) и подгибаю его вверх, тоже надежно перевязав (D). К моему удивлению, течь он tie перестает, хотя и течет очень-очень слабо. Заполнив емкость питьевой водой, я повторяю перевязку на другом конце и подвешиваю ее горизонтально на внутреннем леере (Е). В таком положении оба конца оказываются приподняты кверху, что исключает утечку.

Ветер гонит нас к северу. Пора определять свою широту. Голь на выдумки хитра: скрепив треугольником три карандаша, я получил секстант. Вообще-то секстант представляет собой сложную комбинацию транспортира с несколькими зеркалами, которая позволяет навигатору одновременно видеть горизонт и какую-нибудь звезду или планету. Ранними предшественниками секстанта были сделанные из дерева градшток и астролябия. Мой инструмент еще примитивнее, потому что одновременно видеть звезды и горизонт с его помощью невозможно. Для этого мне приходится то наклонять, то запрокидывать голову, сначала глядеть вдоль одного карандаша на звезду, а потом — вдоль другого на видимым край мира, стараясь, чтобы инструмент при этом не шелохнулся. Сегодня же вечером я его испробую.

Севернее Антигуа дуга вест-индских островов поворачивает к западу. Если меня снесет севернее восемнадцатой широты, то мне придется плыть на двадцать — тридцать дней дольше, пока меня не прибьет к Багамам. Восточнее всего в группе Малых Антильских островов расположен остров Гваделупа. И я должен нацеливаться на широту 17 градусов. Если наблюдатель встанет на Северном полюсе, то куда бы он ни повернулся прямо над головой у него всегда будет находиться Полярная звезда, стоящая над горизонтом под углом 90 градусов. Макушка нашего мира располагается на широте 90 градусов. А на экваторе, на нулевой широте, Полярная звезда будет видна на самой линии горизонта. Поэтому широта любой точки на земном шаре непосредственно определяется как угол между Полярной звездой и горизонтом. Вот я и постараюсь измерить этот угол, чтобы найти свою широту.

Совсем иначе определяется географическая долгота. Здесь координатная дуга сопоставляется со временем. Каждый из 360 градусов земной окружности делится на 60 угловых минут. Каждая минута соответствует одной морской миле — 6076 футам. Наша Земля совершает полный оборот за двадцать четыре часа, поэтому небесные светила каждый час смещаются на 15 градусов долготы, или же на 15 угловых минут за одну минуту. Когда-то английские астрономы из города Гринвича учредили систему координат, приняв за нулевую точку отсчета долготы меридиан, проходящий через их маленький городок. С тех пор и поныне долгота любого места вычисляется путем сравнения момента времени, когда какое-нибудь небесное тело проходит там зенит, с моментом, когда оно бывает в зените над Гринвичем. Полученную разницу времени переводят затем в угловой отсчет, по которому наблюдатель и узнает, насколько восточнее или западнее Гринвича он находится. Определение долготы стало возможным лишь тогда, когда появились точные приборы для измерения времени.

Одним из первых, кто применил на практике замечательное изобретение, называемое хронометром, был капитан Кук. До него мореплаватели обычно просто шли на север или на юг до тех пор, пока не достигали широты, на которой был расположен порт назначения, и, достигнув ее, поворачивали на запад или на восток. Этот способ так называемой широтной навигации, когда ориентиром служит положение Полярной звезды над горизонтом, позволяет мне в сочетании с регулярным учетом приблизительной скорости моего дрейфа уточнить свое местоположение в бескрайних океанских просторах, где нет дорожных указателей и не за что зацепиться глазу.

Отмеряю по изображенной на карте компасной картушке с градусными делениями угол в 18 градусов и отмечаю его на своем секстанте. Теперь, мой «Утенок», курс на запад. Или на юг!

Весь день меня беспощадно избивают дорады, бередя раны и доводя до бешенства. К полудню небо расчищается и опять становится жарко. Легкие порывы ветра все чаще начинают задувать с юга, подталкивая нас к северу. Что за наказание. Всю ночь сияние луны озаряет эскорт из ста спинорогов и трех десятков дорад, которые беспрестанно колотят «Уточку» в днище и по бортам. Мы движемся точно на север, потом на северо-восток, а потом уже на восток и возвращаемся на прежнее место. Проклятье!

3 апреля,

день пятьдесят восьмой

К УТРУ, ОПИСАВ В ОКЕАНЕ ПЕТЛЮ, МЫ СНОВА ложимся на курс Секстант показывает, что мы находимся на семнадцатом градусе северной широты, и это меня очень радует. Однако я мог ошибиться на один градус и даже больше. А отклонение на один градус означает, что моя одиссея затянется еще на месяц. Грань, отделяющая меня от этой перспективы, слишком тонка, чтобы чувствовать себя здесь уютно. А тут еще впустую потерян целый день. Но нельзя же в самом деле рассчитывать на неуклонное движение вперед. Пятьдесят восемь дней, но именно сейчас мне требуются еще большее терпение и, пожалуй, еще большая настойчивость.

Из-под заплаты в «Уточкином» боку с бульканьем вырываются пузыри. Чтобы поддерживать нужное давление в камере, мне приходится браться за помпу каждые полтора часа. Затягиваю поплотнее жгут вокруг шейки заплаты. Вскоре после этого линь лопается, но заплата худо-бедно держится. Накидываю на нее затяжной узел из более прочного шнура и туго его стягиваю. Каким-то чудом нижняя камера теперь держит воздух даже лучше, чем верхняя.

Вот уже целая свора дорад пинает меня в задницу. Теперь они нескоро отстанут. Самое время попытать охотничьего счастья. Прицеливаюсь и колю — промах! Еще раз — попал! Чудесная самочка. Извлеченная из воды, она поблескивает под солнцем. Все ее тело пульсирует. Она изгибается, точно стараясь достать свой хвост — влево, вправо, влево, вправо, все быстрее и быстрее. От этих движений ритмично изгибается моя пика. Какое великолепное животное! Одним уверенным отработанным до автоматизма движением сбрасываю ее на плот и приканчиваю. Вот и опять я оградил себя от голодной смерти. Опять мною овладевает скорбь по утраченному спутнику. Все острее я ощущаю, насколько дух этих созданий сильнее моего. Я не нахожу этому разумного объяснения, и, может быть, в этом-то и дело. Не думаю, что рыбы мыслят отвлеченно, как мы; это совсем другой интеллект. Я все осмысливаю и доискиваюсь истины путем рассуждений, они же находят ее непосредственно благодаря насыщенной жизни, когда кувыркаются в огромных волнах, преследуют летучих рыб, когда борются за жизнь, попав на острие моей остроги. Часто мне казалось, что орудием выживания являются для меня инстинкты, которые предназначены для того, чтобы поддерживать заключенное во мне высшее начало. Сейчас я все больше убеждаюсь, что дело обстоит скорее всего как раз наоборот. Разум главенствует над инстинктами, и выжить я хочу ради самого простого, к чему стремлюсь инстинктивно: ради жизни. Дорадам и без того это дано: ради игры и удовольствий. Как бы я хотел стать таким, как те, что служат мне пищей!