Финт хвостом - Кинг Стивен - Страница 49

– В какой ты комнате?

– На первом этаже. Угловая комната.

– В северном крыле?

– Да.

Парализованным пальцем Джеральдайн дотронулась до подбородка, поросшего редкой щетиной.

– А ты, случайно, не кошку слышишь?

От ее вопроса рука у Плюш дрогнула, пролив суп на постель.

– Как ты узнала?

Джеральдайн устало улыбнулась.

– Значит, правду говорят. Там была кошка.

– Была? Ты ее тоже слышала?

– Я? Нет, слава Гайе. Просто я читала о том, как строился Данлоп-Хауз. Я думала, что это вымысел, но теперь, после твоих слов, история, кажется, подтверждается.

Плюш ненавидела, когда подруга говорила загадками:

– Я не понимаю.

– Что ж… – Джеральдайн одарила Плюш односторонней улыбкой, а вторая сторона застыла в жутковатой гримасе. – Ты не знала, что Данлоп-Хауз стоит на крови невинного животного?

– Что ты…

Джеральдайн тряхнула серыми локонами Медузы и снова ухмыльнулась, демонстрируя поредевшие зубы.

– Тебе нечего беспокоится – ты с ума не сошла. Ты и правда слышишь кошку.

– Но… нужно кому-нибудь рассказать, что она там. Мы должны ее вытащить.

– Она уже давно умерла, дуреха. Этому проклятому дурдому уже двести семь лет.

– Но как…

– Замуровывать в стену живого кота при строительстве нового дома… – таков был обычай в средние века. Эти дикари, одурманенные христианством, верили, что коты наделены сверхъестественной силой. Они приносили их в жертву, чтобы принести в новый дом удачу.

– Ты уверена?

– За тридцать лет что провела здесь с того дня, когда подсыпала своему старику стрихнин в хаггис, я прочитала немало исторических книг, – ответила Джеральдайн. – Я многое забываю, но такие кошмары забыть невозможно. Живую кошку замуровали в углу северной стены, чтобы принести удачу Данлопам и их дому.[22]

– И все эти годы… – Плюш побледнела. – Но я тебе говорю, она жива! Я слышу, как она мяукает.

– Она умерла двести семь лет назад, – повторила Джеральдайн. – То, что ты слышишь, если ты вообще что-то слышишь – призрак.

– Я должна ей помочь.

– Кошка мертва. И даже если ее призрак кричит, лучше оставь его в покое.

Той ночью, когда началось мяуканье, Плюш отодвинула кровать и приложила ухо к стене. Кошка, или ребенок… да кто бы то ни был, он явно страдает. Она слушала плач и шептала слова утешения. Боль взывала к боли. Плюш пробирал озноб, и руки покрылись мурашками.

Она закрыла глаза.

На мгновение она сумела заглянуть за пределы Страны Недалеких Людей и увидеть хрупкое тело Коллин под ударами волн. Руки были подняты над головой. Яркая вода текла между крошечными пальчиками, как золотые нити, но Плюш видела только спину, поэтому не могла понять, то ли Коллин весело резвилась в море, то ли смертельно боялась волн.

Плюш прижала губы к стене.

– Я вытащу тебя, – прошептала она.

Из туфли она вытащили ложку, которой кормила Джеральдайн, загнала ее между двух кирпичей, расковыряв заметную выемку в известковом растворе. Несколько крупиц упали на пол. Она снова поскребла. Раствор был старый, ломкий.

Держись. Я помогу тебе.

Начало было положено.

К концу недели ночной труд Плюш вознаградился четырьмя расшатанными кирпичами, которые она вытащила, а к утру поставила на место. Кроме того она умудрилась стащить с кухни нож для масла, когда повар отлучился в уборную, и спрятала его вместе с ложкой Джеральдайн внутри черных туфель, что прислала на Рождество ее сестра, Белль. Работа была нудной и кропотливой, и Плюш частенько хотела все бросить. Но как только кошка заливалась криками, Плюш начинала плакать, вспоминая о Муни и маленькой дочке, которую сама отдала морю. Ей чудилось, что Коллин звала ее сквозь Пустоту, поэтому тотчас бралась за работу.

Ни разу она не покидала границы Страны Недалеких людей, пусть даже совсем ненадолго, за исключением единичного случая, когда после ужина вернулась к себе и увидела на кровати чей-то шарф. Она потянулась к выключателю, но вдруг передумала.

Шарф зашевелился, скрутился в нечто кошачеподобное, и в то же время так не похожее на кошку. Он стал чем-то призрачным и потусторонним. Его мех цвета черного мармелада не был целостным – сквозь тонкую, как папиросная бумага кожу просвечивали внутренности. И стоило этому существу спрыгнуть на пол, Плюш сразу разглядела бесформенную голову, больше похожую на маску из папье-маше, без скул и рта.

– Боже, – промолвила она и протянулась к существу, чтобы погладить.

Однако бесформенная сущность тревожно замерла на месте, вздыбив шерсть. Она бросилась через комнату, подпрыгнула и исчезла.

В стене…

– Поднимайся, – раздался голос сестры Лорны. – В последнее время ты много спишь. – Она подняла занавески, и утренние лучи солнца ворвались в комнату, как желтые тигры. – Собирай вещи, завтра ты переезжаешь в новую палату. У тебя будет соседка.

Плюш перевернулась в кровати, не до конца проснувшись ото сна, где стая тощих чаек с прозрачными крыльями выловили из моря тело Коллин и понесли над волнами вниз головой. Плюш видела ее выеденные рыбами пустые глазницы.

Призрачные чайки из сна влетели в комнату и вцепились в голову сестры Лорны. В ужасе Плюш открыла глаза:

– Что?

– Говорю, у тебя будет новая соседка по комнате.

– Но почему?

Как будто стесняясь признать, что один обитатель Данлоп-Хауза совершил побег, сестра Лорна опустила глаза:

– Джеральдайн уже не вернется. Она… прошлой ночью уехала домой.

Плюш явилось видение: душа Джеральдайн исчезала, становясь все меньше и меньше, подобно завиткам на ракушке наутилуса. Она уплывала в тот мир, где Плюш часто бывала раньше, но который теперь для нее закрыт.

– Она умерла.

Перевод эвфемизма на язык жестокого факта крайне возмутил сестру Лорну. Она принялась стряхивать со своих накрахмаленных рукавов несуществующие ворсинки.

– Как бы то ни было, – сказала она, – мы решили использовать одноместные палаты для временных пациентов, для тех, кто оправится и уйдет. Так что завтра мы переведем тебя в двухместную комнату.

Весь день Плюш пребывала в страшном отчаянии. Ночью, как только выключили свет, она отодвинула кровать от стены, вытащила расшатанные кирпичи и принялась за работу.

Кошка начала выть двести семь лет назад. И этот плач проходил сквозь пальцы и колыхал тонкие волоски в ушах.

Она трудилась над кирпичами, молилась и выковыривала окаменевший цемент ножом для масла, ложкой и ногтями.

Когда она вытащила четыре кирпича, расшатывать окружающие стало значительно легче. На рыжеющем рассвете Плюш открыла участок стены шириной в фут. Пол был покрыт толстым слоем известки, а руки и лицо испачканы в песке.

Вопли кота звучали так громко, что ей просто не верилось, что их больше никто не слышит.

Плюш как можно глубже засунула руки в дыру.

– Ну, где ты там?

Рука коснулась чего-то жесткого и сухого, похожего на засушенные цветы между страницами книги. От неожиданности Плюш вытащила руку, но вновь потянулась к дыре и схватила находку, которая не имела ничего общего с кирпичом. Но…

Плюш осторожно просунула руки чуть глубже и вытащила наружу то, ради чего так упорно и долго трудилась: мумифицированное тело кошки.

Плюш покрутила ее в руках, завороженная столько прекрасным и жутким видом: прижатые к голове шелковистые полупрозрачные уши и прекрасно сохранившиеся лапы до самых кончиков когтей, которыми кошка пыталась прорыть путь к свободе. Глаза, конечно же, высохли. Плюш пристально вглядывалась в пустые черные глазницы, и ей казалось, что она видит кружение звезд незнакомой вселенной и слышит удары первых аккордов чужеземной музыки…

…и безуспешно пыталась следовать ритму.

Она прижала кошку к груди и принялась укачивать ее, как когда-то укачивала Коллин, тихонько напевая. Существо дрогнуло, словно оживая в ее объятиях. А потом, под воздействием воздуха, рассыпалось в прах.