Точка падения - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 25

Глава тринадцатая

Дело — труба

Тяжелый болотный дух пропитал все вокруг. Даже привычное в лесу потрескивание веток превратилось в какое-то почавкивание, всхлипывание. И дождь, который лил сплошной стеной, теперь как-то измельчился, перешел сначала в морось, а потом и вовсе в какую-то взвесь в воздухе. И непонятно — то ли идет, то ли испаряется. Наверное, в тропических джунглях такое в порядке вещей, а здесь… Липкий он какой-то был, дождик, и проникал, кажется, аж в мозг. Тянуло поминутно протирать глаза, но это не помогало — туман словно был внутри, а не снаружи. Внутри черепной коробки.

Мы ковыляли по прогибающейся под ногами упругой поверхности, хватаясь за стволы деревьев. В укрытой чехлом клетке с примотанным прибором Петракова-Доброголовина, которую волок Пауль, злобно бормотали бюреры, но на них мне в данный момент было наплевать. Тем более что скоро видимость снизилась до того, что я начал ощущать себя примерно как семидесятилетняя подслеповатая старуха, которая где-то посеяла свои очки. Ни черта не видать, в глазах словно мелкий песочек, вокруг — какие-то тени. И слух не обострился вопреки распространенному мифу, а как-то наоборот — словно в уши ваты натолкали. Мне эти фокусы совсем не нравились, напоминая давешнюю бетонку. Я скомандовал всем стоп и ложиться. Похоже, этому предложению обрадовался только Аспирин, который сразу же вспомнил о том, что не сидел шесть дней, аки тот Киса из старинной книжки (Киса — не сталкер, и книжка не про Зону, я и такие читаю иногда). Остальные с опаской опускались на корточки. Но, оказалось, не зря: там обнаружился сюрприз: по низу, примерно до колен, никакого тумана не было вообще, он полз над головами какими-то неровными сгустками, цеплялся за стволы деревьев, поглощая не только видимость, но и звуки. Внизу слух тут же восстановился. Я подумал, что, будь я сейчас в любой другой точке Земли, сроду бы меня не удивил этот туман — обычное природное явление. Эта мысль мне никак не давала успокоиться, потому что я не в любой точке Земли. А в этой, конкретной. И здесь, в этой точке, может быть нее что угодно — заснешь в таком тумане, а проснешься… ну, не знаю. Может, и вовсе на Сириусе проснешься. Однако все были спокойны, уставшие, раздраженные, но насчет тумана — спокойные. Я прислушался к своим ощущениям — нет… ничего. Да и остальные, чай, не первый день в зоне. В общем, я тоже успокоился и на всякий случай поинтересовался мнением остальных. Хотя ничего такого в самом тумане не было, мы решили переждать. Не ползти же на четвереньках, в самом деле…

Как раз случился небольшой островок, песчаный и твердый, поросший редкой жесткой травой, напоминающей лезвия ножей. Мы развалились на нескольких квадратных метрах, и я с трудом удерживался от того, чтобы не задремать.

Бегство из городка бюреров вымотало из нас все, что сохранилось после довольно комфортного пути к нему. Отец Дормидонт прикрывал нас до последнего, я слышал на бегу неразборчивые куски его проповеди и расчетливые пистолетные выстрелы.

— Интересно, батюшка жив? — спросил Соболь, вытряхивая хвою из ружейных стволов.

— Что ему сделается! — оптимистично сказал Аспирин. — У меня такое подозрение есть, что поп этот — не совсем и поп.

— Как это? — заинтересовался профессор.

— Ну, как-как. Вот про Болотного Доктора слыхал, чува-ак?

— Разумеется.

— Вот. Болотный Доктор — он же тоже вроде доктор, но не совсем доктор. Или Черный Сталкер — он вроде бы и сталкер, и в то же время не совсем сталкер. Полный офсайт, короче. То же и поп.

— Про него много всякого рассказывали, про попа нашего, — сказал я. — Но мне кажется, что он самый обыкновенный человек. Свихнулся малость на православии, с кем не бывает… Но он обычный мужик. Скорее всего и не поп даже. В смысле, семинарий не оканчивал, или где они там учатся на священников.

— Потому и волнуюсь за него, — вздохнул Соболь. — Душевный человек. И молитвы знает. Не то что в нашем храме городском батюшка — пьяница и дебошир.

— Я запомнил, где он живет, — успокоил я Соболя. — Будет время — сходишь в гости. Можешь и бюреров заодно навестить, если к тому времени не переедут.

— Сходишь тут в гости, — мрачно сказал Пауль. — У меня ноги не двигаются уже. Может, нормальный привал сделаем? Все равно туман кругом. Я вот твои ухи не вижу ваще.

— Брат, ну что ты несешь? — сказал я. — Именно, что туман кругом. Ни хрена не видно, и кто там в тумане — тоже не видно. Сидим на этой залупе песчаной, а нас, может, окружают уже.

— Тёмные?! — предположил Аспирин, резво подхватив свой автомат.

— Может, Тёмные. А может, мутанты. Давайте-ка еще на пять минут расслабимся, и вперед.

Расслабились, как тут не расслабиться. Ноги в самом деле гудели, Пауль не врал… Я потянулся, мышцы спины отдались тупой болью.

Внезапно почти рядом раздалось отчетливое «ку-ку». Не человеческое «ку-ку», а настоящее, птичье. Высоко, где-то в кронах деревьев. Мы лежали не шевелясь. А кукушка, или кто бы то ни был, вдруг разошлась и давай куковать вовсю. Рядом профессор Петраков-Доброголовин шевелил губами, считая, сколько ему осталось. Сбоку ему прошипел Пауль:

— Заткнись, придурок! В Зоне год за десять идет, недосчитаешься!

Придурок профессор в ужасе заткнулся и округлил от ужаса глаза — забыл, где находится…

Зловещее «ку-ку» раздавалось все ближе, но шороха крыльев или листьев не было. «Ку-ку» звучало все громче, словно резонирующее эхо. Кукушки мы так и не увидали. Да и не было никакой кукушки. Слуховой мираж это был. Про него как-то рассказывал Патогеныч. Говорил, что обычное явление в Зоне, особенно ближе к северной границе. И утверждал, что это именно мираж — как в пустыне, только не зрительный, а слуховой. Мол, иногда было слышно не только дятлов и кукушек, но и как мужики из соседней деревни спорили — поллитру покупать или две. Говорит, он специально с прибором ночного видения таскался в те места — никаких птиц и мужиков, понятно, там и в помине не было. Никто не верил, конечно, — Патогеныча с его синькой внутрь мало ли какие галлюцинации могли накрыть, поди проверь, если он один, скажем, шел. Но нас-то было несколько, и у всех один и тот же звук в ушах.

— Кукушка же… — прошептал профессор недоуменно.

— Нет в Зоне кукушек, — шепнул я в ответ. — Вороны одни. Другие птицы здесь не живут. Слуховой мираж, говорят.

— Это опасно?

— Хрен его знает, профессор. В Зоне все опасно…

«Кукушка» продолжала куковать, и мне вспомнилось, как мы с мамой ходили в детстве в лес собирать грибы. Среди опавшей разноцветной листвы я находил пушистые волнушки, крупные белые грузди и неопрятные чернушки, а над головой вот так же отсчитывала чьи-то года кукушка, а по лесу — обычному, мирному и безопасному — разносилось эхо. Внезапно «кукушка» замолчала.

— Все, что ли? — спросил Пауль.

— Вроде ничего особенного, а страшно… — поежился Аспирин. — Валим-ка мы отсюда, чуваки, тем более туман вроде рассеялся чуток.

— Не мороси, — неуверенно посоветовал Пауль.

И действительно, теперь я видел уже как старуха, нашедшая свои очки в пыли и паутине за комодом, но забывшая их хорошенько протереть. Бюреры коротко вякнули, когда Пауль вскинул на плечо клетку.

— Тихо, суки! — наставительно буркнул он. Бюреры в самом деле притихли.

Болото не кончалось еще метров сто — сто пятьдесят, а потом неожиданно пружинящая почва стала полого уходить под воду. Лезть в воду в Зоне — дело крайне бесперспективное, о тех, кто в ней живет, известно куда меньше, чем о тех, кто живет на суше… А главное — их не видно.

— Обойдем? — спросил я у спутников, оглядывая их перепачканные болотной зеленью морды.

— Давай тут попробуем, Упырь, — махнул рукой Соболь. — Сил уже нет. Может, мелко.

И он оказался прав. Вода была очень холодной, будто в ней только что растаял снег или лед, но, видимо, перед нами оказалась какая-то размытая мелиорационная канава, потому что спустя несколько шагов по колено в воде мы выбрались на практически сухой берег. Более того, он заметно поднимался, и болотную растительность сменял мелкий кустарник и вполне сухопутные на мой неискушенный взгляд травки.