Точка падения - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 21

— Уродился, — сказал я.

— Негр, стало быть, — заключил священник. — Ничего, негр — он есть божья тварь, и душа в нем тоже имеется… Не хвали человека за красоту его и не имей отвращения к человеку за наружность его. Опускай руки, Константин.

Я опустил.

— Отец Дормидонт, может, уйдем с рельсов-то, — предложил я осторожно. — Увидят же.

— Карлы-то богомерзкие? Не увидят. Молитва у них, — добродушно сказал священник, вешая на плечо «Валар».

— Молитва?!

— Хотя отойдем, в самом деле… Видишь ли, Константин, — начал отец Дормидонт, спускаясь впереди меня с насыпи, — ты в бога-то веруешь?

— Относительно, — соврал я, потому что в бога не верил.

— Относительно… Но молишься ведь, поди? Когда припрет?

— Молюсь, — признался я и на сей раз не врал. Да и кто не молится, когда припрет? Это потом, когда все миновало, думаешь: да ну, до меня ли господу? Занят небось. Так, само получилось. Повезло, короче.

— Потому как душа в тебе есть. А у них, карлов богомерзких, — нету. Так что молись, не молись — смысла никакого, отвратил от них господь лицо свое, потому что — порождение они нечистого.

— Так они по-настоящему, что ли, молятся?

— Куда им. Бормочут, рыла, не пойми что… Издевательство, глумление бесовское… Я как-то подкрался, долго слушал — не по-людски оно. Однако образов святых навешали, и даже батюшка у них вроде как есть, наподобие служит… тьфу, пакость какая, прости, господи…

Отец Дормидонт звучно сплюнул в папоротники. Он шел ко мне спиной, очевидно, полностью доверяя. Что ж, раз столько в Зоне прожил… А с бюрерами хоть что-то прояснялось. Эти твари испытывали чувства сродни религиозным ко всему, что создали человеческие руки. В логовищах бюреров были и телевизоры, и бытовые приборы, и книги, и кухонная рухлядь… Всем этим они пользовались в основном как предметами поклонения, а еще они носили одежду. Старую, драную, подобранную в руинах, но — одежду.

Что касается вагонного табора, то там, выходит, кто-то попал в церковь. Каким образом злобные карлики сообразили, для чего нужна церковная утварь, — загадка, но у них образовалось что-то вроде религиозной секты. И тут в лице священника мы обретали весьма выгодного союзника.

— Уж не разорить ли капище их поганое задумал? — спросил, не оборачиваясь, отец Дормидонт, как будто читал мои мысли.

— А можно? — глупо спросил я.

— Отчего же нельзя… Сказано: боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою… Давай-ка ты сейчас ко мне в гости, там и потолкуем, как такое озеро обустроить с божьей помощью.

В гости к попу мы пришли довольно быстро. Святой отец жил в автобусе, поставленном на здоровенные чурбаки за полным отсутствием колес. Верно, в этих местах существовала такая мода на обживание руин общественного транспорта: бюреры гнездились в поезде, священник — в огромном, некогда красном «Икарусе». Именно так было написано на широкой автобусной морде латинскими буквами. Черт его знает, что за автобус — древность ведь… Как сюда попал здоровенный неповоротливый агрегат, учитывая, что стоял он на обочине узенькой лесной дороги, уже почти не видной среди травы, — мне было непонятно, ну да я и не стал задумываться.

Отец Дормидонт с грохотом отвалил в сторону стальной лист, за которым обнаружился еще один — с хитрыми запорами, которые он открыл большими ключами, висящими на шее под рясой.

— Проходи, Константин, — велел он добродушно. Я с опаской взобрался по обрезиненным ступенькам в салон. Оказалось, что священник устроился довольно уютно. Окна он наглухо заделал кусками жести, пластика и деревянными щитами, оставив подобие форточек для света. Дополнительный свет попадал и через открываемые потолочные лючки. Ближе к водительскому месту висела на шнуре большая электрическая лампа, из чего я сделал вывод, что Зона по-прежнему подпитывает автобусные аккумуляторы и в темноте святой отец не сидит даже в темное время суток.

Часть сидений поп снял, устроив из них нечто вроде огромного лежака в задней части автобуса. Имелись также пластиковый стол, пара табуреток, подобие оружейного шкафа, а еще книжные полки.

— Садись, Константин. — Святой отец ногой подвинул ко мне табурет. Я сел.

— Меня искать могут, — предупредил на всякий случай,

— Твои, что ли? А ПДА на что? Вызовут. Им же видно, что ты живой.

Однако… Поп соображал в наших делах. Он только не знал, что ПДА не работают… Ну и не нужно ему в таком случае знать. Совершенно лишняя информация для служителя культа.

Позвольте, а это что? На стенке, на шнурочке, висел как раз ПДА. Священник перехватил мой взгляд и пояснил:

— С покойника снял. Отпел, как положено, похоронил… Хочешь — посмотри. Ваш покойник был вроде бы, пакость разную в мешке своем нес. Да вот не сподобил господь грешного — не донес-таки.

Я взял ПДА, повертел в руках. Он не включился, а покойного владельца я не знал — некий Метакса, как было нацарапано на корпусе.

— Надо — забирай, — сказал отец Дормидонт, возясь в большом коричневом чемодане. Я повесил ПДА на место. На кой он мне… Тут свой, может, впору выбрасывать к бениной матери…

Священник тем временем поставил на стол литровую бутыль с жидкостью бордового цвета, плотно закрытый пластмассовый контейнер, бросил пачку галет в стандартной натовской упаковке.

— Вино, — пояснил он. — Из бузины сам делаю, полно ее здесь. А тут — грибы соленые, рыжики, груздочки, белые тоже попадаются. Мала пчела между летающими, но плод ее — лучший из сластей. Берите, едите… Ибо сказано: «Давай алчущему от хлеба твоего и нагим от одежд твоих; от всего, в чем у тебя избыток, твори милостыни, и да не жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню». И еще сказано: «Раздавай хлебы твои при гробе праведных, но не давай грешникам».

Он с чуть слышным хлопком откупорил контейнер. Грибы на вид оказались весьма симпатичные, но я прикинул, сколько они накопили радиации, и покачал головой. Только сейчас до меня дошло, что отец Дормидонт обитает в Зоне без какой-либо защитной одежды и обуви, да и антирадиатины вряд ли принимает… Неужто тоже вроде Болотного Доктора и прочих?! Уж не к Монолиту ли попище ходил?…

Спрашивать об этом священника я, конечно же, не стал. Благословясь, отхлебнул налитого в эмалированную кружку бузинного вина — оказалось вполне ничего на вкус и крепость, если опять же не думать о радиации. Ладно, это хотя бы не грибы.

Отец Дормидонт перекрестил свою кружку и опорожнил ее одним большим глотком.

— Хорошо пошло, истинно как апостол Павел вразумил: впредь пей не воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов, — сообщил он. — Да и вода тут кругом опоганенная зело…

И аппетитно закусил грибком. Я поборол желание последовать примеру попа и захрустел галетой.

— Значит, говоришь, порушить капище умыслил… — задумчиво сказал священник, наливая еще вина. — Хорошо сие: нечестивые же да посрамятся, да умолкнут в аде. Но ведь не только разрушения ради затеял, а? Какая такая у тебя корысть имеется, Константин?

— Я же сталкер, — развел я руками. — Работа такая… Надо кое-что оттуда забрать.

— Ходите, носите в мир дерьмо бесовское… — буркнул отец Дормидонт. — А всякую мерзость господь ненавидит, и неприятна она боящимся Его. Ну да ладно, все по делам своим судимы будут, а ты, я вижу, человек не совсем еще заблудший, хотя и чернорылый… Помощь моя надобна? Ибо в Библии сказано: «У всякого благоразумного проси совета, и не пренебрегай советом полезным».

— Да, собственно, никакой особой помощи от вас не требуется. Разведданные, так сказать: сколько их там, как лучше подобраться. А там уж мы сами — заберем, чего надо, и потихоньку уйдем. Предварительно порушив капище, ясное дело.

— Ты вот что, сталкер, — сурово сказал священник уже совершенно по-человечески. — Ты мне не ври. «Надо кое-что оттуда забрать…». Колись, что именно забрать? Зачем? Сам понимаешь, если захочу — помогу. Не захочу — наврежу. Потому что не берись за множество дел: при множестве дел не останешься без вины. И если будешь гнаться за ними, не достигнешь и, убегая, не уйдешь. Иной трудится, напрягает силы, поспешает и тем более отстает. Иной вял, нуждается в помощи, слабосилен и изобилует нищетою; но очи господа призрели на него во благо ему, и он восставил его из унижения его и вознес голову его, и многие изумлялись, смотря на него. Доброе и худое, жизнь и смерть, бедность и богатство — от господа. Даяние господа предоставлено благочестивым, и благоволение его будет благопоспешно для них вовек.