Гонители - Калашников Исай Калистратович - Страница 52

– Хорошо, очень хорошо… – Опустился на колени рядом с Мухали. – Но, но… Таян-хан посторонится, пропустит несколько твоих тысяч, потом – хоп!

– Поставил ладони на ребро, сомкнул их, перерезав борозду. – Стиснет, как хрящик в зубах, пожует и выплюнет. Давай, Хасар, подумаем еще. Нойоны, идите поближе.

Время близилось к полуночи, когда обо всем уговорились. Тэмуджин поднялся, положил руки на затылок, выгнулся всем крупным телом – рыжая борода торчком, шапка съехала на макушку.

– Ох-хо! Ну, все, что надо, мы сделали. Остальное в воле вечного синего неба. Всем спать!

В походную юрту не пошел, бросил на землю у огня войлок, в голову положил седло, лег. Нойоны разошлись к своим тысячам. Стало слышно как возносит молитвы небу Теб-тэнгри. Он ходил вокруг одинокого огонька, звенел подвесками, железный посох с рукояткой в виде головы лошади гулко бил по сухой земле. Повернулся на спину. Низко над головой висели крупные звезды, их свет колол глаза. Прикрыв веки, он заставил себя не думать о завтрашнем дне. Беспокойное бормотанье шамана, звон его подвесок не давали забыться сном. Совсем не к месту вспомнил Ван-хана, таким, каким видел в последний раз, – слабый, больной старик с запавшими глазами. Сейчас эти глаза маячили перед ним, безмолвно укоряя. Он часто видел его таким, и на душу ложилась тяжесть. Ожесточенно подумал: «Сам виноват, старый дурак, сам!»

Утром его подняла на ноги дробь барабанов. Сначала где-то далеко, в стане найманов, призывно пропела труба, едва умолкла, ей откликнулся большой барабан: бум, бум, бум – круто покатилось с сопки, следом зачастили малые барабаны; дробь подхватили в его стане, и будто град обрушился на долину.

Взошло солнце и, едва блеснув, скрылось в мутно-черную, с белесыми дождевыми свесами тучу. Воины уже сидели на конях, тысячи стояли каждая на своем месте, ждали сигнала. Тэмуджин расположился на вершине невысокого увала. Отсюда видно было далеко не все. И он приказал прикатить телеги, поставить их одну на другую. Кешиктены быстро возвели башню высотой в три человеческих роста, надежно стянули ее веревками, настлали сверху войлоков. Хлебая горячий обжигающий губы шулюн, хан посматривал на тучу.

Она быстро приближалась, застилая белыми свесами очертания сопок, порывистый ветер вертел, лохматил траву, сгибая метелки дэрисуна.

Подскакал Джэлмэ. Покосился на тучу, спросил:

– Скоро ли начнем, хан Тэмуджин?

– Жди, Джэлмэ, стой на своем месте.

Кешиктены помогли ему взобраться на телеги. Под его грузным телом, под напором ветра башня покачивалась и скрипела. За его спиной теснились кешиктены и запасная тысяча под началом нойона Архай-Хасара, впереди, прячась в лощинах, таились главные силы под началом брата Хасара, и на виду стояли тысячи алгинчи – передовых: Джэлмэ, Субэдэй-багатура, Джэбэ, Хубилая. Им предстояло самое трудное – начать. На правом крыле темнели, едва угадываясь, тысячи Боорчу, на левом – уруты и мангуты Джарчи.

Крупные капли дождя застучали по спине. Все чаще, чаще, и полилось…

Струи дождя больно секли лицо, халат разом промок насквозь, и холодная вода поползла по телу. Он сгорбился, натянул на уши войлочную шапку.

Дождевая завеса скрыла от взоров и найманское, и его собственное войско.

Кешиктены, воины тысячи Архай-Хасара попрыгали с седел, попрятались под брюхо коней. Он хотел было слезть и пойти в юрту, но, взглянув еще раз на мутное небо, увидел, что дождь вот-вот перестанет: туча уплывала в сторону найманского войска.

Еще падали последние редкие капли, а он поднялся, скрестил над головой руки. По сырой земле, вскидывая ошметки грязи, передовые тысячи вслед за грозой ринулись на врагов.

Ветер смел с неба клочья тучи, выглянуло солнце.

Перед огромным войском четыре его передовых тысячи выглядели жалкими кучками. У Тэмуджина заныло сердце – вдруг все они ошиблись? Погибнут его самые лучшие воины…

Тысячи налетели на строй найманов, отскочили, снова бросились вперед.

Так псы наседают на неповоротливого медведя – кусают и отскакивают, уворачиваясь от тяжелых лап. Кусают и отскакивают. Молодцы! А ну, еще!

Еще!

Найманский строй задвигался, начал ломаться, вытягиваясь вслед за его передовыми тысячами. Это и нужно. Ну, Джэлмэ, еще немного!

Подскакал Хасар, прямо с лошади, как рысь на дерево, взлетел на тележную башню, горячими глазами впился в сражающихся.

– Пора, Тэмуджин! Пора! – Голос Хасара подрагивал от нетерпения.

– Подожди. Ближе подманим.

Строй найманов ломался все больше, вытягивался вперед острым соском.

Разозленные воины Таян-хана, теряя рассудок, гнались за его передовыми, посаженными на отборных коней. Все ближе и ближе к тысячам Хасара, замершим в долине.

– Пошел! – крикнул Тэмуджин.

Хасар скатился вниз, взлетел в седло, ветер полоснул накидку, раскинул во всю ширь. Огненной птицей подлетел Хасар к своим воинам, выхватил меч.

– Вперед, багатуры!

– Хур-ра! – откликнулись воины, выскакивая из долины.

Найманы, гнавшие передовые тысячи, были смяты, воины Хасара вломились в строй врага. Началась ожесточенная сеча, в нее втягивались все новые и новые воины. Найманы было попятились, но вскоре оправились, остановились, а затем начали и теснить Хасара. Его ярко-красная накидка взлетала то в одном, то в другом месте.

Джэлмэ, Субэдэй-багатур, Джэбэ и Хубилай отвели своих воинов на передышку, подскакали к нему. От мокрой одежды валил пар, лошади запаленно дышали.

– Ну что, хан Тэмуджин? – спросил Джэлмэ, взбираясь к нему.

Тэмуджин ничего не ответил. Поскольку найманы выдержали первый удар, сражение обещало быть затяжным, тяжелым, кровопролитным. Оглянулся на запасную тысячу. Бросить в битву ее? Нет, только в самом последнем случае.

К нему поднялись вслед за Джэлмэ Субэдэй-багатур, Джэбэ и Хубилай.

Они были опьянены сражением, веселы, но, увидев, как разворачивается битва, притихли.

– Крепки, проклятые! – пробормотал Джэбэ, приглаживая растрепанные волосы с седым клоком.

Хасар все пятился. Медленно, почти незаметно, но сдавал назад. Сам он носился как бешеный, и там, где взметывалась его накидка, воины утверждались на месте и сами начинали сбивать назад найманов. «Молодец, все-таки молодец!» Битва напоминала схватку борцов – сцепились, ломят друг друга, и ни тот ни другой не может сделать последний рывок. Тэмуджин так явственно почувствовал напряжение битвы, что у него заныли мышцы на руках.

– Хан Тэмуджин, а не ударить ли нам еще разок? – спросил Джэлмэ.

– Ударите. Подожди, – глухо сказал он, ощущая горькую сухость во рту.

Его взгляд метался по всему полю сражения. Надо найти слабое место.

Такое место должно быть. Где оно? Битва гудела, как буря над лесом. Звон оружия, крики людей, топот тысяч копыт – все слилось, в единый, давящий на уши гул.

Молодой кешиктен постучал внизу по колесу телеги, с почтительной робостью напомнил:

– Хан Тэмуджин, подошло обеденное время. Мы принесли тебе поесть.

Досадливым взмахом руки он как бы отбросил его, глянул на солнце время за полдень. А ему казалось, что битва только началась. На правом крыле Таян-хана случилось что-то непонятное. Воины – он знал: там стоит Джамуха – разом отхлынули назад и стали отходить в сторону. Что еще придумал дорогой анда? Порученцы – туаджи – полетели к Джарчи. А воины Джамухи все удалялись, вскоре они скрылись за холмами. Что же это такое?

Что-то должно сейчас произойти…

– Джэлмэ, садитесь на коней!

От Джарчи на взмыленной лошади примчался вестник. Нойон доносил:

Джамуха покинул Таян-хана. Ушел. Совсем.

– Джэлмэ, скачите на помощь урутам и мангутам, ломайте правое крыло Таян-хана, не давайте ему опомниться.

Нойоны умчались, увели своих воинов. Тэмуджин обернулся к запасной тысяче, позвал Архай-Хасара. Наступило время сделать последний рывок.

– Скачи к Боорчу. Умрите, но заверните, сомните левое крыло найманов!

Все. Тэмуджин спустил с телеги ноги, расслабил мускулы, снял с головы шапку, подставив ветру горячую голову. Все. Теперь Таян-хану несдобровать.