Гонители - Калашников Исай Калистратович - Страница 19

После него говорил Тогус-беки, старший из сыновей владетеля меркитов:

– Мой отец велел передать вам, нойоны вольнолюбивых племен: «Я многие годы отстаивал свои нутуги в одиночку. Я падал и поднимался. Но пришло иное время. Тот, кто падет под копыта коней Тэмуджина, уже никогда не подымется. Тот, кто встанет на его дороге в одиночку, будет смят, как куст сухой полыни. Забудьте, нойоны, старые распри. Не медлите. Или бесславная гибель ждет всех нас». Так велел сказать вам мой отец. Вникните в его слова!

Тогус-беки и Хуту, низкорослые, круглоголовые, поклонились нойонам и вышли из круга.

– Ну, что будем делать? – спросил Джамуха.

Поднялся нойон салджиутов.

– Раз такое дело, раз Тэмуджин, презрев древние обычаи, убивает родовитых нойонов, будто собственных рабов, раз простирает свои руки к богатствам, которые ему никогда не принадлежали, мы, салджиуты, пойдем на него, ударим по рукам…

«Хвастун!» – подумал Дэй-сэчен.

Вслед за салджиутом примерно так же высказались и все другие нойоны.

Джамуха слушал, хмурясь. Когда все выговорились, он сказал:

– Вы одумались, и это хорошо. Но вы все еще жестоко заблуждаетесь, считая, что легко справитесь с Тэмуджином. Вдвоем с Ван-ханом он – сила.

Да, нас много. Но у нас нет головы. Кто сольет ручьи в один поток?

– Мы тебя изберем предводителем наших воинов!

– Я не хочу быть предводителем. Наши враги – ханы. Может ли победить их предводитель более низкого достоинства, властный лишь над воинами, стоящими в строю?

– Чего же ты хочешь, Джамуха-сэчен?

– Я хочу, чтобы достойнейшего из вас возвели в ханы. И не просто в ханы. По своему званию он должен быть выше Ван-хана и Тэмуджина, избранного своими родичами. Мы должны избрать хана всех племен – гурхана.[6]

По кругу нойонов, словно ветер по траве пробежал шумок. Очень не хотелось им сажать на свою шею хана.

– Нойоны! – возвысил голос Джамуха. – Вы же знаете: я всю свою жизнь отстаивал вольность племен. Из-за этого разошелся с Тэмуджином. Но горечь поражений заставила меня понять, что племена без хана – растопыренные пальцы… Сделав один шаг, неужели вы остановитесь и не сделаете другого?

И вновь нойон салджиутов высказался первым.

– А Джамуха-сэчен прав, – сказал он. – Раз настали такие времена, пусть будет у нас гурхан. Но не над нами, как Тэмуджин над своими родичами, а первым среди нас. Джамуха-сэчен высоко ставит вольность племен и не посягнет на нее. Джамуха-сэчен лучше других знает силу и слабость Тэмуджина. Ему и быть нашим гурханом.

Очень сдержанно другие нойоны поддержали салджиута. Джамуха, все такой же хмурый, велел своим нукерам привязать к ильмам жеребца, барана, быка и кобеля. Он поклонился нойонам, поблагодарил за высокую честь, вынул из ножен меч.

– Всякое начало великого дела, дабы ему не было ущерба от нашей неустойчивости в будущем, должно быть скреплено клятвой. – Джамуха подошел к жеребцу, положил руку на его холку. – Вечное синее небо, слушай нашу клятву. Кровью этих животных, которые корень и суть их пород, клянемся, что, если из выгоды или страха, по глупости или злому умыслу нанесем вред сообща начатому делу, если отступим от своего слова и нарушим наш уговор умрем, как умрут они.

Коротким точным ударом Джамуха всадил меч в грудь жеребца. Дрожь пробежала по шелковистой шерсти, подломились стройные ноги, жеребец упал на землю с тяжким, утробным выдохом. Из раны брызнула кровь, окропив гутулы и полы халата Джамухи. Почуяв запах крови, бык замычал, рванулся с привязи. Веревка врезалась в кору ильма, сверху посыпались сухие веточки и листья. Джамуха ударил мечом по толстой бычьей шее. Неудачно. Меч лишь располосовал загривок. Но Джамуха даже не взглянул на быка, зарубил барана, раздробил голову кобелю. Нойоны следовали за ним, повторяли слова клятвы и секли мечами животных. По земле растекались лужи крови.

Дэй-сэчен отправил сына к повозке, сам стал за спины нойонов своего племени, надеясь увильнуть от клятвы. Но взгляд Джамухи отыскал его.

Дэй-сэчен неверной рукой вытянул из ножен меч, произнес слова клятвы и мысленно взмолился: «Вечное синее небо, тебя призываю в свидетели: не по доброй воле и охоте клянусь я, пусть же моя клятва не имеет силы». Концом меча он потыкал окровавленное мясо и возвратился на свое место. Взгляд Джамухи неотступно преследовал его. Какой въедливый! Негодуя, Дэй-сэчен протолкался вперед, стал перед ним, заложив руки за спину, – на, смотри, весь тут, перед тобой.

Клочком травы Джамуха вытер меч, опустил его в ножны.

– Нойоны племен, время торопит нас. Сейчас же пошлите в свои курени нукеров, пусть они ведут сюда воинов. Ван-хан, я думаю, возвратится в свои кочевья. Тэмуджин будет один. Он радуется победе над тайчиутами и не думает, что его собственное поражение близко. Падем на него, как снег на зеленеющие травы, как орел на спящего ягненка.

Непривычна была для нойонов такая торопливость, они хотели посидеть в кругу, еще раз все обдумать, еще раз обо всем поговорить, но Джамуха настоял на своем, и во все концы степи помчались всадники.

Повозка Дэй-сэчена стояла в стороне от других, под кустом дикого персика. Прихрамывая (болели суставы), он подошел к ней, сел на оглоблю.

Алджу опустился рядом на траву, тихо спросил:

– Ну, что там?

– Попали мы, сын, как зерна проса меж каменных плит. Если Джамуха осилит Тэмуджина, наша Борте и ее дети попадут в рабство. Легко ли будет вынести это! Если верх возьмет Тэмуджин, несдобровать нам с тобой. Мы сообщники его врага. Участь Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ждет нас.

– А если убежим?

– Нельзя нам бежать, Алджу.

– Почему?

– Почему, почему… Я вынужден был дать клятву. Может быть, она и не имеет силы, но лучше ее не нарушать.

– Тогда позволь уйти мне.

– Тебе тоже нельзя. Ты исчезнешь, все сразу поймут – побежал предупредить зятя. У нас отберут стада и людей, оставят нагими. Могут и жизни лишить. Наши же соплеменники… Я свое прожил, Алджу, но помирать позорной смертью и мне не хочется. Да и о тебе я должен подумать.

Он привалился спиной к колесу, вытянул больные ноги, принялся растирать колени, охая и вздыхая. Ну и время пришло! Своего зятя бойся, соплеменников бойся, какому-то Джамухе покоряйся… Куда несет людей? Чего они хотят, чего добиваются?

Алджу травинкой гонял по земле зеленовато-черного жука. К повозке подошла лошадь, почесала морду о войлок крыши. Алджу пугнул ее, бросил травинку.

– Отец, мы должны предупредить Тэмуджина.

– Нельзя. Я дал клятву.

– Но я не давал никакой клятвы! У меня есть ловкий нукер. Он пройдет там, где и сытая змея не проползет.

– Ты мне ничего не говори. Зачем мне знать, что и как сделаешь? Лучше разведи огонь, принесем жертву духам, пусть они уберегут и меня, и тебя, и весь наш род. Потом поступай как знаешь.

– Ты боишься, отец?

– Такого еще никогда не бывало. Помоги, небо, пережить лихое время!

Загремели барабаны. Под их торжественный рокот по стану поехал гурхан Джамуха. Белый конь приплясывал под ним, рвал поводья. С плеч Джамухи широкими складками ниспадала огненно-красная накидка. Юные звонкоголосые воины выкрикивали приглашение гурхана отведать его вина и кумыса.

Глава 12

Вниз по Керулену на восход солнца быстро двигались тысячи воинов.

Сухая земля гудела под копытами, как шаманский бубен. Колыхались хвосты тугов нойонов сотен и нойонов племен, покачивались копья. Далеко впереди и слева, справа рыскали дозоры на быстроногих конях. Черным потоком, неудержимым, неостановимым, катилось по долине Керулена войско Ван-хана и хана Тэмуджина.

В простой одежде, с коротким мечом на широком поясе, неотличимый от воинов, хан Тэмуджин то мчался в голову войска, то скакал в хвосте, его глаза все видели, все замечали. Усталых подбадривал, ленивых подгонял суровым окриком, а то и плетью. К нему подлетали туаджи и, почтительно выслушав повеление, уносились передавать его нойонам. Хан Тэмуджин крепко держал в руках поводья, и войско было послушно ему, как хорошо объезженный конь.