Под властью пугала - Каламата Мичо - Страница 12

– И когда, по вашему мнению, следует объявить о разрыве помолвки?

– Сразу же, как только всем станет известно, что вы, ваше превосходительство, будете провозглашены монархом. Шевтет-бей и сам сообразит, что этот брак неосуществим.

– Благодарю вас, Нуредин-бей. Счастливого пути, – сказал президент, поднимаясь и протягивая руку. – По поводу финансирования вашей поездки зайдите к Фейзи-бею. Я распоряжусь. До свидания!

Из кабинета президента Нуредин-бей вышел довольный. Он уже предвкушал приятное путешествие за океан. В коридоре он столкнулся с красивой женщиной и низко ей поклонился.

– Добрый вечер, госпожа Клара! – сказал он по-турецки.

– Добрый вечер, Нуредин-бей!

– Как ваше здоровье? Как поживает Садия?

– Спасибо, хорошо!

Он спросил о Садии, памятуя о том, что президент очень любит эту девочку, которую даже назвал в честь своей матери. Нуредин-бей был свой человек во дворце и знал, что его превосходительство любит ее не только из-за имени.

Он вышел, а женщина без стука вошла в кабинет президента.

IV

Президент посмотрел на часы и нахмурился. Уже за полночь. Скоро рассветет. Он снова зашагал по комнате с сигаретой в руке. Сейчас, в пижаме, он утратил ту элегантность, которой все завидовали.

Она, лежа на спине, равнодушно рассматривала игривую роспись потолка в президентской спальне. Что он все ходит, ходит, а к ней не подойдет…

Потушив сигарету, он взглянул на нее.

– Что с тобой сегодня, дорогой?

Настоящая красавица, с бархатными глазами и мелодичным голосом, она говорила по-турецки, и в ее устах речь звучала музыкой.

– Я должен сообщить тебе одну неприятную вещь, Клара.

Она, побледнев, приподнялась на постели; грудь ее обнажилась.

– Мы должны расстаться, дорогая.

Она натянула одеяло, прикрывая грудь. Кровь бросилась ей в лицо, она смотрела на него в растерянности, приоткрыв рот. В эту минуту она показалась ему еще желаннее, и президент, запнувшись, замолчал. Но она не заметила его смятения. Расстаться? Она мечтала всегда быть с ним вместе, стать его женой. Ее муж был гораздо красивее, воспитаннее и добрее, но она бросила его. Этому человеку она подарила своего первенца, прелестную девочку, так похожую на него.

– Расстаться! – воскликнула она. – Но почему?

– По причине государственной важности я вынужден прекратить наши отношения. – Говоря это, он старался не встречаться с ней взглядом. – Мне тоже трудно, Клара, но я вынужден так поступить.

– Я не понимаю, mon cher. – Она старалась говорить спокойно и ласково. – Почему мы должны расстаться? Что это за государственная причина?

– Я не уполномочен говорить.

Кто же мог уполномочить его, президента республики?

– Вы мне обещали… – начала она жалобно.

– Я тебе ничего не обещал. – прервал он.

– Нет, вы мне обещали. Разве вы не говорили, что, если бы я не была замужем, вы женились бы на мне?

– Говорил, но ты была замужем.

– Но ведь сейчас нет!

– А сейчас ты вдова.

– Сейчас я свободна.

– Да. Ты свободна!

Слово «свободна» он произнес с издевкой, и она почувствовала комок в горле.

– Да, госпожа, вы свободны, но это ничего не меняет. Так или иначе мы должны расстаться. Вы прекрасно знаете, что мое положение не позволяет мне жениться, на ком мне захочется.

– Ну хорошо, милый, – покорно, почти умоляюще сказала она. – По государственным причинам ты не можешь на мне жениться, но я не понимаю, почему нам надо расстаться?

Он опять закурил и сказал сухо, будто речь шла о чем-то постороннем.

– Я сегодня прочел полицейский протокол о несчастном случае с вашим мужем.

Побледнев, она выпустила из рук одеяло, вскрикнула:

– Неправда!

– Что неправда?

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Но он не стал ее успокаивать. Раздвинул шторы и, устремив взгляд в предрассветный сумрак, продолжал говорить:

– Теперь вы понимаете, госпожа, почему мы должны расстаться? Я вам раньше ничего не обещал, а сейчас обещаю: этот протокол будет уничтожен и вы, как прежде, будете свободны. Свободны, вы догадываетесь, что я имею в виду?

Она приподняла голову, спросила:

– А как же я буду жить здесь, в чужой стране?

– Будете получать пенсию за мужа. Если хотите, можете вернуться на родину.

– А Садия? Вы же знаете, что она…

Он резко обернулся и в нерешительности посмотрел на нее, потом сказал:

– Ее вы возьмете с собой.

– Нет, я не хочу возвращаться на родину.

– Тогда оставайтесь.

– Мы могли бы по крайней мере остаться друзьями, – просительно сказала она. – Ради нашей дочери.

Он не ответил.

Продолжал смотреть в окно.

В рассветной дымке прочерчивались контуры горы Дайти.

V

Гафур-бей взглянул на бумагу и брезгливо, словно грязную тряпку, отодвинул ее от себя кончиками пальцев. Потом, позвонив, приказал:

– Пусть войдет Вехби Лика!

Ожидая господина Вехби, он подошел к шкафу, достал бутылку раки,[16] налил рюмку и выпил. «Вон как обернулось дело, – размышлял он, наливая себе еще. – Кто бы мог подумать, что этот неотесанный байрактар так далеко пойдет? Король! Скажи мне кто-нибудь лет семь-восемь назад, когда этот невежда только начинал свою карьеру, что в один прекрасный день он станет королем, да я бы его на смех поднял. Ладно, если бы он был знатного рода, но ведь это сын Джемаль-паши, который Албанию-то и в мыслях никогда не держал. А вот теперь я должен быть его лакеем и поминутно называть его ваше величество. Или, может, ваше высокое величество? Почему бы и нет? Предложу-ка я именовать его официально „ваше высокое величество“! Он будет польщен, а издевки не заметит».

– Войдите!

Низенький, мешковато одетый человек, с длинным носом на узком лице и с жидкими волосами, показался в дверях, держа в руке поношенную шляпу.

– А-а, господин Вехби, прошу вас. Как самочувствие? – спросил Гафур-бей по-турецки.

Человек низко поклонился и по-турецки ответил:

– Очень хорошо, благодарствую, Гафур-бей. А ваша милость как себя изволит чувствовать?

Гафур-бей больше любил говорить по-турецки, но, вспомнив, что он все-таки чиновник на службе албанской республики, ответил по-албански:

– Хорошо, Вехби-эфенди, хорошо, присаживайтесь.

Тот робко присел, положив шляпу на соседний стул.

– Прежде всего, Вехби-эфенди, давайте выпьем по рюмочке. Надеюсь, вы не против, – сказал Гафур-бей, ставя на стол бутылку и две рюмки. – Ну, будем здоровы!

– Будем здоровы, Гафур-бей!

– Еще по одной?

– Нет, благодарствую.

– Да уж выпейте еще одну.

– Спасибо!

– Ну а сейчас слушайте, зачем я вас позвал. Дело очень тонкое, и если хотите знать, я выбрал именно вас, потому что желаю вам добра. Ведь мы были друзьями, кажется, мы даже какие-то дальние родственники.

– Позвольте заметить, бей, мы действительно родственники по материнской линии!

– Вот-вот! Я и хочу, как родственнику, помочь вам.

– Благодарствую!

– Вы только что из Турции, не так ли? Наверняка вернулись на родину для того, чтобы еще лучше служить ей. Вы же знаете, что Албании нужны умные люди, талантливые журналисты вроде вас.

– Именно так, Гафур-бей, – с жаром поддержал Вехби-эфенди. – Вы меня правильно поняли. Я всю жизнь мечтал трудиться на благо отечества. И теперь, когда Албания наша, мы должны засучив рукава трудиться денно и нощно, должны жертвовать всем, даже жизнью, ради Албании.

Гафур-бей в упор посмотрел на него, его губы искривились в легкой усмешке. Он знал своего «родственничка» как свои пять пальцев. Этот прохвост никогда и думать не думал об Албании… Этот разговор он завел, чтобы поиздеваться над ним, но тот будто и не заметил насмешки и ответил в тон, таким образом сведя всю его иронию на нет.

– Я-то вам верю, Вехби-эфенди, я-то знаю, какой вы пламенный патриот. А между тем здесь, у нас – я имею в виду Албанию, – находятся люди, которые думают, будто вы приехали лишь потому, что вас выгнали из Турции, что тамошние газеты якобы вам отказали – одним словом, что вы были им не нужны.