Последние дни Помпей - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 48

– Он открыл глаза, шевелит губами, – сказал центурион. – Говори, арестованный, что можешь ты ответить на обвинение?

– Обвинение? Ха-ха! Это ловко: когда старая ведьма напустила на меня змею и Геката стояла рядом, ухмыляясь от уха до уха, что мне было делать? Но я болен, мне дурно, змея ужалила меня. Отнесите меня в постель и пошлите за лекарем. Сам старик Асклепий[170] придет ко мне, если вы скажете ему, что я грек. О, пощадите, пощадите, я горю! Мозг горит! – и с душераздирающим стоном афинянин снова упал.

– Бредит, – сказал центурион с жалостью. – Он потерял рассудок и в безумии убил жреца. Кто-нибудь видел его сегодня?

– Я видел его утром, – сказал один из толпы. – Он проходил мимо моей лавки и поздоровался со мной. Он казался здоровым и в своем уме не хуже любого из нас.

– А я видел его полчаса назад, – сказал другой. – Он шел по улице и что-то бормотал, странно размахивая руками, – точь-в-точь как говорил египтянин.

– Показания подтверждаются. Видимо, это правда. Во всяком случае, нужно отвести обвиняемого к претору А жаль, он так молод и богат! Но преступление ужасно: убить жреца Исиды, да еще в священном облачении, возле нашей самой древней часовни!

Эти слова заставили толпу осознать весь ужас совершившегося кощунства. Все содрогнулись в благочестивом страхе.

– Неудивительно, что земля тряслась, если она носит такое чудовище! – сказал один.

– За решетку его, за решетку! – закричала толпа.

А один голос, пронзительный и радостный, перекрыл все остальные:

– Зверям теперь не нужен гладиатор! Эй, эй! Веселья сладок зов!

Это был голос молодой женщины, которая недавно разговаривала с Медоном.

– Правда, правда, ведь скоро игры! – закричали несколько человек, и при этой мысли всякая жалость к обвиняемому исчезла.

Молодой и красивый, он как нельзя более подходил для арены.

– Найдите какие-нибудь доски или носилки для убитого, – сказал Арбак. – Жреца Исиды нельзя нести в храм на руках непосвященных, точно мертвого гладиатора.

Труп Апекида почтительно положили на землю, лицом вверх, и несколько человек отправились на поиски досок, чтобы отнести тело, не прикасаясь к нему.

В этот миг толпа заколыхалась, чья-то высокая фигура протиснулась сквозь нее, и перед египтянином встал Олинф. Сначала он с невыразимой печалью и ужасом взглянул на окровавленную грудь и лицо, на котором застыла мука смерти.

– Убиенный! – сказал он. – Любовь к богу привела тебя сюда. Они узнали про твою благородную цель и смертью твоей отвратили свой позор.

Тут он резко обернулся, и глаза его остановились на надменном египтянине.

Он даже слегка вздрогнул, его лицо выразило отвращение и ужас перед этим страшным злодеем. Христианин смотрел на Арбака, как птица на василиска, – долго и безмолвно. Но потом, поборов невольный испуг, Олинф протянул правую руку и громко сказал:

– Апекид убит! Где же убийца? Выходи, египтянин! Именем бога живого я говорю: «Ты тот человек»[171].

На смуглом лице Арбака промелькнула едва заметная тревога, которая тут же сменилась негодованием и презрением, когда зрители, на миг остолбенев от этих смелых и решительных слов, стали подступать все ближе к двум людям, которые были в центре внимания.

– Я знаю, кто меня обвиняет, – гордо сказал Арбак. – Нетрудно догадаться, почему он возводит на меня клевету. Граждане Помпей, знайте, что этот человек – самый рьяный назареян, или христиан, не знаю, как они там называются! Неудивительно, что он в своей злобе смеет обвинять египтянина в убийстве жреца египетской богини.

– Знаем его! Знаем этого пса! – кричали в толпе. – Это Олинф, христианин или, вернее, безбожник! Он не признает богов!

– Тише, братья, – сказал Олинф с достоинством. – Убитый жрец перед смертью принял христианскую веру, – он раскрыл мне темные дела этого египтянина и лживость оракулов Исиды. Он готовился заявить об этом во всеуслышание. Этот юноша – чужеземец, он никому не причинил зла, у него не было врагов. Кто мог пролить его кровь, как не человек, который боялся его свидетельства? Это египтянин Арбак!..

Центурион опять протиснулся вперед.

– Прежде всего, есть ли у тебя, Олинф, или как там тебя зовут, какие-нибудь доказательства виновности Арбака, кроме этих необоснованных подозрений?

Олинф молчал, а египтянин презрительно рассмеялся:

– Ты утверждаешь, что убитый жрец Исиды – один из секты назареян, или христиан?

– Да.

– Тогда поклянись этой святыней, этой статуей Кибелы, этим самым древним святилищем в Помпеях, что убитый принял твою веру!

– Жалкий человек! Я не признаю ваших идолов! Ненавижу ваши храмы! Как же могу я клясться Кибелой?

– Смерть безбожнику! Земля разверзнется и поглотит нас, если мы будем терпеть этих злодеев в священной роще! Смерть ему!

– Бросить их на растерзание зверям! – добавил женский голос в толпе. – Одного – льву, а другого – тигру!

– Если ты, назареянин, не веришь в Кибелу, какого же из наших богов ты признаешь? – спросил центурион, не обращая внимания на крики.

– Никакого.

– Послушайте, что он говорит! – закричали в толпе.

– О жалкие слепцы! – продолжал христианин, возвышая голос. – Как можно верить в идолов из дерева и камня? Неужели вы воображаете, что они могут видеть и слышать или же помогать вам? Разве этот немой кумир, вырезанный руками человека, – богиня? Вот, убедитесь в ее ничтожестве и в своем безумии!

Он бросился к часовне и, прежде чем кто-либо понял его намерение, низверг деревянную статую с пьедестала.

– Глядите! – крикнул он. – Ваша богиня не может даже отомстить за себя. Разве достойна она почитания?

Больше ему не дали сказать ни слова – таким грубым и дерзким было кощунство, совершенное к тому же в столь священном месте, что даже самые равнодушные пришли в ярость. Все, как один, бросились на Олинфа, и, если б не вмешательство центуриона, его разорвали бы на части.

– Тише! – крикнул центурион громким и властным голосом. – Пусть этот осквернитель святыни предстанет перед законным судом. Мы и так понапрасну потеряли много времени. Отведите к судьям обоих преступников. А тело жреца положите на носилки и отнесите в его дом.

В этот миг вперед выступил человек в облачении жреца Исиды.

– Я требую, чтобы прах был отдан храму в согласии с обычаем.

– Повинуйтесь жрецу, – сказал центурион. – Как убийца?

– Без сознания или спит.

– Не будь его преступление таким тяжким, я пожалел бы его. Ну, идемте.

Арбак повернулся и встретился взглядом со жрецом – это был Кален; и в его взгляде было что-то настолько значительное и зловещее, что египтянин пробормотал про себя: «Неужели он видел?»

Молодая женщина выскочила из толпы и поглядела на Олинфа в упор.

– Клянусь Юпитером, крепкий малый! Любо-дорого глядеть! Говорю вам, одного сожрет тигр, а другого – лев!

– Ого-го! – закричала толпа. – Одного – лев, а другого – тигр! Вот так удача! Ура!

Глава VI, из которой читатель узнает о дальнейшей судьбе Главка. Испытание дружбы. Вражда утихает, любовь тоже, потому что одна из любящих слепа

Была уже поздняя ночь, а улицы и площади в Помпеях все еще кишели народом. Но лица праздных гуляк были серьезней обычного. Они переговаривались, собираясь большими группами, испытывая жуткое и вместе с тем приятное чувство от этого разговора, потому что обсуждали вопрос жизни и смерти.

Какой-то молодой человек быстро прошел через красивый портик храма Фортуны и довольно сильно толкнул толстого Диомеда, который направлялся домой, в свою пригородную виллу.

– Эй! – жалобно крикнул торговец, с трудом сохраняя равновесие. – Что у тебя, глаз нет? Или ты думаешь, я бесчувственный? Клянусь Юпитером, ты чуть дух из меня не вышиб; еще один такой удар, и моя душа отправится прямо в Аид.