Меч генерала Бандулы - Булычев Кир - Страница 17

Игорю и Володе пришлось признаться, что они ничего не знают. Игорь припомнил разговор с Евгением Александровичем о том, что в России в 1824 году вряд ли многие знали о Бирме. Но все равно то, что говорил старик, было очень интересно.

– Обратите внимание, – сказал старик, – на меч в руке у артиллериста. Это очень дорогой меч, и художник постарался и нарисовал его в деталях. Особенно ножны. Такие ножны были у меча генерала Бандулы.

Игорь смотрел на меч и вспоминал, где же он видел такой же. Потом сказал:

– Я видел такой меч в Индии, в Дели, в магазине сувениров. Только у него ножны были не серебряные, а обтянуты материей.

– Такие простые мечи были у многих офицеров. Мне бы хотелось узнать, не русский ли это был артиллерист. В бирманских документах ничего не сохранилось.

– Конечно, конечно, – сказал Зеленко, – нам это тоже очень интересно.

Игорь никак не мог отделаться от мысли, что он видел этот меч не только в индийской лавке. Но где еще? В Москве, в музее? Нет. Но где же? И, казалось, в голове вот-вот родится нужное воспоминание, но в этот момент перед домом осторожно загудел автомобиль. Приехал Миша.

8

СУНДУК В ВЕЛИКОМ УСТЮГЕ

Бывает, что вечером никак не можешь решить задачу. Бьешься, бьешься, и все зазря. А потом ночью она решается сама собой. Проснулся утром – и отлично представляешь себе и этот чертов бассейн с двумя трубами, в которые что-то вливается и что-то выливается, и понимаешь, что наполнится он именно через три часа двадцать минут, ни на минуту раньше.

Так примерно случилось и с Игорем. Он весь вечер думал, где он видел бирманский меч в серебряных ножнах, а как только солнечный луч добрался до его кровати и защекотал глаза, Игорь проснулся и, оказывается, вспомнил, где и когда это случилось. Даже странно, как он мог забыть об этом: о прошлогодней поездке к бабушке в Великий Устюг, о реке Сухоне и плотах на ней, о голубых лесах на низком, правом берегу, о городском парке с аллеей высоких лип у школы, о белых церквах над обрывом.

…Ехали к бабушке от Вологды на пароходе. Пароход «Достоевский» с трудом проталкивался по узкой реке Вологде, по каналам, построенным еще при царе Горохе, потом выбрался все-таки на широкую Сухону и мимо игрушечной деревянной Тотьмы, мимо спокойных деревень над обрывами доплыл до Великого Устюга, старинного красивого города, который раньше был еще больше, чем сейчас, и из него уходили в Сибирь землепроходцы Хабаров, Дежнев, Атласов и другие.

Бабушка живет на набережной, в одноэтажном деревянном домике с садом. У нее есть две кошки, одна из которых без уха, а другая всегда чихает, и пес, который, вместо того чтобы лаять, прячется по ночам в сени, и ничем его оттуда не вытянешь, пока не рассветет. Устюгская бабушка – папина мать. У Игоря есть еще одна бабушка, мамина, но она живет в Москве и часто бывает у Исаевых. Устюгская бабушка значительно интереснее, потому что в революцию она была поварихой на военном буксире в двинской флотилии и воевала с белогвардейцами. Теперь она стала старая и редко выходит из дому – только на базар и на заседания совета ветеранов при городском музее.

Из окна бабушкиного дома виден лес на том берегу Сухоны. В этот лес Игорь с соседскими ребятами ездил за грибами. Сам бабушкин дом старенький, и отец, когда приезжает домой в отпуск, всегда чинит крышу и забор, но на следующий год приходится начинать сначала. В комнате, где спит бабушка, стоит ее высокая железная кровать с блестящими шарами на спинке, толстый пузатый комод, два гнутых стула, круглый стол и сундук, покрытый белой кружевной накидкой.

Игорю всегда хотелось заглянуть в сундук – не потому, что ему было очень любопытно, а потому, что как-то бабушка достала оттуда старинные полотенца в подарок маме и заодно чтобы показать Игорю большую пожелтевшую фотографию. На фотографии дымил неуклюжий пароход с пушкой на носу, а у борта стояла молодая женщина в косынке. Это и была бабушка. Тогда бабушка сказала, что в сундуке много интересного и надо как-нибудь перебрать его, а то моль заведется. Сказала, что и сама уж не помнит, что там лежит. Как только Игорь узнал, что даже бабушка не помнит, в нем проснулся дух исследователя. Он несколько раз подходил к бабушке и канючил, что пора перебрать сундук, но бабушке все было недосуг – то пирог печь надо, то зубы замучили, то кошка опять расчихалась, надо к ветеринару нести.

Но однажды Игорю повезло: с утра шел дождь, идти было некуда, кошка не очень чихала, зубы у бабушки не болели, и пирог уже был испечен.

– Займемся, бабушка, – сказал Игорь. – Лучше нам времени и не найти.

– Может, как-нибудь в следующий раз? – сказала бабушка. – Я только что «Новый мир» получила, собиралась литературной критикой заняться.

– И вечером времени будет достаточно, – ответил на это Игорь. Он решил быть настойчивым. – Мне уезжать через три дня, а я так и не видел твоих революционных реликвий.

Бабушка притворно вздохнула – ей и самой хотелось покопаться в прошлом – и сняла накидку с сундука.

Сундук был велик. Он доставал Игорю до пояса, а в длину был такой, что, если бы не выпуклая его крышка, можно было бы на нем отлично спать вместо кровати. Он был обит железными полосами и запирался на два замка. Замки открывались без ключа – чего бабушке запирать сундук? Бабушка поднатужилась и с помощью Игоря откинула крышку.

Сверху лежали пересыпанные нафталином вещи. Они особого интереса не представляли. Игорь расстелил на полу рогожку, и они с бабушкой осторожно клали вещи на нее, чтобы не смять. Там лежало пальто, почти новое, несколько платьев и шаль вся в красных цветах. «Давно собираюсь Лидочке подарить», – сказала бабушка и отложила шаль в сторону. Лидочка – это мама Игоря. Под шалью обнаружилась праздничная скатерть – Игорь как-то видел ее на столе, когда папа в прошлом году приезжал. Потом снова были платья. И чем глубже забирались Игорь с бабушкой в сундук, тем стариннее встречались им вещи. Одно платье бабушка даже приложила к груди. Платье было все в блестках и очень мягкое.

– Это мне в двадцать девятом твой дед подарил, – сказала она.

Ниже шли какие-то вышивки, завернутые в древние газеты сапожки, разрозненные клубки шерсти, меховой воротник, подглоданный молью, и несколько шкатулок. За шкатулками приходилось уже перегибаться по пояс – так глубоко ушли в сундук Игорь с бабушкой.

Одну из шкатулок бабушка поставила на стол и бережно открыла. В ней было много интересных вещей. Например, удостоверение делегата Северодвинского съезда профсоюзов за 1922 год, старинные значки Осоавиахима и «Добролета», один из которых бабушка тут же подарила Игорю, множество фотографий, которые, к сожалению, были не очень интересными, например, маленький папа в ванночке. Тоже невидаль! Как будто Игорь не знал, что и отец когда-то был младенцем. Или сравнительно нестарая бабушка в Гаграх. Бабушка стоит на берегу моря в полосатом купальнике и неестественно закинула руку за голову – так, наверно, велел фотограф. Еще много групповых фотографий. Люди на них уставились в объектив, и все почти одинаковые, хотя бабушка как-то их различала и приговаривала:

– Вот этот, Петя, такой моторный был, на всех собраниях выступал. А Сергей Диомидович на войне погиб.

Бабушка углубилась в разглядывание фотографий, а Игорь тем временем снова подошел к сундуку, чтобы посмотреть, что там осталось. Он надеялся в глубине души, что где-нибудь на дне лежит бабушкин «маузер». Ведь если она была на Гражданской войне, то у нее должен быть и «маузер».

– Дай-ка мне рыжую коробку, – сказала бабушка.

Игорь достал коробку.

– Это еще от моего отца досталось, – сказала бабушка и вынула из коробки серебряный крестик на полосатой, оранжевой с черным, ленточке. – Егорий, – сказала она, – крест за храбрость. Мой отец, а твой прадед с турками воевал, в Болгарии. За Шипку получил.

Это уже была реликвия что надо. Игорь осторожно взял крестик в руку. Крестик был легким и почти не потускнел от времени. «Вот, – подумал он, – почти сто лет лежит». И он представил себе картину художника Верещагина, на которой генерал на белом коне скачет мимо рядов солдат и все кричат «ура».