Замри, умри, воскресни - Кайз Мэриан - Страница 62

Волосы у Колетт, как и в тот раз, были подкрашены, не похоже было, чтобы, заарканив себе мужичка, она распустилась. Вроде не беременна, слава тебе господи. • Они приближались и болтали настолько непринужденно, что мне сделалось нехорошо. Я вышла из машины и предстала перед ними. Я рассчитывала произвести эффект, но они шагали так быстро, что чуть не проскочили мимо.

— Пап! — окликнула я.

Оба повернулись; лица растерянные.

— Папа?

— А, Джемма. Привет!

— Ты что-то давно голос не подавал.

— Ах да. Ну… понимаешь… — Ему было не по себе. Он повернулся к Колетт: — Ты нас не подождешь в машине, милая?

«Милая» бросила на меня недовольный взгляд, но уплыла в сторону «Ниссана».

— Обязательно быть такой стервой? — спросила я. Не смогла удержаться. — Какие у нее основания так себя вести?

— Она просто чувствует себя немного неуверенно.

— «Она». А я? Я тебя не видела почти три месяца.

— Неужели так много времени прошло? — Он нетвердо, по-стариковски, перетаптывался.

— Да, папа. — Я сделала отчаянную попытку пошутить и спросила: — Тебе не хочется взять надо мной опеку? Ты мог бы отсудить право брать меня на воскресенье. В «Макдоналдс» бы водил.

Но он лишь сказал:

— Ты уже взрослая. Самостоятельный человек.

— И у тебя никогда не возникает желания меня повидать?

Никогда не следует задавать вопрос, ответ на который тебе неизвестен. Конечно, у него возникает желание меня видеть. Но он сказал:

— Пожалуй, это к лучшему, что мы пока не видимся.

— Но, папа… — Горе волной накрыло меня, и я заплакала. Мимо нас шли люди и оглядывались, но мне было плевать. Волна переросла в цунами. Я не виделась с отцом три месяца, я рыдала и задыхалась, как будто подавилась орехом, но он до меня даже не дотронулся. Я кинулась ему на грудь; а он стоял, как жердь, и смущенно похлопывал меня по спине.

— Ну, Джемма, ну, перестань.

— Ты меня больше не любишь.

— Люблю. Конечно, люблю.

Невероятным усилием воли я заставила себя прекратить рыдания, прокашлялась и быстро взяла себя в руки.

— Папа, пожалуйста, возвращайся домой. Я тебя очень прошу.

— Ноуэл, нам пора за детьми! — крикнула Колетт. Я повернулась к ней:

— По-моему, он велел тебе ждать в машине.

— Ноуэл, дети! — Она игнорировала меня, как предмет мебели. — Они не будут знать, куда мы пропали.

— Знаешь что? — Я посмотрела на нее и показала на отца. — Я — его ребенок и тоже не понимаю, куда он пропал.

Потом еще добавила:

— Так что — пошла ты!

Она смерила меня ледяным взором.

— Сама ты пошла!

— Две минуты, — обратилась она к отцу. — Время пошло. — Она вернулась в машину.

— Класс!

— Как твоя мама поживает? — спросил отец.

Не «моя мама», а твоя жена. — Последнее слово я проорала на всю стоянку. Те, кто еще не таращился, теперь тоже повернулись к нам. — Твоя жена поживает великолепно. У нее кавалер, швейцарец по имени Гельмут. У него красный «Астон Мартин» с распашными дверями.

— Нет, кроме шуток? Послушай, Джемма, мне надо идти. Джерри с ума сходит, если мы опаздываем.

Теперь я не испытывала ничего, кроме презрения. Я посмотрела на отца.

— Ты трус.

Укрывшись от посторонних глаз в машине, я снова дала волю слезам. Все мужики — трусы.

Да, и в ближайшее время ничего не изменится; меня просто убивало сознание того, что папа с Колетт стали производить впечатление дружной семейной пары. А куда теперь деваться мне? Как мне жить дальше?

Мама держалась молодцом, она действительно старалась быть мужественной. Она выработала своего рода рутину, в которой спасительным мостом через пропасть ей служили мыльные оперы — она усаживалась их смотреть с самого утра. Она снова стала ходить в церковь и даже пару раз ходила с миссис Келли пить утренний кофе, но домой всякий раз возвращалась дрожащая, как желе. И по-прежнему мне приходилось каждый день ночевать у нее.

Я и подумать не могла о том, что она когда-нибудь скажет: «Джемма, может, на выходные куда-нибудь сходишь? Напейся, подцепи сразу пару парней и прокувыркайся с ними до начала рабочей недели. Это пойдет тебе на пользу». Нет, пока это была несбыточная мечта.

И никто не поможет мне расслабиться, чтобы потом с новыми силами включиться в работу. Я подумала об Оуэне — парнишке, которого я притащила к себе в ночь, когда праздновали день рождения Коди (хотя как это произошло, я не помнила). Он дважды приглашал меня куда-нибудь сходить, и во второй раз я согласилась, но не смогла назначить день, поскольку не знала, как быть с мамой.

Обещала, что сама ему позвоню, но пока так и не позвонила.

Второе событие — и, пожалуй, наименее значимое из четырех — то, что на службе у меня появился новый клиент. Мне позвонили на следующий день в час десять, как раз когда я собиралась на обед. Уже по одному этому можно было судить, как пойдет дальше; есть люди, которые, сами того не желая, ведут себя беспардонно. Испорченной дивой оказалась Лесли Латтимор, небезызвестная светская барышня. Она славилась тем, что ходила на все тусовки и сорила деньгами, причем сама не заработала ни пенса. Ее папаша, Ларри Латтимор по прозвищу Денежный Мешок, сколотил состояние сомнительными контрактами по строительству и грабежом ирландских налогоплательщиков, но никого это не волновало. А меньше всего — Лесли.

— Я хочу, чтобы вы организовали торжество по случаю моего тридцатилетия. Я слышала, свадьбу Давинии Вестпорт устраивали вы?

Я не стала спрашивать, была ли она на свадьбе Давинии Вестпорт: я и так знала, что нет. Она была дочерью дельца с сомнительной репутацией, и Давиния не стала бы мараться. Но сейчас Денежный Мешок явно вознамерился устроить своей дочери не менее грандиозное чествование.

— Каким вы себе видите это торжество?

— Гостей двести с лишним. Тема — принцесса. Что-то вроде Барби в готическом стиле. — Мне сразу же захотелось это организовать. — Когда вы могли бы подъехать обсудить детали?

— Сегодня. Сейчас.

Я схватила какие-то папки с фотографиями самых пышных приемов, которые я устраивала, и отправилась к Лесли. Она жила в центре города, в двухэтажной квартире с видом на реку. У нее были ухоженные сверх всякой меры волосы, загар с Французской Ривьеры, а новая одежда сверкала так, словно ее покрыли лаком. Сумочка у нее, конечно, была крохотная — в подтверждение моей теории, что чем человек богаче, тем меньше у него сумка. Типа — что им может понадобиться? Золотая кредитка, ключи от «Ауди-ТТ», крохотный мобильник и тюбик помады. У меня, например, сумка размером с тележку, на которой стюардессы развозят еду, она набита папками, косметикой, подтекающими ручками, квитанциями из химчистки, недоеденными шоколадными батончиками. Прибавьте еще солпадеин, диетическую колу и, конечно, мой мобильный телефон величиной с кирпич.

Еще Лесли имела крайне высокомерную манеру держаться — где-то между небрежностью и откровенной грубостью, что в сочетании с ее лексиконом полностью затмевало ее достаточно неприметную внешность.

То есть вы не сразу замечали ее длинноватый нос и заостренный подбородок. По правде говоря, роль ведьмы — вместо принцессы— подошла бы ей куда больше. Странно, что папаша еще не купил ей новый подбородок. Однако, несмотря на мое внутреннее сопротивление, у нас с ней оказался общий взгляд на предстоящий праздник.

— Убедите меня, что мне следует нанять именно вас, — заявила Лесли, и я принялась расписывать, какие мероприятия на моем счету — свадьбы, конференции, церемонии награждения. Потом я замялась и с сомнением раскрыла последний козырь.

— И у меня есть волшебная палочка, — объявила я. — Серебряная звезда с фиолетовым пухом вокруг.

— И у меня такая есть! — вскричала она. — Я вас беру. Она убежала, принесла волшебную палочку и торжественно обвела ею круг вокруг моей головы.

— Жалую тебе честь устроить день рождения Лесли.

Потом протянула ее мне и сказала: