Тайна заброшенной часовни - Брошкевич Ежи - Страница 8

— Раз никакой слышимости, — робко сказал он, — тогда не надо.

— Чего? — переспросила девица.

— Не буду заказывать, — сказал Брошек.

— Что это тебе молодой человек голову морочит? — возмутилась особа в первом окошке.

— Не ваше дело! — рявкнуло второе окошко. — Мне морочат, а не вам. Я и без вашей помощи кого хошь отошью.

— Ай-яй-яй, — захихикало первое окошко. — Бриджит Бардо местного разлива!

— Сама местного разлива! — с бешенством прошипела красотка. — А для вас, молодой человек, у меня телеграмма, — нежно улыбнулась она Брошеку.

— Что-о-о?! — завопил Брошек.

Первое окошко что-то бормотало, в кабине в семнадцатый раз кричали: «Марыська, ты меня слышишь?!» — а Брошек дрожащей рукой расписывался в получении телеграммы. В душе он распевал хвалебный гимн в честь «старика», который сразу понял, что ответ — какого бы он ни был содержания — надо дать незамедлительно. Расписываться Брошеку, надо сказать, было довольно трудно: друзья бесцеремонно навалились на него со всех сторон.

— Удостоверение личности, — буркнуло окошко номер два.

Брошек вздрогнул. К счастью, в заднем кармане джинсов у него был бумажник, а в бумажнике нашлось школьное удостоверение, которое он и протянул красотке.

— Вы же меня знаете, — пробормотал он при этом.

— Может, знаю, а может, и нет, — сказало окошко и, надувшись, выдало телеграмму.

— Тихо! — рявкнуло первое окошко, потому что Брошек немедленно бросился к окну, а вслед за ним громко затопали четыре пары сапог.

Но ребята пропустили это восклицание мимо ушей. Даже Влодек выслушал текст телеграммы, затаив дыхание. Брошек прочитал ее дважды — с дикцией, какой не постеснялся бы сам Марлон Брандо.

Телеграмма гласила:

— Тчк, — пробормотал Пацулка.

— Нет, Пацулка, — вдохновенно произнесла Ика. — Никаких тчк. Срочно начинаем действовать. Верно, Влодек? — чарующе улыбнулась она.

Из кабины донесся отчаянный вопль: «Не желаю говорить ни с какой Мостосталью! Алло! Алло! Марыська! Ты меня слышишь?!»

Но ребята так никогда и не узнали, услыхала ли в конце концов Марыська далекий призыв. Ибо телеграмма наказывала: за дело! немедленно принимайтесь за работу!

Вполне естественно, что обратный путь занял у них еще меньше времени, хотя ветер дул в лицо, а холодный дождь сек щеки и лбы.

После сладкого мама встала из-за стола, а отец несмело спросил:

— Вы в самом деле не знаете историю про голубой фонарик?

— Ну конечно нет, папа! — воскликнула Ика, смекнув, что у нее есть шанс выиграть плитку молочного шоколада.

— Ненавижу азартных людей! — пробормотал Брошек, который в этот раз на «голубой фонарик» не поставил.

Отец же приступил к очередному анекдоту.

— В ту весну при дворе Снежной королевы разразился страшный скандал, — монотонно, с отсутствующим видом начал он. — Один из придворных гномов не уберег предназначенную королеве порцию мороженого, и ее нахально растопил солнечный луч. Жестокий и злой камергер без суда и следствия прогнал гнома с криком: «Пошел вон, воришка!» И гномик пошел вон, на юг, и пришел в Финляндию. А поскольку он не знал, что означает слово «воришка», то все время светил хорошеньким голубым фонариком и озирался по сторонам. «Чего ищешь, гном?» — кричали люди. «Воришку», — отвечал он. «Нет у нас таких!» — говорили ему. Тогда он пошел дальше, в Швецию. И продолжал светить своим голубым фонариком и озираться по сторонам, а когда его спрашивали, что он ищет, говорил, что воришку. И снова его прогнали, заявив, что воришек у них нет, и тогда он пошел прямо на юг, по гребням морских волн, и добрался до Польши. И стал там ходить и высматривать, ходить и высматривать. В конце концов кто-то его спросил, что он ищет. Бедный грустный гномик развел руками и сказал: «У меня был такой хорошенький голубой фонарик…»

Посмеялись столько, сколько полагалось. Отец ушел к себе, а ребята дружно взялись за мытье посуды. И тут, кстати, был поставлен рекорд: посуда от обеда из трех блюд на семь персон была вымыта, вытерта и расставлена по местам за девять минут — и ничего не было разбито.

— Так, — сказал Брошек, убрав последнюю тарелку. — Теперь пять минут отдыхаем, а потом все на экстренное совещание.

— Не кажется ли вам, — спросил он, когда через пять минут все удобно расположились в столовой, — что история с голубым фонариком на этот раз прозвучала весьма злободневно?

— Э! — сердито буркнул Влодек, который терпеть не мог мыть посуду. — Поменьше умничай, философ!

— Я умничаю, ты придуриваешься, а они воруют! — разозлился Брошек. — Я, к твоему сведению, ненавижу воровство, а сейчас без конца слышишь о разных жульнических аферах. То с шерстью, то с мясом, то с водкой… Одни крадут, а другие пассивно наблюдают. Утверждают: с этими загребущими лапами необходимо что-то делать. Если взрослые не в состоянии, давайте сделаем мы. Чтобы бедный гномик мог и в Польше спокойно светить своим хорошеньким голубым фонариком. Итак, за работу!

— Вот именно, за работу, — наставительно сказала Ика. — Не болтать надо, а дело делать. Речей мне и по телевизору хватает. Надоело!

— Quite right[7], — с торжеством подхватил Влодек. — Пошли!

— Я поведу, — сказала Катажина.

Эти два слова она произнесла деловым, не терпящим возражений тоном, ибо в ту минуту наша очаровательная Кася (как ее называл Икин отец) была прежде всего великим Альбертом, представителем научного мира и специалистом в области техники.

Все безропотно последовали за ней к чернеющей над обрывом часовне.

Это было наполовину провалившееся в землю, утопающее в густом бурьяне деревянное строеньице с обомшелыми стенами и крышей, остроконечной башенкой и обитой железом дверью. Местные жители утверждали, что часовне более двухсот лет. С полвека она стояла заброшенная: никто в нее не заглядывал с тех пор, как в начале первой мировой войны в ней было совершено зверское убийство. Говорили, что по ночам туда наведываются привидения, да и днем было жутковато, так что с 1914 года люди обходили стороной это глухое и страшное место.

Во время первых проведенных в долине каникул, то есть три года назад, взрослые и дети тщательно обследовали старую часовенку. Она была пуста: четыре стены да крыша; даже алтарь отсутствовал, не говоря уж об изображениях святых. Крыша каким-то чудом не протекла, пол из каменных плит был сухим и ровным. А по обеим сторонам от того места, где когда-то находился алтарь, сохранились два деревянных столбика — на них, очевидно, стояли раньше фигурки святых. Так, во всяком случае, утверждал отец Пацулки, любивший демонстрировать свои познания даже в тех областях, в которых мало что смыслил.

И еще: над алтарем остался след от висевшей там картины — большой прямоугольник тщательно просмоленных досок.

Отец Брошека обращался в разные учреждения. «Займитесь этой часовней, — призывал он. — Древняя постройка и так далее. Возможно, памятник старины». Долго названивал по разным телефонам и в конце концов сам отправился к какому-то большому начальнику. Но добился немногого: через месяц часовню посетила комиссия, состоящая из одного человека, который повесил на дверь безобразный замок и, позабыв его запереть (а может, замок просто-напросто был испорчен?), уехал. Вскоре кто-то из местных жителей смекнул, что даже испорченный замок без ключа может пригодиться в хозяйстве, и часовня снова осталась без запора, охраняемая — гораздо эффективнее — густыми зарослями крапивы.

Постепенно все привыкли, что над обрывом стоит пустое деревянное строеньице, и никто не собирался нарушать его покой. Часовня была просто деталью пейзажа — такой же, как огромное дерево или мост через реку, — разве что попахивала нечистой силой.