Тайна заброшенной часовни - Брошкевич Ежи - Страница 22

«Симпатяга!» — подумала Ика.

«Красотка!» — опять подумали Брошек и Влодек, любуясь прелестным личиком панны Эвиты.

— Что это за чудак? — смеялась пани Краличек, будто никакой грозы не было и в помине.

— Кто скажет, какая разница между чудаком и чуваком? — пропыхтел пан Краличек и загоготал.

— Прекрати, Ендрусь, ведь… — одернула мужа пани Краличек, но договорить не успела: слово опять взяла гроза.

Вспышка и последовавший за ней грохот были такими устрашающими, что все дружно присели на корточки. Даже едва различимый за сплошной полосой дождя магистр торопливо ретировался. А Толстого просто сдуло в сарай.

На пороге веранды появилась белая как мел Икина мать.

— Немедленно в дом! — приказала она. Однако, увидев незнакомых людей, повторила приглашение уже в более вежливой форме.

Все прошли в столовую. Гости вели себя чрезвычайно воспитанно. Даже панна Эвита открыла рот.

— До цего зе узасная гроза, — скрипучим голосом прошепелявила она, обращаясь к Икиной маме.

Можно было подумать, что в крышу веранды ударила молния. Икина мать онемела. Брошек и Влодек в ужасе съежились, опустив глаза. А Ика, когда прошла первая минута изумления, затряслась в приступе беззвучного смеха.

— Поздравляю! — шепнула она Брошеку. — У вашего торжествующего ангела голосок утенка Дональда.

Пан Адольф быстро смекнул, сколь неприятно поразил присутствующих голос его невесты. И, желая сгладить впечатление, начал рассказывать о забавном недоразумении, произошедшем в часовне, и о странном, мягко говоря, поведении магистра Потомка.

Собственно говоря, пан Адольф очень огорчен. Он инженер, в искусстве не разбирается, да и, стыдно признаться, оно его мало интересует. Увидев, как горячится тощий чудак, он решил немного его поддразнить и сказал, что, судя по всему, скульптура поддельная. И тут разразился скандал.

— Это ты виноват, — обратился он к пану Краличеку. — И зачем только ты нас туда потащил?

Пан Краличек возмутился и напомнил пану Адольфу, что именно тот прочитал им опубликованную в газете заметку насчет часовни, чего пан Адольф никак не мог припомнить.

Икина мама прислушивалась к разговору с любезной улыбкой, ежеминутно вставляя: «Да… да… да…»; на самом деле это означало, что думает она о чем-то другом. А думала она, естественно, о грозе (и когда только эта истеричка уберется!), и по ее взгляду Ика поняла, что мать не слышит ни единого слова.

К счастью, гроза вскоре прекратилась. Гости собрались уходить. Напоследок Ика упросила их расписаться в дневнике, а Влодек, улучив удобный момент, умудрился сфотографировать всю компанию.

Ика обратила внимание, как нежно пан Адольф относится к своей невесте (отчего он ей еще больше понравился). Пан Долек несколько раз украдкой прижимался лицом к чудесным волосам панны Эвиты и даже не поморщился, когда она снова заговорила голосом утенка Дональда.

— Долецек, — сказала она без тени улыбки, — прелестный и трогательный мальчик.

Гости распрощались и ушли.

Последнее заявление панны Эвиты так развеселило Ику и Катажину, что они добрых десять минут без умолку хохотали. Когда же кто-то вспомнил, что пани Краличек доверительно сообщила о намерении Эвиты поступить в Высшую театральную школу, общее веселье достигло апогея, и даже Пацулка восхищенно что-то пробормотал.

Одна только мама, начавшая понемножку приходить в себя, казалась встревоженной.

— Что такого интересного они рассказывали? — спросила она у дочки.

— Ты не слыхала? — нагло удивилась Ика. — Пан Адольф рассказывал про охоту на тигров.

— Любопытно, — сказала мама и ушла к себе — немного отдохнуть после пережитых в связи с грозой волнений.

А остальные провели короткое совещание, на котором обсудили подробности предложенного Катажиной плана.

Потому что сумерки уже приближались.

Негатив ждал проявления; пять конвертов ждали вскрытия; загадка ждала разгадки.

Основная задача, конечно, выпала на долю великого Альберта. Только Альберт могла вынуть негатив и вновь зарядить фотоаппарат. Однако немаловажной была задача и тех, кто должен был Альберта охранять.

План предусматривал организацию трех наблюдательных пунктов. Первый из них решено было устроить в непосредственной близости от сарая и палатки. Туда отрядили Пацулку и Ику, как «доверенных лиц» тамошних жильцов. Им надлежало прогуливаться в том районе и в случае, если Толстому или магистру вздумается заглянуть в часовню, затеять громогласную перебранку. И вообще задержать хотя бы ненадолго любого, кто попытается открыто или тайно приблизиться к часовне.

Брошек получил более сложное задание: охранять подходы к часовне со стороны леса.

Кого могло принести с той стороны? Неизвестно. Вообще-то с той стороны неприятных сюрпризов вряд ли можно было ожидать. Но, как известно, неожиданности чаще всего приходят с неожиданной стороны. И Брошек занял пост на опушке леса.

Самое же трудное задание досталось Влодеку.

По собственной просьбе (при робкой поддержке Катажины) он отправлялся в караул в ближайшую к часовне точку, а именно в густые заросли безжалостной крапивы. Этот участок, как нетрудно понять, был наиболее ответственным и наименее удосбным.

Начало операции назначили на двадцать два ноль-ноль. К счастью, эпицентр грозы переместился далеко на юг, и никакие вспышки молний не рассеивали черноты ночи.

В двадцать два ноль-ноль Альберт приступил к перезарядке фотоаппарата. С самого начала возникли непредвиденные трудности. Доски, за которыми был спрятан аппарат, сверху заклинило. Когда же Катажина попыталась раздвинуть их силой, они угрожающе затрещали и за ними, как ей показалось, что-то сползло вниз. Что именно, осталось неизвестным: решив работать исключительно ощупью, великий Альберт не захватила с собой ни фонарика, ни какого-либо другого источника света.

Наконец Катажине удалось перезарядить фотоаппарат и спрятать его обратно в тайник. Доски опять затрещали, и опять за ними что-то с хрустом сдвинулось с места.

— Тише, — едва слышно прошептал откуда-то из-за двери Влодек.

«Хорошо тебе давать советы!» — мысленно сердито воскликнула Альберт. Однако Катажина уловила в голосе Влодека тревогу и нежность и немедленно приказала Альберту заткнуться. Затем она приступила к следующему этапу работы: подключению сигнальной системы к новой скульптуре.

Сделать это было чертовски трудно. Во-первых, работать приходилось в кромешной темноте. Во-вторых, фигурку нельзя было сдвигать с места, и вместе с тем требовалось присоединить к ней систему, приводящую в действие фотоаппарат и вспышку.

Разумеется, великий Альберт заранее тщательно все обдумала. Однако путь от замысла до исполнения, как известно, сплошь и рядом далек. В особенности если составляешь план при свете дня, а осуществлять его приходится, когда вокруг черно, как в преисподней.

Наконец Альберту удалось закрепить нейлоновую леску у основания фигуры и установить в нужном положении открывающую объектив гирьку. Осталось лишь подключить вспышку.

Великий Альберт со вздохом облегчения вытерла пот со лба и взглянула на фосфоресцирующие стрелки часов. Было двадцать два восемнадцать…

«Еще только две минутки», — с радостью подумала она.

Но тут где возле часовни раз и другой хрустнула, ломаясь, сухая ветка. В ночной тишине это прозвучало как два выстрела.

— Что происходит? — загремел голос магистра.

— Это все Пацулка! — немедленно завопила Ика. — Отстань, чудовище! Чего дерешься?! Спасите меня, пан магистр!

— Потом! — послышалось в ответ. — Это не Пацулка! Это в часовне!

Огромные ножищи затопали по каменистой тропке, стремительно приближаясь.

Катажина съежилась, замерла, затаила дыхание… Ика тщетно пыталась схватить взбешенного пана Потомка за рукав.

— В чем дело? Тихо! — раздался со стороны сарая злобный голос Толстого.

Казалось, ничто уже не спасет Катажину от разоблачения, что все ее усилия и труды пойдут насмарку, и весь остроумный, тщательно разработанный план провалится, сорвется, рассыплется в прах и т. д. и т. п.