Колыбельная для Варежки - Кайдалова Евгения - Страница 4

Варя вдруг испытала странное чувство униженности, хотя в конце двадцатого века белой девственной вороной должна была бы чувствовать себя Наиля.

— А после первой ночи, — вдохновляясь, продолжала она, — муж положит мне на подушку бриллиантовые серьги. Как папа когда-то — маме.

— Ну, знаешь, у вас все-таки патриархальные нравы.

— А что у вас?

— Нельзя же лишать себя всех радостей жизни!

— У тебя сейчас много радости?

Варя с ужасом поняла, что Наиля гораздо проницательнее, чем ей казалось. Варины руки машинально потянулись друг к дружке суетящимися пальцами.

— Ты для него разобьешься в коровью лепешку, — уверенно проговорила Наиля, — и знаешь, что он сделает?

— Что?

— А что делают с кизяком? Когда он высыхает, им печь топят.

Варя смотрела вперед, чтобы не видеть пророчицы Наили. Впереди бурлила жизнь: потоки студентов шли в библиотеку и обратно, другие толкались у лотков с книгами и театральными билетами, а дальше — переполненный гардероб и стеклянные двери из мира науки — в большой мир. Она не представляла, как будет лавировать в нем без Тимура;

И вдруг Варя его увидела — как по мановению волшебной палочки. Он вышел из лифта со своими давешними приятелями и направился к гардеробу. Компания прошла совсем близко, так что Варя даже услышала обрывок разговора:

— Может, в профессорскую столовую пойдем? Это в главном здании.

— Ты че?! Там цены — убиться можно. Пойдем в восьмую!

— А там такая тошниловка…

Варя вскочила, чтобы позвать Тимура, но тут он заметил ее сам. Коротко улыбнулся, прошелся глазами по Наиле и, ни на секунду не задержавшись, проследовал дальше. Варя осталась стоять навытяжку, подавшись вперед.

— О господи, — вздохнула сзади Наиля.

Ближе к восьми часам вечера Варя вернулась домой, успев немного прийти в себя.

Она довольно долго сидела в библиотеке, чтобы с головой нырнуть в холодную науку и не чувствовать боли от свежих и вновь разбереженных ран. Уходя, купила на лотке сборник студенческих анекдотов и по дороге от души посмеялась. От метро до дома она шла по чудесной тихой улице. Слева открывался один из прекраснейших видов Москвы — могучий Новодевичий монастырь в окружении темных прудов и светлой рощи в зеленой дымке. Открывая дверь квартиры, Варя снова ощущала какое-то подобие хорошего настроения.

Из-за двери доносились запахи горячей пищи. Значит, мама дома. Значит, можно чмокнуть ее в щеку, плюхнуться за стол и от души поболтать, потихоньку забывая о всех своих бедах.

В момент появления Вари мама переворачивала на сковородке котлету. Котлета злобно шипела и не поддавалась, но мама с яростью отодрала ее вилкой от чугуна и швырнула на другой бок. Но потом она повернулась к дочери с таким лицом, что Варя не ощутила никакой разницы между собой и котлетой.

— Он что себе позволяет?! Это что ему — постоялый двор со слугами? Почему он считает, что можно позвонить сюда и заказать мне котлеты к своему приходу? Да еще именно так, как он любит — со свиным сальцем!

— Так надо было ему сказать…

— Я могу сказать ему только одно: раз и навсегда отвяжись от моей дочери!

Варя проскользнула в комнату, рухнула в кресло, бросила рюкзак на пол. Слезы потекли мгновенно, как по команде.

Мама встала на пороге и продолжила атаку:

— Если ты позволяешь ему так не уважать тебя, то добейся у него элементарного уважения ко мне! Хотя бы на то время, пока он здесь квартирует…

Варя вскочила, убежала в другую комнату, плюхнулась там на кровать. Мама выросла в дверях, как заградительный отряд.

— Я не для того развелась с одним нахлебником, чтобы посадить себе на шею другого. В доме работают все: я, ты, даже собака (собака выводила маму гулять и помогала не набирать лишние килограммы). А у него что, не хватает образования полы помыть? И вообще, объясни мне, что это такое существует в нашем доме?

— Студент юридического факультета, будущий специалист по уголовному праву! — завопила Варя, отсырев от слез, но вырываясь наконец из окопа и переходя в контратаку. — У него такое будущее, что просто стыдно тратить время на какие-то полы. Он станет вторым Плевако!

— Пока что он просто Слюнько. А если хочешь знать, кто он такой по отношению к тебе…

— ОН МОЙ ЛЮБОВНИК! — выкрикнула Варя, призывая на помощь тяжелую артиллерию.

— Любовник! — Мама усмехнулась, наведя на нее беспощадный оптический прицел. — Любовник должен любить, а не только заниматься любовью.

Далее взорвалась атомная бомба, и мама ушла на кухню, чтобы ее не смело взрывной волной. Минут через десять Варя услышала, что мама возится в прихожей, и вышла посмотреть, почему вдруг началось отступление.

— Я уезжаю к тете Лиде, — сообщила мама, с отчаянием самоубийцы наматывая на шею шарф. — На дачу. На все выходные. Любите друг друга до потери пульса. Мне в этом доме нечем дышать.

Варя молчала. Такая победа была не в радость. А химическая атака даже не входила в ее планы.

— Ну почему? — взмолилась мама, выбрасывая наконец белый флаг. — Почему он?

— Он меня любит.

— Во-первых, нет. А во-вторых.., как будто никто и никогда тебя раньше не любил! А я? А девочки с твоего курса? А до того тебя любили одноклассники и товарищи в кружке друзей английского языка!

— Ты еще вспомни тетю Лиду.

— И тетя Лида любит тебя, как родную дочь!

Тебе этого мало?!

Варя даже улыбнулась, потому что не видела предмета обсуждения. Материнская любовь, как воздух — без него невозможно, но его не замечаешь. Любовь друзей как хмельное вино — хорошо пригубить и в радости и в горе, но сыт им не будешь. А любовь мужчины как хлеб. Тут и объяснять нечего: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Хлеб бывает сдобным и белым, а бывает сырым и непропеченным, но, наслаждаясь или давясь, все равно будешь тянуться за новым ломтем, потому что нельзя питаться воздухом. Да и напиваться без закуски.

Мама расценила Барину улыбку как сомнение и порывисто ее обняла.

— Доченька, я очень тебя люблю. Если я для тебя хоть что-то значу, прислушайся к моим советам.

Ее советы… Пока за мамой закрывалась дверь, Варя подумала, что была бы рада прислушиваться к ее советам, если бы мама советовала то, что нужно. Например, когда Варя, впервые накрасившись, пошла знакомиться с соседом по даче, мама громко советовала не позорить ее и себя. А могла бы посоветовать, как правильно наложить на веки тени, чтобы глаза не казались размалеванными…

Варе не хотелось оставаться в большой комнате, где стены расходились слишком далеко и не могли защитить. Она отправилась в уютную маленькую, но замерла на самом пороге. Стоп!

Теперь — это комната Тимура; она перестала быть ее собственной три с лишним месяца назад, и Тимур не любил, когда его кровать или письменный стол оказывались заняты забывшейся Варей. Только книжным шкафом и уютным креслом для чтения они пользовались сообща. Варя села в кресло, взяла в руки книгу, чтобы оправдать свое здесь пребывание, и прикрыла глаза. Если бы кто-то дал ей совет тогда, когда эта комната переставала быть ее собственной!..

…К тому времени, как Тимуру стало невозможно жить в общежитии, они были знакомы около трех недель. Их свел Английский клуб родного МГУ (не путать с кружком друзей английского языка!). Клуб этот Варе всегда хотелось переименовать в «Деды и дети» за возрастной состав участников: совсем еще юные первокурсники и совсем пожилые профессора. Став постарше, студенты уходили из клуба в разочаровании, а преподаватели помоложе уходили сразу, чтобы позорные «дедовские» грамматика и фонетика не убивали в них уважения к старой гвардии. Но старожилы (в основном с естественных факультетов) не задавались вопросом о текучке кадров.

На встречах с приглашенными в клуб иностранцами они доблестно произносили слово «she» как «шы», на звуке "h" хрипели, как Высоцкий, и старательно выговаривали «I shall» вместо, боже упаси, «I will». Посему иностранцы понимали их, с большим трудом, и однажды случился казус: Варя, волею судеб сидевшая ближе всех к носителю языка, вынуждена была переводить вышеупомянутый русский английский на английский английский, после чего недоуменно напрягавшийся вначале иностранец начал понимающе кивать и отвечать с чисто британским мяукающем прононсом (за который неизбежно получил бы «неуд» на экзамене в средней школе). Оказавшись вместе с англичанином в центре внимания и впервые выступив в качестве личного переводчика, Варя обрела ту особую красоту, которую обретает идущая по следу гончая собака — красоту мастера за работой. Все полтора часа, пока шла беседа. Варя провела в ореоле всеобщего уважения, и в качестве заключительного аккорда иностранец пожал ей руку и поблагодарил за перевод. Храм Вариной славы в клубе был воздвигнут и увенчан крестом.