Переправа - Браун Жанна Александровна - Страница 20

Глава XI

— Товарищ лейтенант, рядовой Лозовский по вашему при…

— Кончай церемонию! — перебил Малахов, выскакивая из-за стола. — Здорово, дружище!

— Здравия желаю.

— Ты что, обалдел?

— Никак нет.

Малахов рассмеялся.

— Мишка, не кроши батон! Я в Ленинской комнате смотрю и глазам не верю: ты это или твой фантом?

Возбужденный нежданной встречей, Малахов невольно перешел на студенческий жаргон, словно друзья находились не в ротной канцелярии, а у себя на факультете.

Они не виделись с весны, с того дня, когда Мишка приказом ректора был отчислен из института по академической задолженности. Потом Малахов искал его, расспрашивал ребят на факультете, общих знакомых, но Мишка как в воду канул… И вдруг такой кульбит судьбы!

— Нет, ты только представь себе: еду в чужие люди… Все непонятно, непривычно, смена событий, как в калейдоскопе — ни передохнуть, ни опомниться — и вдруг ты! Как манна небесная! Нет, ты скажи, здорово, а?

Малахов то садился на стол, то спрыгивал в возбуждении и все говорил, говорил, с радостью оглядывая друга, невольно отмечая про себя, что за время разлуки Мишка поздоровел, стал шире в плечах и во взгляде его и в смуглом лице что-то неуловимо изменилось, словно за эти месяцы Мишка не только внешне, но и внутренне стал другим.

«Что изменилось в нем?» — вдруг подумал Малахов и замолчал удивленно, только сейчас заметив, что Мишка слушает его излияния, не проявляя ответной радости.

— Ты… ты не рад мне? — растерянно спросил Малахов и покраснел. Вопрос прозвучал глупо.

Мишка улыбнулся.

— Почему же? Я рад. Просто… так неожиданно, что я не знаю, как…

— Как реагировать? — с внезапной обидой перебил его Малахов. — И поэтому устроил спектакль с этими идиотскими «никак нет» и «так точно»? А я-то перед ним распинаюсь… Друг называется! Хоть бы открытку за полгода прислал. Я, как последний кретин, весь Питер обшарил… чуть в милицию заявление не подал: человек пропал. Не верил, что друг может так поступить.

Несколько секунд в канцелярии стояла тишина. Малахов отвернулся и принялся сосредоточенно разглядывать столетник в глиняном расписном горшке, выращенный, как с гордостью сказал старшина Митяев, исключительно в медицинских целях.

— Борька, абзац.

Малахов резко обернулся и закричал со злостью:

— Морду тебе за все штучки набить мало!

— Не имеешь права, — сказал нахально Мишка и подмигнул, едва заметно и быстро прижмурив левый глаз, их старый сигнал: «Все путем, дружище, я рядом».

Малахов размяк. Перед ним снова был прежний Мишка, весельчак и заводила, кумир болельщиков и институтских лаборанток.

— Скотина ты все-таки изрядная, — проворчал Малахов для порядка. — Да сядешь ты, наконец, или будешь столб изображать?

— Распоряжения не было, — Мишка ехидно усмехнулся, но, заметив, что Малахов снова готов вскипеть, поспешно сел за стол командира роты. — Ну, что ты, право? Свалился, как кирпич на голову, весь в офицерских погонах и требуешь, чтобы несчастный солдатик похлопывал тебя по звездочкам мозолистой лапой… В армии, Боря, это не принято. Учти с порога, а то будешь потом пахать носом паркет аж до самого конца службы.

— Да ладно тебе… напугал! — отмахнулся Малахов. — Скажи лучше: куда ты тогда исчез?

— Сюда.

— Как сюда? Так сразу?

— А зачем тянуть? Получил документы и пошел прямиком в райвоенкомат сдаваться в солдаты.

— Ну ты дае-ешь, — удивленно протянул Малахов. — Гусар! А мы-то всей командой хотели идти к ректору… И пошли бы, да тебя не могли сыскать. Не понимаю я, Мишка, как хочешь, не понимаю… Вылететь из института по ерунде, из-за…

— Абзац, Борис. В этом деле мне судья не нужен. — Мишка несколько секунд хмуро смотрел в окно. — Знаешь, чего я больше всего боюсь? Общественной активности доброхотов. Я и исчез для того, чтобы вы не ходили к ректору, не унижали ни себя, ни меня… И не копались в моей жизни, что в ней ерунда, а что нет.

Малахов смутился. Он вспомнил, как бурно встретили баскетболисты Мишкино отчисление, и задним числом испытал стыд за то, что не остановил ребят, позволил им обсуждать личные дела друга в его отсутствие. Да и сам тоже хорош…

— Мы хотели помочь тебе, — смущенно пробормотал он.

— Вам, конечно, не пришло в голову, что иногда настоящая помощь в том, чтобы не мешать человеку нахлебаться каши, которую он сам заварил?

Малахов смотрел на Мишку и все меньше узнавал в нем прежнего бесшабашного гусара, для которого игра была всегда важнее последствий. «Так вот что изменилось в нем», — подумал Малахов и пожалел: с тем Мишкой было проще.

— Ладно. Убедил. Каюсь. И все-таки мог черкнуть хотя бы две строчки, объяснить. Но зато теперь ты от меня не сбежишь. Теперь, голубчик, ты у меня в руках… Давай выкладывай, как тебе здесь служится? Не жмет?

Мишка усмехнулся.

— Путем. Тебе понравится.

Малахов встал, прошелся по кабинету, постучал согнутым пальцем по сейфу в углу, постоял возле окна, сунув руки в карманы брюк.

— Не знаю, не знаю, — сказал он наконец, — понимаешь, дружище, никак не могу проникнуться, что все это серьезно… Даже не серьезно, а необходимо. Все кажется, что сейчас мираж развеется и кто-то ответственный скажет: «Поигрался, Малахов, в солдатики, и будя. Возвращайся в институт и займись действительно нужным делом»… Скажи, а у тебя нет ощущения ирреальности происходящего?

— Было. Вначале. Да старшина мне попался — отчаянный реалист. Мозги классно вправил.

— То-то я смотрю на тебя — красаве?ц! Фасад отъел, пряжка сверкает, а выправка — хоть вешай этикетку: «Образцовый солдат».

— Давай, давай, взводный, веселись, — добродушно сказал Мишка, — посмотрим, как ты вспотеешь, добиваясь от солдат этой самой выправки.

Малахов перестал улыбаться.

— Что там вообще во взводе за народ собрался?

— Нормальные парни.

— А конкретнее?

Мишка помедлил секунду и сказал огорченно:

— Не надо, Боря.

— Что не надо?

— Вопросов. Ни сейчас, ни потом.

— Да почему, черт возьми? Кто мне поможет, если не ты? Тем более что ты хорошо знаешь эту кухню.

Мишка молчал, грустно разглядывая свое отражение в настольном стекле.

— Что ты молчишь? — рассердился Малахов. — Можно подумать, что я толкаю тебя на подлость. Я надеялся, что ты поможешь мне сориентироваться. Не хочешь — не надо. Видно, интересы твоих новых друзей тебе дороже… Так и скажи. Буду знать, что надеяться мне не на кого.

Мишка встал, одернул куртку.

— В институте ты был старше двумя курсами, Борис, но общественно мы были равны. Здесь нет. Ты офицер, я солдат… и мои новые друзья — солдаты, твои подчиненные, между прочим.

— Ну и что?

— Неужели трудно понять? Вот ты кричал на меня, хотя это и запрещено, а я на тебя не могу кричать… И не потому, что боюсь. Погоны твои не позволят. В армии это четко. И хорошо, что не позволят, иначе гроб дисциплине. И ты для меня здесь не Борька Малахов, а товарищ лейтенант, в крайнем случае Борис Петрович, да и то вне службы.

— Ерунда! — запальчиво сказал Малахов. — После службы я свободен, как птица.

— Ошибаешься. Для солдата ты круглые сутки командир. Ты в одном прав: солдаты будут во всем надеяться на тебя, а тебе надеяться не на кого. Но если солдаты заметят, что ты в себе не уверен, боишься принять решение и отстоять его — пиши пропало. Авторитета у тебя не будет, а значит, и с дисциплиной во взводе полный абзац.

— Допустим. Но никто не имеет права диктовать, с кем мне дружить. Мы с тобой не вчера познакомились. Мы дружили в институте. Ты без пяти минут такой же инженер…

Мишка невесело усмехнулся:

— Видишь, ты уже оправдываешься.

— Ничего подобного!

— Не надо, Борис. Дружба не терпит неравенства. Это сейчас тебе кажется, что все просто и зависит от нас. Послужишь, сам поймешь. Мы должны быть для тебя все равны. Ради бога, не вздумай только выделять Мишку Лозовского… Ни мне, ни тебе солдаты этого не простят. Главное, тебе. Мне бы этого не хотелось.