Переправа - Браун Жанна Александровна - Страница 17

Лейтенант смущенно улыбнулся.

— Вольно, товарищи. Садитесь, пожалуйста.

Солдаты сели, открыто разглядывая своего нового командира. Для одних его смущенная улыбка была хорошим знаком: неопытный, но добрый — злые от неловкости хмурятся и начинают придираться к каждому слову. Для других, в основном для зиберовской капеллы подпевал, смущенная улыбка лейтенанта была признаком командирской слабости.

Ваня не видел лица Зиберова, тот сидел спиной, но по вольно опущенным плечам, гордо откинутой назад продолговатой голове с острыми ушами угадывал, как змеится по Юркиным губам нагловатая оценивающая ухмылка. Конечно, пощечина, полученная при народе, поубавила спеси, но не настолько, чтобы Зиберов растерял всю свою наглость. «Скорее всего, он изберет другую тактику, — думал Ваня, — но какую?»

Поглощенный мыслями, Ваня прозевал момент, когда лейтенант сел и начал что-то негромко говорить, и рассердился на себя: что ему за дело до Зиберова и его тактики? Пусть Зуев голову ломает вместе с новым взводным. Главное, чтобы этот тип к нему, Мишке и Коле впредь не лез…

— Я знаю, что среди вас есть много отличных специалистов, — говорил между тем Малахов, — очень этому рад. Значит, будем успешно учиться друг у друга. Два года незначительный срок, если вообще, а в жизни каждого отдельного человека они могут сыграть определяющую роль. Давайте вместе сделаем все, чтобы эти два года не прошли для нас даром. Чтобы мы стали настоящими воинами-понтонерами.

— А мы не понтонеры, мы строители, — донесся с той стороны, где сидел Зиберов, тонкий голос, — мы учебку строим!

Ваня видел, как дернулся Зуев, слышал, как скрипнул стул под Колей Степановым. Малахов перестал улыбаться.

— Автор реплики, встаньте и представьтесь, — негромко, но властно сказал он. — Не люблю разговаривать анонимно.

После минутного замешательства поднялся Павлов и испуганно уставился на лейтенанта. Неподвижные серые глаза в пол-лица, остренький носик и встрепанные сзади волосы делали его похожим на взъерошенного, тонкошеего совенка.

— Рядовой Павлов…

— Вот и отлично, — сказал Малахов доброжелательно, — теперь я знаю, с кем говорю. Садитесь, товарищ Павлов.

Павлов сел, точно сломался в пояснице, и нервно хихикнул. «Конечно, Димка сам не вылез бы, — подумал Ваня, — это Зиберов его спровоцировал. Пробует лейтенанта на крепость…»

Присутствие Димы Павлова в роте старшина Митяев воспринимал, как божье наказание за прошлые и будущие грехи. Вид у Павлова всегда был какой-то грязный, жеваный, ходил он нога за ногу, даже чести не мог отдать прилично. Из-за Димкиной неопрятности Митяев доходил до бешенства. Однажды старшина сам привел Димку в баню, сам вымыл, отдраил грязь с локтей и пяток пемзой, собственноручно выгладил Димкины вещи и пришил все пуговицы… Через час Павлов снова был грязен и помят.

До армии у Павлова была тонкая специальность — настройщик радиоаппаратуры. Как он там работал на заводе, Ваня не знал, но когда в штабе батальона разбили приемник и капитан Дименков попросил Павлова заняться им, Ваня видел, как Димка копался в приемнике. Когда работает настоящий мастер, например Коля Степанов, на него засмотреться можно: каждое движение красиво, потому что продиктовано необходимостью и логикой. А у Павлова движения были хаотическими. В его длинных тонких пальцах не было ни силы, ни гибкой ловкости. Приемник он в конце концов починил — теоретические знания у Павлова были довольно крепкие, но по дороге замыкал и путал провода, разбил не одну лампочку.

Солдаты не уважали Павлова за неорганизованность, неумение держать слово, делать любое дело. Был он ни злым, ни добрым — никаким. Конечно, подмять под себя такого Зиберову ничего не стоило.

— Я знаю, — говорил между тем Малахов, — что вы строите учебный корпус. Разве плохо, что вы и все последующие призывы будут изучать свою воинскую специальность в настоящих, оборудованных по последнему слову техники классах. Уверен, что всю свою жизнь вы будете с гордостью вспоминать о том, что сами, своими руками от и до сумели построить современное трехэтажное здание. Да, да, не улыбайтесь… Вчера мне один умный человек напомнил, что мужчина по своей природе воин и строитель и ни один род войск так не отвечает природе мужчины, как наши с вами инженерные войска.

Малахов говорил, переводя внимательный взгляд с одного лица на другое. Внезапно глаза его изумленно округлились, он споткнулся на полуслове. Длилось это какую-то долю секунды, но Ваня заметил и почувствовал, как напрягся рядом с ним Мишка. Ваня с удивлением взглянул на товарища. Всегда яркое, подвижное лицо Лозовского стало непривычно бесцветным. Он опустил голову и смотрел в стол, точно сбежал мыслями из Ленинской комнаты и бродит где-то один. С Мишкой такого еще не бывало. Он всегда живо, в полную силу принимал участие во всех делах взвода. А сейчас такое дело — новый командир, а Мишки нет…

— Что с тобой? — обеспокоенно шепнул Ваня.

— Так… зуб болит, — отговорился Мишка.

Видно, забыл, что только вчера хвастался своими зубами, про которые полковой врач сказал: «Такие здоровые зубы в наше время можно встретить только в музее».

Малахов, оправившись от секундной растерянности, продолжал знакомство.

— Рядовой Акопян…

Рафик встал.

— Скажите, Габриэль Акопян, бригадир штукатуров из Еревана, ваш отец?

Рафик вспыхнул от гордости:

— М-мой, т-т-товарищ лейтенант.

— Удивительно! — обрадовался Малахов. — Дозирующий питатель конструкции вашего отца мы изучали в институте. Он еще придумал интересный способ механизированного нанесения штукатурных слоев из растворов с молотой негашеной известью, верно?

— Т-так точно! — выпалил Рафик.

Он вертел головой, оглядывая ряды товарищей, словно хотел убедиться: все ли слышали, какой уважаемый человек его отец? Громадные черные глаза Рафика неестественно блестели, и Ваня испугался, что и без того легко возбудимый, пылкий Акопян сейчас расплачется от волнения и радости.

Малахов тоже, видимо, понял состояние Акопяна, шагнул к нему и сказал мягко:

— Садитесь, Рафик. Мы с вами непременно еще поговорим на эту тему.

Рафик, не в силах вымолвить ни слова, благодарно кивнул. Солдаты оживленно переговаривались. Такое внимание к своему брату со стороны офицера было приятно и вызывало доверие.

— Рядовой Степанов.

Коля встал, одернул курточку.

— Прошу прощения, — сказал Малахов, — я буду вызывать не по списку, так мне легче запомнить. К сожалению, боюсь, что сегодня познакомиться со всеми не удастся, слишком мало времени.

— А куда спешить? Времени навалом! — выкрикнули из зиберовской компании.

Шутки в солдатской среде ценились высоко. Но это была не шутка, хотя внешне все выглядело вполне безобидно. Ваня толкнул Мишку.

— Зиберов пешкой пошел, на характер лейтенанта пробует…

Малахов улыбнулся.

— К сожалению, не так много, как кажется. Поэтому уже через несколько дней я буду узнавать вас по голосам — это я вам обещаю.

Солдаты рассмеялись.

— Ну что? — шепнул Мишка. — Абзац?

«Прелестно, — подумал Ваня с удовольствием, — лейтенант не так прост, умеет посадить на место, не теряя лица…» Чем-то он напоминал комиссара… «Впрочем, — решил Ваня, — комиссар резче, ироничней, уверенней в себе. Он бы разделал наглеца под орех, чтобы в следующий раз не раздувался». Ваня невольно вспомнил собственные стычки с комиссаром в первые недели учебы. Как же глуп и самонадеян он был в ту пору, но и комиссар безжалостен. Только спустя годы Ваня понял, что в той безжалостности было человеческое уважение к нему. Когда дети играют во взрослых — это естественно, но взрослые в детей… И не просто играют — некоторые по развитию так и не поднимаются выше шестого класса. Тот же Зиберов, или Павлов… Интересно, как бы Зиберов написал то сочинение?

Незадолго до выпуска комиссар попросил ребят написать сочинение: «В чем я вижу смысл своей жизни?»

«Можете не подписывать, если не хотите», — сказал он. До сих пор Ване больно вспоминать потрясенное лицо комиссара, когда некоторые ребята не поняли смысла задания. «Виктор Львович, а как писать — по Островскому или по Горькому?»…