Ганфайтер. Огонь на поражение - Большаков Валерий Петрович - Страница 17

Встав, Браун умылся холодной водой и подошел к окну, круглому, как иллюминатор. Раздраил его и впустил в комнату свежий морской воздух. С улицы на потолок прыгали цветные «зайчики» – отражения больших экранов уличного информатора. С экрана вещал сам Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, Отто Васильевич Фогель, метко прозванный Акулой Фогелем. Акула – весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками, – давал интервью спецкору Мировой Сети:

– Эксперимент удался, – говорил он с напором, – мы сумели решить фундаментальную социальную проблему праздности, возникшую более четверти века назад, когда труд перестал быть общественной необходимостью. ТОЗО дала неработающим то, в чем они остро нуждались, – большой фронт работ. Никто из переселенцев не преодолевает искусственные трудности – в океане достаточно вполне натуральных тягот. Океанцы пасут китов, разводят рыбу, собирают планктон и водоросли. Они добывают железо-марганцевые конкреции, сульфидные отложения «черных курильщиков» и корковые руды с гайотов[22]. Они строят батиполисы и хабитаты, ИТО и СПО, перерабатывающие комбинаты и мезоядерные станции. Все они заняты делом и весьма этим довольны.

Спецкор, высокий худой парень с длинным печальным лицом и грустными глазами старой гончей, робко задал вопрос:

– А какие, по вашему мнению, ближайшие перспективы у ТОЗО?

Генрук кивнул большим носом и сказал внушительно:

– Тихий океан осваивается строго по проекту. Мы будем планомерно расширять свое присутствие, вовлекать в процесс освоения все новые и новые акватории. Спору нет, мы испытываем серьезное сопротивление преступных элементов, но заявляю с полной ответственностью – закон будет утвержден повсюду, а бойцы нашей Океанской охраны ликвидируют все преступные группы и бандформирования. У меня есть мечта – лет через тридцать превратить Океанскую охрану в сугубо мирную организацию…

Тимофей Браун поморщился, затворяя окно. Интервью было так театрально, так похоже на выступление художественной самодеятельности, что вызывало раздражение и рвотный рефлекс. Эти картинные позы, этот площадный пафос… Тьфу!

Сихали снова залег. До утра.

Глава 4. Гуртовка

Удивительно, как прихотлив разум и нетребователен инстинкт. Животное может спать урывками, покидая лёжку хоть в ясный полдень, хоть в темную полночь. Хищник или травоядное удовольствуются тем спальным местом, какое найдут, будь то трава, песок или голый камень.

А вот человеку разумному, изнеженному хомо сапиенсу, подавай непременно мягкое ложе и чтобы тишина вокруг стояла, мухи с комарами не кусали, а холодный дождь пусть барабанит по крыше, но никак не по твоей собственной стынущей шкуре. Сапиенсу уют нужен и покой и чтобы поспать вволю. Восемь часов, как минимум. Ну ладно, семь. Только чтоб не вставать рано!

Хомо сапиенс может явиться домой в четвертом часу ночи после ха-арошей вечеринки и завалиться спать. Воспрянет ото сна ближе к полудню, провалявшись семь часов, и будет думать, что жизнь удалась. Однако уложи его в десять и подними в шесть утра – хныкать начнет и брыкаться, ибо кто ж в такую рань встает?! Разве что «жаворонки». Но Тимофей относил себя к «совам»…

Боровиц поднял всех ровно в пять. Шурики, залегшие после полуночи, ныли и жаловались, Арманто сыпал просто «оленями» и «оленями безрогими», Харин хмуро сопел, обувая свои ножищи в здоровенные сапожищи, одна Наталья была свеженькой и бодрой – девушка священнодействовала вокруг кофеварки, злобно шипевшей и плюющейся кипятком.

А Наташины китопасы все подходили и подходили – Токаши Ашизава, плотный бритоголовый японец в голубых очках. Сухощавый и светловолосый, не по годам суровый Самоа Дженкинс. Коричневый молодой человек великолепного сложения – Джамил Керимов. Плечистый парень лет тридцати с крепкой шеей и смуглой кожей – Тераи Матеата. Широкий, сутулый, угрюмый Лёва Вальцев. И еще, и еще… Все быстроглазые, с четкими, выверенными движениями, жесткие, у всех по бласту, а то и по два – к нам не подходи! Двадцать восемь человек работали на «Летящей Эн», и ни одного лодыря, труса или вруна среди них не числилось – такие тут просто не выживали. Эволюция!

А потом из кухни выплыла Ханичэйл Боровиц – высокая и дородная, с несколькими подбородками и пухлыми красными руками. Углядев Тимофея, она решительно заявила, что ее следует называть «тетей Хани».

– Как тебя зовут? – энергично спросила Ханичэйл.

– Тимофей.

– А фамилия?

– Браун.

– Прозвище есть?

– Сихали. Вроде бы…

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Работник?

– Да.

– Образование?

– Высшее.

– Что кончал?

– Дальневосточный универ.

– Женат?

– Н-нет…

Тут в двери ввалился Станислас Боровиц и заорал:

– Что у тебя за манера людей допрашивать? – Оглядев китопасов, он осведомился с той же громкостью: – Вы еще здесь, фон бароны? Чего расселись?

Тетя Хани тут же накинулась на супруга:

– Чего ты орёшь?!

Тот малость присмирел, но, будто по инерции, задиристо парировал:

– На работу пора, вот чего! Мы что сюда, сидеть пришли?

– Замолчи! – рявкнула Ханичэйл. – Дай людям хоть кофе допить, кашалот!

Люди мудро помалкивали.

– Кофе им… – пробурчал Боровиц, сбавляя громкость. – Графья нашлись… А какавы с марципанами им не подать?

Постепенно негодование Станисласа перешло в неразборчивое ворчание и затихло, а лицо сегундо приобрело скорбное выражение.

– Кушайте, мальчики, – ласково прожурчала тетя Хани, – кушайте!

Допрошенный Браун сел, нахохлившись, у стола – спать хотелось ужасно. Наталья тут же сунула ему чашку с бодрящим напитком, черным как смола.

– Настоящий кофе, – сказал Станислас назидательно, – должен быть крепким – таким, чтобы в нем гребной винт не тонул!

Внезапно вспомнив, что его сильно обидели, главный смотритель насупил брови.

Тимофей отхлебнул горяченького и признал, что кофе настоящий – сонливость он сдирал, как наждачка ржавчину.

– Не выспался? – ласково сказала Наташа. – Ничего, сегодня пораньше ляжем…

– Пойдем на своих, – вступил Боровиц, с шумом отхлебывая бодрящий напиток. – Парни с Обхода обещали помочь на «Скаутсабах». Илья, за тобой вид сверху…

Тугарин молча кивнул, цедя кофе из кружки размером с ведерко.

– Сихали, – обратился к Брауну главный смотритель, – ты на каких ходил?

Младший смотритель не сразу допер, о чем его спрашивают. Наталья опередила его:

– На «Бронко» он ходил. И на «Орках».

– Вот и славно, у нас как раз «Бронко». «Орок» три всего. Ежели по осени отгоним стадо в Петропавловск, на китобойный комбинат, хозяйка грозилась всех на новые «Орки» пересадить…

– А это уж как себя покажете, – важно сказала Стоун.

– «Орка» – это вещь! – оценил Белый.

– Допивай быстрее, – посоветовал ему сегундо, – и шагом марш.

«Бронко» была старой северодвинской разработкой, удачным проектом одноместной субмарины – простой и дешевой. С маломощным моторным реактором, она могла развивать узлов тридцать—сорок, а пиробатовая броня позволяла погружаться на полкилометра максимум. «Орка» же развивала и пятьдесят узлов, и больше, могла глиссировать по поверхности и даже выпрыгивать на скорости из воды, пролетая полста метров. И глубин достигала абиссальных – до шести кэмэ.

Ближе к центру СПО наличествовал купол главного кессона, оттуда наклонный тоннель выводил к подводному причалу.

Китопасы спустились и двинулись круглым коридором, похожим на салон старинного авиалайнера – с обеих сторон шли в ряд иллюминаторы. За ними зеленела вода, подсвеченная прожекторами, и виднелись «Бронко» – двадцатиметровые веретена, горбами рубок соединенные со стыковочными узлами «плота».

Станислас шлепнул по люку, отмеченному семеркой, и сказал Тимофею: