Любовные послания герцога - Бойл Элизабет - Страница 50

– До тех пор, пока что? – спросил он, привлекая ее к себе.

– Пока ничего. Я не верю в любовь, – сказала она, взглянув на него. – И во всю эту страстную чушь, когда чувствуешь беспомощность, когда подгибаются колени и ты хочешь…

– Хочешь что? – прорычал он.

– Я ничего не хочу от него.

От Холлиндрейка. Но это не ответ на вопрос, который касался их обоих.

– А что ты хочешь от меня?

– Ничего. – Это была ложь, которую даже Фелисити не могла скрыть, хотя и попыталась это сделать. – Пусть у них будут романтические браки, потому что я не подвержена…

Довольно! Он был сыт по горло этой болтовней. Тэтчер наклонился и позволил своим губам поставить точку в этом разговоре.

Импульсивный пылкий поцелуй становился все более страстным, пока не стало ясно, что охватившее их чувство – дело нешуточное.

– Цирцея, моя маленькая соблазнительница, – прошептал капитан Дэшуэлл на ухо Пиппин. – Ты сводишь меня с ума. – И когда его тело прижало ее к каменной стене сада, она поняла, что это сумасшествие может далеко завести их.

Что она делает? Ведь она леди Филиппа Ноуллз, а не какая-нибудь портовая девчонка, и ей не подобает терять голову от какого-то дерзкого поцелуя.

Но она не просто голову потеряла, у нее перевернулось все внутри, когда Дэш прижал ее к себе, и само тепло его тела казалось ей таким же манящим, как блюдо свежеиспеченных ячменных лепешек. Это был ее Дэш.

– Что ты здесь делаешь? – с трудом переводя дух, сказала она, как только их губы разъединились, и, бросив виноватый взгляд на дом, добавила: – Если тебя поймают, я не смогу…

– Не сможешь забыть меня? – поддразнил ее он. «Никогда», – хотелось сказать ей, но она побоялась, что это лишь подтолкнет этого бесшабашного американца к дальнейшим действиям.

– Если тебя поймают, то повесят.

– Ну, это еще как сказать, – заявил он. – Сначала им придется поймать меня. – Прижавшись лицом к ее шее, он добавил: – К тому же ты придешь мне на помощь, не так ли, Цирцея?

Пиппин судорожно глотнула воздух. Происходящее было очень похоже на сцену из ее третьей пьесы под названием «Пират и леди», где леди спасает пирата от виселицы. Но что, если она не сможет спасти его? На страницах ее пьесы все было совсем легко и просто, но сама она соприкоснулась с опасностью только на берегу неподалеку от Гастингса в ту ночь, когда встретила Дэша. Для нее тогда все могло бы закончиться плохо.

Но ее спас Дэш… он поцеловал ее…

Как делал это сейчас, когда его губы, нетерпеливые и горячие, умоляли ее раскрыть свои губки, что она и сделала, причем с готовностью, которая потрясла ее. Когда поцелуй стал еще более страстным и его язык прикоснулся к ее языку, у нее подогнулись колени.

Он поддержал ее, обняв рукой за талию.

– Ты ведь поедешь со мной, Цирцея? Я думал о тебе все эти годы. Только о тебе и думал. Хотя не надеялся найти тебя снова, мою прекрасную маленькую богиню.

– Меня?

– Конечно, тебя, – улыбнулся он. – Кого же еще? – сказал он, поигрывая выбившейся прядкой ее волос. – Поедем со мной. Будем заниматься морским разбоем. Ты станешь моей пиратской королевой.

У нее разыгралось воображение. Она представила себе запах соли, смолы, канатов, щелканье парусов на ветру. И каждую звездную ночь с ней был Дэш. Он целовал ее. Уносил в свою койку внизу. Поддразнивал, прикасался к ней, пока она не почувствует себя такой же готовой на все, как сейчас.

И даже еще больше.

– Пиппин! Пиппин! Ты где? – раздался голос Талли, выводя ее из транса, в который погрузил ее Дэш.

– Я должна идти, – прошептала Пиппин. – Прошу тебя, Дэш, уезжай из Лондона. Сегодня же. Не оставайся из-за меня – я не вынесу, если стану причиной твоей гибели.

Красавец пират расхохотался:

– Я не могу уехать, пока не растает этот проклятый лед! Но не беспокойся, я буду неподалеку. Послезавтра ночью я снова приду к тебе.

Она покачала головой:

– Меня здесь не будет. Герцог Сетчфилд устраивает бал-маскарад.

– Сетчфилд? Ты хочешь сказать, Темпл?

«Проклятие!» – мысленно выругалась она, используя любимое ругательство из лексикона своего братца. Не следовало ей ничего говорить.

– Дэш, ты не сможешь туда пойти! Ты знаешь, кто такой Темпл, и если он обнаружит тебя…

– Он не осмелится… мы слишком давно знаем друг друга, – сказал Дэш.

– Но ты держал его в плену… и он все еще считает, что ты виновен в смерти мистера Грея.

– Едва ли можно считать меня виновным в том, за что…

– Пиппин, ты здесь? – снова крикнула Талли. – Миссис Хатчинсон, вы уверены, что она в саду?

– Конечно, – раздался голос экономки. – Этот парень попросил меня позвать ее.

– Какой парень? – сразу же заподозрив неладное, спросила Талли.

– Боже милосердный! – прошептала Пиппин, отталкивая от себя Дэша. – Уходи! Сию же минуту! Если Талли увидит тебя, она скажет Фелисити, а Фелисити, уж поверь мне, поднимет на ноги не только стражников, но и войска местной обороны и весь девяносто пятый стрелковый батальон.

Капитан Томас Дэшуэлл наклонился, поцеловал ее еще разок и прошептал:

– До завтрашней ночи. Ты узнаешь меня без труда. – Он метнулся через двор, вскочил на бочку, с нее – на крышу сарайчика для садового инвентаря, а оттуда – на стену. Лихо взмахнув шляпой, он сказал: – Я буду в костюме… – Он спрыгнул со стены, не успев договорить.

Но Пиппин не нуждалась в разъяснениях. Воображение ей подсказало: он будет в костюме пирата.

У нее защемило сердце. Несмотря на самоуверенность Дэша, она чувствовала, что с ним должна случиться что-то ужасное. И когда Талли наконец нашла ее, Пиппин, уткнувшись в плечо кузины, разрыдалась.

Весь мир Фелисити дрогнул в тот самый момент, когда губы Тэтчера прикоснулись к ее губам. Все, что она планировала, ради чего училась, лгала и «заимствовала», упало с пьедестала «пристойности», который она воздвигла собственными руками, и разбилось в мелкие дребезги об пол итальянского мрамора, который она ощущала под ногами сквозь красные носки.

А вместе с этим исчезло и всякое желание стать герцогиней. Разве сможет какой-то высокомерный образцовый герцог когда-нибудь так поцеловать ее?

Сегодня Тэтчер целовал ее со страстным нетерпением, от которого у нее голова шла кругом, тем более что Он, схватив за талию, притащил ее через всю комнату на банкетку возле окна, закрытого шторой. Усадив ее на подушки, он, навалившись всем телом, продолжал целовать ее.

Слава Богу, что на окнах закрыты ставни, подумала она, иначе они устроили бы такой спектакль для всей Брук-стрит, какого ее чопорным обитателям, наверное, никогда не приходилось видеть.

Несмотря ни на что, она, сжав руки в кулачки, была готова протестовать против таких вольностей, но как только его язык прикоснулся к ее языку, приглашая присоединиться к страстной игре, ее пальцы сначала разжались, а потом, ухватившись за лацканы, привлекли его еще ближе.

Что бы он ни делал с ней, остановить это было невозможно. Он, словно джинна из бутылки, высвободил ее желания, и теперь она была не в состоянии снова вернуть их в бутылку и закрыть их там. Ей следовало бы ругать его, останавливать, но было безумно приятно ощущать навалившееся на нее тело и его неистовые поцелуи. Здесь, в их крошечном мирке, отрезанном ставнями от внешнего мира за окном, а шторой – от остального дома, создалась атмосфера интимной уединенности.

Ее соски напряглись, а бедра приподнялись ему навстречу, как будто приглашая прикоснуться к сокровенному месту, где сосредоточилось ее желание, где все мучительно ждало прикосновения этого мужчины – и только его одного.

Его пальцы скользнули под подол платья, миновали красные носки, поднялись до голых коленей, замедлив скольжение для того лишь, чтобы обласкать дрожавшие мелкой дрожью бедра.

Силы небесные, неужели он прикоснется к ней там?

«Да, да, прикоснись, – тут же самым неподобающим образом мысленно взмолилась она. – Прошу тебя».